самому морю.
Не устаю дивиться тому, как местные учёные мгновенно распознают, с кем они имеют дело. Поражаясь вашей энциклопедической образованности, задают вопросы, втягивают в обсуждение научных проблем, делятся своими гипотезами.
— Владимир Львович, а не пора ли нам домой? — спрашиваете вы, несколько устав.
Вы, как и я, «жаворонок». Часам к одиннадцати вечера хотите спать, зато рано встаёте.
Утром слышу возглас:
— Володя! Смотрите, и сюда пришла осень!
Над успокоившимся морем треугольником летит громадная белая стая. Мы долго провожаем её взглядом.
— Во имя Отца и Сына и Святого Духа, — шепчут ваши губы. — Боже, буди милостив ко мне, грешному…
Целыми днями мы работаем. Обедать, несмотря на ваши уговоры, я не хожу. И порой вижу с балкона, как вы в одиночестве пролезаете через прутья решётки.
— Полковник, сегодня на второе давали котлету. Я вам её принёс. Съешьте, пожалуйста.
Садимся работать. Часа через два:
— Володя, а не макнугься ли нам в море? Застопорило, не пишется. Вот чем я занимался вместо дела, — вы показываете два листа бумаги, покрытые рисунками доисторических зверей. Тут и мамонт, и птеродактиль, и звероящер… Целых двенадцать изображений. В самом низу одного из листочков две условные человеческие фигурки с подписью — «Два дервиша». — Это мы с вами, — говорите вы и собираетесь порвать рисунки.
— Что вы делаете?! Сашенька! Отдайте их мне, очень прошу!
Эти рисунки лежат сейчас передо мной. Изумительно исполненные, точно с натуры. И с юмором…
Искупавшись, мы поднимаемся по лестнице домой. В холле между вторым и нашим третьим этажом работает телевизор. Идёт какой?то детский мультик. И я вижу, как вы замираете, останавливаетесь, опускаетесь в кресло.
Давно заметил, кино просто притягивает вас. Любое. Я так и норовлю уйти, если фильм не нравится. Вы же ухитряетесь досмотреть до конца даже самую слабую картину, пытаетесь понять, почему плохо получилось, анализируете.
— Так вот, Полковник, снова возвращаюсь к идее написать сценарий о жизни и смерти. Думается, там не должно быть актёров. Давайте возьмём интервью у людей, переживших клиническую смерть, у священнослужителей всех религий, выделим то общее, что говорит о посмертном существовании. Может, сами и поставите? Не зря же вы кончали Высшие режиссёрские курсы!
— Да кто же нам даст снять такой фильм?
— Дадут! Именно сейчас момент, когда можно прорваться. Кто знает, что будет потом!
На следующий день на пляже появляется фотограф. Вы немедленно извлекаете меня из морских волн. И вот мы сидим на обломке скалы перед камерой.
За несколько дней до отъезда получаем фотокарточки.
— А знаете, я ещё никогда так не отдыхал! И накупались, и поработали.
…В холодном вагоне с разбитыми окнами мы едем в Москву навстречу дождям, навстречу будущему.
Весной 1987 года я заканчиваю роман. И неожиданно решаю жениться. Представив вам Жанну, вижу ваше полное одобрение.
Вы венчаете нас, торжественный, строгий.
— Признаться, я очень беспокоился за Полковника. Негоже человеку быть одному. Дай Бог, хоть у вас всё будет хорошо, — говорите вы моей жене.»
Перемена в моей судьбе нисколько не отдаляет нас друг от друга. В те дни, когда я посещаю храм в Новой Деревне, часто жду вас после службы, чтобы потом ехать вместе в Москву. Ожидание порой затягивается на долгие часы. Множество людей скапливается в церковном дворике, каждому необходимо задать свои вопросы, поговорить. Выйдя из храма, вы попадаете в плотное кольцо жаждущих общения. И для каждого находится слово, улыбка. Многие тянутся за вами в церковный домик, в кабинет.
— Минуточку! — вы быстрым шагом выходите к воротам, где я жду у своего «запорожца». — Володя, ещё минут тридцать, от силы сорок, и мы поедем. Хорошо?
— Конечно. Не беспокойтесь, не спешите.
Проходит ещё час, полтора. Наконец, вы появляетесь со своим неизменным тяжёлым портфелем, садитесь в машину, протягиваете бутерброд или яблоко.
— Извините, Полковник. Заставил вас столько прождать.
— А вы сами?то успели поесть?
— Поклевал. Ну, так какие новости с романом?
— Читают в разных журналах. Говорят, что очень интересно, нравится, а в рецензиях пишут, то, что слишком велик объем, то, что советский читатель не подготовлен к такого рода произведению.
— Это точно. Не подготовлен. Знаете что, сегодня, когда закончу все требы, заскочим к вам. На всякий случай хочу взять у вас один экземпляр.
— Зачем? Чем вы можете помочь? У вас самого ни одной книги в Союзе не издано.
— Пути Господни неисповедимы, — неопределённо говорите вы и спрашиваете: — А почему это вы не едите яблоко?
— Вести машину с ручным управлением и одновременно есть практически невозможно.
— Ну так я вас буду подкармливать.
В Москве мы разыскиваем улицы, переулки, где живут люди, ждущие вашей помощи, благословения. Только вечером попадаем ко мне домой. Вы торопливо пьёте кофе, делаете несколько телефонных звонков, забираете рукопись романа.
И вот уже Ярославский вокзал.
— Храни вас Господь! — вы осеняете меня крестным знамением и, как всегда, не оглядываясь, стремительно шагаете к платформам.
Дома жена рассказывает, что каждый раз, попадая к нам, вы, улучив минутку, спрашиваете: «Как у вас с Володей?
Берегите его. Не нуждаетесь? Вот, возьмите деньги, только пусть он не знает».
Отец Александр, Александр Владимирович, Саша! Когда Жанна отказывалась от вашей помощи, вы тайком засовывали деньги в стоящие на полках книги! Совсем недавно, раскрыв давно не перечитываемого «Моби Дика», я обнаружил ещё несколько двадцатипятирублёвок.
С 1988 года в стране создаются условия, дающие вам возможность выступать с открытой проповедью учения Христа.
Первые выступления вне храма, первые публикации в газетах и журналах, подписанные «протоиерей Александр Мень». Конечно же, я счастлив, что вы вышли к людям, на громадную аудиторию. И в то же время глухое, завистливое неодобрение церковных иерархов, нарастающие угрозы общества «Память» “ обо всём этом мне тоже становится известно.
— Батюшка, вы так рано уходите из дома, поздно возвращаетесь. Неужели вы не чувствуете, что это опасно? Однажды какой?нибудь мерзавец подстережет… Сколько ваших друзей, сменяя друг друга, могли бы вас охранять! И делали бы это с удовольствием.
— Ну, что вы, Полковник! На все воля Божия.
Мгновенная, словно при вспышке молнии, страшная сцена увиделась давно, ещё до того, как вас допрашивали в Совете по делам религий. Ещё в те дни просил и уговаривал стать осторожным. И всегда получал один и тот же ответ:
— На все воля Божия.
Летит время. Вас впервые выпускают за границу — в Польшу.
— Батюшка, если будет возможность, побывайте в Кракове. Говорят, замечательный город.
По возвращении вы объясняете, что всё время ушло на работу в библиотеках — изучали материалы к