миллиардов долларов бедняги Олиджинуса стоили всего 74 миллиона долларов США, так что по американским стандартам миллиардером Олиджинуса назвать будет трудно. Иметь пять миллиардов ямайских долларов, конечно, тоже неплохо, но… Разумеется, Иблис мог с такой же легкостью подарить ему американские доллары, но — не смог отказать себе в удовольствии. Обманул. Уж очень он любил дурить и обманывать глупых людишек. Собственно, поэтому ифритцы и держат казино: их хлебом не корми — дай кого-нибудь обдурить.
— Спасибо, сэр, — сказал Олиджинус, изучая сумму, выведенную на банковском документе.
— Ну, а твое второе желание?
— Я хотел бы стать более притягательным, сэр.
— Ты и вправду испытываешь мое терпение, Олиджинус! Ты сам-то понимаешь, что говоришь? — Иблис тяжело, страдальчески вздохнул. Он представил, как превратит Олиджинуса в магнит, который будет притягивать разные металлические предметы, и как в этого идиота изо всех углов, точно пули, полетят куски металла. Но джинн сжалился и на сей раз. — Формулируй свои желания повнятнее. И поосторожнее. Иначе я не отвечаю за результат. Так что будем притягивать? Железки? Ты хочешь быть магнитом?
— Нет, сэр. Я хочу притягивать женщин.
— Тогда так и скажи.
— Я бы хотел быть более притягательным для женщин, сэр.
Иблис снова щелкнул пальцами в воздухе.
— Готово, — сказал он.
Олиджинус повернулся к висевшему на стене зеркалу.
— Но я выгляжу точно так же, — разочарованно протянул он.
— Поверь, — сказал Иблис, — женщины слетятся на твои пять миллиардов долларов, как мухи на мед. Ну а какое третье желание?
Олиджинус нахмурился, заподозрив обман, но с таким, как Иблис, разве поспоришь? Кстати, хозяину вся эта процедура с желаниями явно наскучила — не важно, какими успехами заслужил их его слуга.
— Я хотел бы иметь талант, сэр, — произнес Олиджинус. — Хоть какие-нибудь достоинства.
— Браво, — сказал Иблис. — Ты удивляешь меня, Олиджинус. Талант! Поскольку у тебя самого ни талантов, ни достоинств нет, выбор из бесконечного списка может затянуться. Однако я должен спешить. У меня назначена встреча с этими детьми и бутылкой серной кислоты.
— Зачем кислота?
— Чтобы капать в термос, разумеется. — Иблис улыбнулся. — По одной капле… Итак, талант. Каким талантом ты желаешь обладать? Хочешь быть душой компании? Ну, для тебя это слишком. Талант творить зло? Это у тебя, похоже, и так имеется. Талант поддерживать беседу? Мне бы, пожалуй, понравилось такое качество в мундусянине.
— Мне бы хотелось стать по-настоящему блестящим пианистом, сэр, — сказал Олиджинус. — Я всегда хотел играть на фортепьяно.
— Превосходный выбор. Это талант, который в моих глазах действительно имеет ценность. Кстати, тебе повезло. Пожелай ты играть на гитаре, я бы убил тебя на месте, поскольку терпеть не могу тренькающих на гитаре балбесов. Я уже устроил крушения множеству самолетов, только потому что в списке пассажиров значились эти чахлые юнцы с гитарой наперевес.
Иблис щелкнул пальцами в третий раз. В углу комнаты появился огромный концертный рояль. Джинн жестом пригласил Олиджинуса сесть за инструмент.
— Что прикажете играть, сэр?
— Теперь ты умеешь играть любую музыку. Так что играй, что тебе самому по душе, — сказал Иблис, а про себя пожелал послушать «Экспромты» Шуберта.
— Хорошо, сэр. Я буду играть «Экспромты» Шуберта.
— Прекрасный выбор, — кивнул Иблис.
Он уже предвкушал, как объяснит этому остолопу, что его денежки так и будут лежать на Ямайке до скончания века, если Олиджинусу придется по-прежнему служить у Иблиса, так что третье желание стоило потратить на то, чтобы Иблис отпустил его на все четыре стороны. А так у него одна участь: подай, принеси, пшел вон, поиграй на рояле. Но над Олиджинусом он поизмывается потом. Сначала он с наслаждением изничтожит близнецов Гонт. Будет добавлять кислоту медленно, очень медленно, по одной капле, будет смаковать их страдания. Ну все, пора. Он взял термос в руки.
— Эй, вы, — громко сказал он. — Джон и Филиппа! Как же я рад нашей новой встрече. Только на сей раз тут нет дяди Нимрода и спасти вас некому. Да и я на сей раз не намерен проявлять снисхождение, как во время нашей прошлой встречи. — Ничего не услышав в ответ, он добавил: — Ну что, мариды? Что скажете? Почему не хамите? Вы меня разочаровали. — Иблис рассмеялся. — Ничего, голоса-то у вас скоро прорежутся. О пощаде молить будете.
По-прежнему ничего не слыша, Иблис сдвинул брови. Какое же удовольствие издеваться над врагами, если они при этом не стонут и не корчатся в муках? Жутковато ухмыльнувшись, Иблис принялся неистово трясти термос — как победитель гонки Гран-при бутылку шампанского.
— Вот. Надеюсь, станете немного посговорчивее, — удовлетворенно сказал он и прижал к термосу ухо. — Эй, вы там что, языки проглотили? Ну ладно, пеняйте на себя!
Иблис произнес имена близнецов и свое слово-фокус — ТЕТРАГРАММАТОНИТ. Рассчитывая, что он полностью подчинил детей своей воле, он открыл термос и поставил его на пол. Но, к его величайшему удивлению, ничего не случилось. Дыма не было. И близнецы наружу не выскочили.
Значит, термос пуст? Иблис смерил Олиджинуса, уверенно и самозабвенно игравшего Шуберта, убийственным взглядом. Он собрался было обвинить слугу во вранье, но вспомнил, что сам видел инфракрасное изображение двух джинн, которые двигались во внутренней колбе термоса.
— Я знаю, вы внутри, — сказал он резко. — Выходите, или через пять секунд я начинаю лить в термос серную кислоту.
И тут из термоса повалил дым. Не будь Иблис так доволен собой, он бы понял, что для двух детей дыма, пожалуй, многовато. И он был намного темнее, чем следовало. Когда из бутылки или лампы выбираются мариды, дыму полагается быть белым, а облако, поднявшееся над термосом и быстро разделившееся на два облака поменьше, было почти черным.
— Вывинчиваетесь? — сказал Иблис. — Ну вот и славно.
Предводитель ифритцев по-прежнему не подозревал, что его планы могут нарушиться самым неожиданным образом Он знал, что, даже действуя вдвоем, эта малышня никогда не сможет одолеть его, Иблиса, одного из самых могучих джинн на свете. Поэтому он вел себя слегка беспечно.
— Если вы будете хорошо себя вести, может, я и не стану растворять вас в кислоте или заживо хоронить в пустыне. Но смягчение приговора надо заслужить.
Выпущенные из своей тюрьмы-термоса, два джинн-тигра выжидали, прежде чем принять свое истинное обличье. Они страдали от мучительного похмелья, жажды и безумного голода, не говоря уже о только что перенесенной встряске, и были готовы мстить, кроваво и страшно. Но, ощутив присутствие мощного джинн и поняв, что он принял их за кого-то другого, они выбрали наилучшую тактику — решили застать его врасплох.
— Вы опять испытываете мое терпение! — произнес Иблис, поскольку два облака дыма все медлили и никак не становились близнецами Гонт. — Ладно же! Но не говорите потом, что я вас не пре дупреж…
Он так и не успел договорить. На него разом накинулись сразу два громадных черных тигра, каждый чуть не полтонны весом и ростом с лошадь. Один из них вонзил клыки в руку Иблиса, а другой уже раскрыл пасть, чтобы откусить ему голову. От неожиданности Иблис даже не успел сосредоточиться и применить джинн-силу. Рыча и ревя, хищники трепали Иблиса и, возможно, вовсе бы его убили, но тут их внимание привлек перепуганный Олиджинус. Увидев, что происходит с хозяином, он не бросился ему на помощь. Напротив — он бросился к лифту. Но Иблиса его трусость спасла, поскольку первый джинн-тигр выпустил из пасти руку ифритца и в один прыжок настиг мундусянина.
— Не ешьте меня, я — просто пианист! — вопил Олиджинус, но тигр уже отхватил ему ногу. А потом перекусил шею.
Оставшись один на один с другим тигром, Иблис улучил секунду, чтобы вздохнуть и произнести слово-фокус. Оставив свое безнадежно растерзанное тело хищникам, дух Иблиса быстро покинул пентхаус и
