один.
Олиджинус только что прибыл в Лас-Вегас из Нью-Йорка, куда он направился прямиком после возвращения из Калькутты, просто чтобы проверить, за какими такими близнецами до сих пор следят люди Иблиса в доме Гонтов на Восточной Семьдесят седьмой улице. Как и подозревал Олиджинус, они оказались не настоящими близнецами, а их двойниками. Отличить «второе я» от первого достаточно несложно — при условии, что ты готов действовать решительно и безжалостно. У двойника нет души, и это означает, что его нельзя убить. Поэтому Олиджинус, чтобы доказать, что он прав, а нью-йоркские эмиссары Иблиса заблуждаются, просто-напросто угнал желтое такси и сбил этих поддельных детей на перекрестке.
Несчастный случай на Мэдисон-авеню выглядел настолько правдоподобно, что одна из оказавшихся на тротуаре свидетельниц брякнулась в обморок. На переднем буфере, там, где тела двойников соприкоснулись с такси, даже осталась вмятина. Тем не менее тел как таковых под колесами не было, они бесследно исчезли, и Олиджинус обнаружил там лишь красноватую, похожую на клубничный джем массу. Зато, подъехав к дому Гонтов на Восточной Семьдесят седьмой улице несколько минут спустя, Олиджинус увидел обоих двойников в окне третьего этажа. Впрочем, он ничуть не удивился, а только обрадовался: значит, настоящие близнецы, без сомнения, находятся в термосе.
Олидэкинус добрался до отеля «Крез» и, не обращая внимания на сотни игроков, которые в этот ранний час уже облепили игральные автоматы в надежде на хороший куш, прошел прямо к лифту направился наверх, в пентхаус, репетируя сочи венную им историю о том, как он настиг Джона и Филиппу в Индии и использовал замечательное джинн-заклятие, которое дал ему в дорогу Иблис, чтобы заточить детей в первую попавшуюся под руку емкость.
За это время в огромном пентхаусе мало что изменилось. Из окон открывался все тот же вид на блистательный Лас-Вегас. На Иблисе была все та же черная шелковая пижама — в ней Олиджинус и видел его в последний раз. Лишь борода и ногти Иблиса заметно отросли, да крысы стали еще более жирными и мерзкими. Они яростно завизжали, когда Олиджинус вошел в спальню хозяина.
— Ба, ба, ба! — лениво произнес Иблис. — Кто бы это мог быть? Что за человеческое отродье? Уж не Олиджинус ли собственной персоной? Что ж, судя по блаженному выражению на твоем жалком лице, ты либо окончательно смирился с собственным уродством, либо припас для меня хорошие новости. Будем надеяться на второе, для твоего же блага.
Олиджинус опасливо улыбнулся, старательно игнорируя бурчание и спазмы в собственном животе. Очутившись рядом с Иблисом и его любимыми крысами, он всегда так нервничал, что хотел побежать в туалет и воспользоваться унитазом по полной программе. С этим Иблисом никогда не знаешь, чем дело кончится, даже если ты и вправду принес ему добрые вести.
— Я раздобыл их, сэр, — торжествующе объявил он и поднял вверх свой трофей, термос с заветной надписью «джинн-близнецы». — Они здесь, сэр.
— Олиджинус, не мели ерунды, — возразил Иблис. — Близнецы в Нью-Йорке. Мои люди следят за ними двадцать четыре часа в сутки.
— Нет, сэр. В Нью-Йорке живут их двойники. Я это подозревал, но чтобы окончательно удостовериться, специально украл такси и задавил их обоих на полной скорости. В лепешку. — Он пожал плечами. — А несколько минут спустя близнецы были дома, живехонькие. Скакали и веселились, словно ничего не случилось. Я сам видел.
— Занятно излагаешь, — недоверчиво сказал Иблис. — Так ты, значит, использовал джинн-заклятие, которому я тебя обучил?
— Да, сэр, — солгал Олиджинус.
Иблис осклабился. И эта медленная, жестокая улыбка была еще страшнее его обычного угрюмства.
— Олиджинус, — произнес он, — ты почти убедил меня, что для твоего бессмысленного и никчемного существования есть высшее предназначение. Давай сюда свой термос.
Иблис повелительно махнул рукой. Олиджинус приблизился к кровати, но как только он склонился перед хозяином, чтобы вручить ему флягу, одна из крыс, та, что любила Иблиса больше всех других, вдруг приревновала и набросилась на Олиджинуса, норовя вонзить зубы ему в шею. Тот невольно отпрянул и выпустил термос из рук.
— Нет! — взревел Иблис неестественно громким голосом, и из его тела вырвалось пламя испепелив на своем пути всех крыс до единой. Стена огня остановилась всего в нескольких сантиметрах от Олиджинуса. Крыса, которая одной миллисекундой ранее метила ему в шею, с унылым глухим стуком, точно обугленная черствая булка, грохнулась об пол. В ту же самую миллисекунду Иблис стряхнул с себя еще дымящихся крыс, вскочил и подхватил термос, выпавший из рук Олиджинуса.
— Со спортом ты явно не в ладах, Олиджинус, — заметил Иблис.
— Простите, сэр, — покаянно сказал Олиджинус. — Но эта крыса! Она хотела меня сожрать.
— Что ж, о вкусах не спорят, — сказал Иблис, не сводя глаз с термоса. Он прошел по мраморному полу в другой конец комнаты и поместил термос под чувствительную линзу стоявшего на баре устройства для считывания инфракрасных изображений. Покрутив настройки видоискателя, он увидел две неясные темно- красные фигуры, которые метались вверх-вниз по стеклянной колбе внутри термоса.
Иблис издал низкий сладострастный стон.
— Счастье, — пробормотал он. — Радость, удовольствие, блаженство, благодать, экстаз, эйфорию испытываю я от одной лишь мысли… — Он ласково, почти нежно погладил термос и добавил: — Отважный, стойкий сосуд! Подумать только, каких ужасных детей ты отважился принять в свое чрево!
Затем, оторвавшись от видоискателя, он снова наставил сверлящий взгляд на Олиджинуса.
— Ты неплохо поработал, — сказал Иблис, и в голосе его слышалось удивление. — Для мундусянина очень даже неплохо. Вообще-то я обыкновенно не держу обещаний, которые даю представителям низших форм жизни, таким, как ты, Олиджинус. Но и радость такая случается нечасто! Теперь я могу вдоволь поизмываться, покуражиться над этими мерзкими, гадкими, ужасными тварями, которых я так ненавижу и презираю. Так что я щедр сегодня, Олиджинус. Говори, чего ты хочешь в награду. Желаешь улучшить свой интеллект? Или только потребуешь непристойную сумму денег?
Под немигающим взглядом хозяина Олиджинус неловко переминался с ноги на ногу.
— Вы ведь упоминали три желания, сэр? — произнес он. — Вот ваши точные слова, сэр: «Три желания, выходящие за пределы обычной, то есть беспредельной, человеческой жадности».
— Да, думаю, ты прав, — кивнул Иблис. — Так, значит, ты решил попросить денег, верно? Что ж, я ничуть не удивлен. Спросишь почему? Да я устал удивляться! Раньше меня всегда потрясало, что мундусяне, заработавшие три желания, не просят джинн дать им побольше ума. Или харизмы. И то и другое намного полезнее, чем деньги. Деньги — ничто, Олиджинус. Деньги вообще ничто. Уж поверь. Это просто числа и бумажки.
— Деньги — это мое первое, но не единственное желание, сэр, — сказал Олиджинус.
— Начинай, не тяни! Излагай свое первое желание. — Иблис поглядел на часы. Он терпеть не мог выполнять мундусянские желания. Неописуемая скука.
— Я хочу стать смертельно богатым, сэр.
Остроумец Иблис тут же стал прикидывать, как бы довести Олиджинуса до смерти, скинув ему на голову пачки денег. Но потом передумал, причем исключительно из эгоистических соображений. Олиджинус может ему еще понадобиться.
— Уточни сколько, — терпеливо потребовал он. — На всякий случай было бы неплохо знать, какую сумму ты имел в виду.
— Я хочу пять миллиардов, — сказал Олиджинус.
Иблис немного подождал — вдруг Олиджинус назовет не доллары, а какую-нибудь другую валюту, но тот молчал, и джинн, щелкнув пальцами в воздухе, произнес:
— Готово. Пять миллиардов долларов.
В руке у него, откуда ни возьмись, оказался листок, который он вручил растерявшемуся слуге.
— Это подтверждение из офшорного банка на Ямайке, где на твое имя положена сумма в пять миллиардов долларов.
Иблис умолчал только об одном: доллары были ямайские, а они намного дешевле долларов США. На самом деле ямайский доллар стоит почти в семьдесят раз меньше американского, а это означало, что пять
