— Ты в своем уме? — воскликнула мама.
— Да, в своем. Единственная приемлемая для меня форма отношений с ними — секс, а в остальное время они меня утомляют.
— Ты ему изменила! — догадалась мама.
Я вздохнула:
— И не один раз.
Мама окинула меня презрительным взглядом и затарабанила пальцами по столу.
— Ты просто никогда не любила, — изрекла она наконец.
— А ты любила! Отца, да? Страшно вспомнить, как вы были счастливы!
Мама нахмурилась и замолчала.
В 12.50 Самолетов подходит к моему столу и, интимно наклонившись, спрашивает:
— Слушай, а может… в «Макдоналдс», а?
— Да! — с жаром отвечаю я. — Я уже месяц об этом мечтаю.
Самолетов смеется.
На улице жара. Мы идем по улице Гиляровского до «Макдоналдса», потом стоим минут семь в очереди, после чего получаем по подносу с гамбургерами, ставим их на стол, и Дима убегает в туалет мыть в руки. Такая уж у него фобия — микробы. Как-то он мне признался, что, помыв руки, может очень долго стоять у двери в туалет, пока кто-нибудь ее не откроет. Потому что сам Дима не желает ее открывать, не желает прикасаться к ручке, чтобы не умножать число микробов на руках.
Наконец он возвращается из сортира, и мы начинаем есть. Я откусываю от биг-мака и разглядываю вид из окна.
— Ты какая-то сегодня мечтательная, — говорит он с набитым ртом.
Я откладываю биг-мак.
— Знаешь, я мечтаю стать полной дебилкой, ни о чем не думать, воспринимать жизнь, которой я живу, как безусловную данность, вообще ни о чем не париться. Найти мужчину, который бы просто чем-то занимался, ну, такого, который дома в трениках и драных носках, и чтобы смотреть с ним по вечерам телик…
— Сериал «Счастливы вместе»? — уточняет Дима и тоже зачем-то откладывает биг-мак.
— Я думаю, если бы я была дебилкой, я бы не смотрела «Счастливы вместе», — отвечаю я, — там много иронии. Какой-нибудь сериал по каналу РТР — «Дикий ангел», «Любовь или ненависть», что-то такое… — Я продолжаю мечтать: — Я бы не волновалась по поводу работы, потому что какая разница, какая у тебя работа? Главное, что есть мужик и, типа того, любовь. Наверное, я просто хотела бы, чтобы те вопросы по поводу жизни, которые постоянно разрывают мне мозг, перестали бы меня интересовать. Я бы перестала видеть в них смысл и вообще видеть их…
— Ладно, зайка, давай поедим, — предлагает Самолетов.
Я киваю и послушно возвращаюсь к биг-маку.
Поев до некоторого даже отвращения к себе, мы поднимаемся из-за стола и идем обратно к офису.
Наш путь пролегает мимо бассейна, двух супермаркетов, парка. Ближе к парку Самолетов вдруг говорит:
— Я тоже всегда хотел стать дебилом. Из нас могла бы получиться отличная пара. Я бы работал по фигу на какой работе, а в свободное время стремился бы в гараж. Ну, как это обычно говорится — с мужиками посидеть, попить пивка…
Я решила не реагировать на этот пассаж — что тут скажешь? Очевидно, что меня угнетает любое постоянство, кроме того, которое я сама себе гарантирую. Мы всего лишь сходили вместе пообедать, а Самолетов уже надоел мне так, как будто мы прожили год на необитаемом острове.
Он указывает на лавочку перед входом в офис:
— Может, покурим?
— Мне что-то не хочется.
В журнале, куда я сбежала из Гришиной газеты, я познакомилась со Смоляком. Я заведовала отделом культуры, а он был внештатным корреспондентом, крайне озабоченным культурными темами, и заодно фотографом. В общем-то, наше сближение произошло на почве фотоискусства, потому что Смоляк постоянно меня щелкал и вывешивал фотографии в своем блоге. Благодаря ему я стала почти популярной. Он был очень трогательным и одновременно бесконечно порочным. Разбухнувший до почти американских размеров на кока-коле и бутербродах с белым хлебом, Смоляк в начале знакомства всегда стеснялся своей полноты и, вставая, скажем, из-за стола, очень по-женски натягивал на необъятный зад толстовку — в потрясающей вере, что она скроет плотские излишества.
Стригся он под пажа, и его пшеничные, чуть вьющиеся локоны обрамляли розовое лицо младенца из фильмов ужасов. Мне было совершенно безразлично, как Смоляк выглядит, как стрижется, сколько пьет. Я принимала его материалы, с удовольствием рассматривала фотки, а потом мы часами обсуждали книжные новинки и сериалы, которые на тот момент смотрели. Постепенно я узнала, что Смоляк жил в Питере, но переехал в Москву, потому что здесь у него случилась большая любовь.
— Даже не знаю, радоваться мне за тебя или грустить, — сказала я.
Смоляк брезгливо махнул рукой.
— А ты кого-нибудь любишь? — спросил он вдруг, рассчитывая, видимо, на ответную откровенность.
Сначала я думала отшутиться, но потом вдруг одним махом выложила ему про Гришу, арабов и про все прочее, с моей точки зрения исключавшее для меня возможность кого-то любить.
— А я вообще-то пидор, — сказал Смоляк.
— Правда? — оживилась я.
— Я ни разу не спал с женщиной, — понизив голос, подтвердил он, — меня тошнит от одной мысли об этом.
— То есть ты влюблен в парня? — уточнила я, сопоставив факты.
— Да, — грустно вздохнул Смоляк, — его зовут Ваня.
— Хорошее русское имя… — протянула я.
Облегчив душу, Смоляк пригласил меня пообедать. В соседнем здании с тем, которое занимал журнал, располагалось кафе, собиравшее всю местную алкашню по той причине, что там наливали самую дешевую водку. Приходя в это и любое другое заведение, Смоляк всегда заказывал борщ. Он вообще был чужд всякого жеманства и называл себя «русским пидором» — пил водку, дрался, блевал. Никогда не интересовался типично гомосексуальными процедурами, вроде маникюра или массажа.
— А чем вы занимаетесь с этим Ваней? — спросила я, когда мы уселись за обеденный стол и Смоляк опрокинул первую, стартовую рюмку.
— Ну чем-чем… — Он пригладил растрепавшиеся патлы. — Чем ты со своими мужиками занимаешься?
— Много чем, — я не дала себя так просто развести, — иногда мы просто сидим рядом на диване и смотрим телевизор.
— Ваня, он очень мерзкий, — начал Смоляк, шумно отхлебывая борщ, — лживый, капризный, как настоящая баба, хотя сосу у него всегда только я. Он ни разу не взял у меня в рот! Ни разу!
С соседнего столика на нас недобро покосились какие-то татуированные маргиналы.
— Наверное, ты его больше любишь, чем он тебя, — предположила я.
— Наверное, — не стал спорить Смоляк, — но эта любовь делает меня очень несчастным. Настоящих пидоров не так уж и много, в этом вся проблема. Такие как Ваня, они не настоящие. Они просто маленькие протестные мальчики, которые думают, что однополая связь добавит их образу скандальности. Это полная херня. Я знаю, что ему нравятся девки и он спит с ними, как он думает, втайне от меня. Он меня бросит скоро, и я сойду с ума.
— Ну зачем, Паша? — Я погладила его по руке. — Все будет хорошо, ты встретишь кого-нибудь другого…
