И было утро... Воспоминания об отце Александре Мене

У калитки дома о. Алсксандра, на том месте, где он умер, теперь всегда лежат живые цветы. И я думаю о том, что вот здесь, на рассвете, когда солнце осветило лес, его дом и две красивые ели перед домом, которые он так любил, его встрепенувшаяся душа увидела сияющий, беспредельный, преображённый мир, и его давно умершая мама, женщина с ангельским лицом, встретила сына на пороге новой жизни…

Деятельная, любящая душа о. Александра ушла в Космос, в ноосферу, где его талантам предстоит получить великое, таинственное пока для нас развитие, где ему суждено получить от Творца новую деятельность, вероятно, аналогичную той, в которой он уже испытал себя. И невольно думается: если О. Александр, образ и подобие Божие, так прекрасен, то как же прекрасен тогда Христос!

«Создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют её» (Мф.16,18).

Девятого сентября после тёмного рассвета наступил очень солнечный день. О. Александр верил, что человечеству предстоит ещё очень долгий путь. Творение продолжается…

Как в Иоанновом Апокалипсисе Дракон пал на землю, так обрушился дьявол на прекрасную голову о. Александра. Кто?то старательно отводит, уводит ПОКАЯНИЕ от нашего народа — или народ от покаяния — пропагандой, обрядоверием, топором. «Не в чем нам каяться!» — звучит из центральных газет. Страна в кризисе, а кризис — это суд. «Суд — это бессмертная, бесконечная Божия любовь, которая идёт к человеку, встречает его и, когда соприкасается с ним, происходит как бы разряд молнии, потому что свет соприкасается с тьмой, чистое — с нечистым, зло — с абсолютным добром». Но пусть многие говорят Богу: «Нет», Он всегда находит людей, которые скажут Ему: «Да».

Страшна изуродованная судьба нашего народа, велики не только его горе, но и его вина. Но, как парус надежды, звучит голос древнего пророка Исайи: «Наказание мира нашего было на Нём, и ранами Его мы исцелились» (Ис. 53,5).

Если бы так…

А. Андреева, филолог,

Москва

Я ведь только инструмент (из писем отца Александра). (В. Леви)

Долгожданный телефонный звонок.

— Доктор? Здравствуй. Это я, Алик… здесь, недалеко. Будешь дома? Выезжаю… Горячая вода у тебя есть?..

Приходило живое Счастье. В шляпе, при бороде, с портфелем, всегда туго набитым книгами и бумагами, — Счастье, сразу бравшееся за телефон, полное забот о ком и о чём угодно, но не о себе, меньше всего беспокоившееся об условностях (какой духовный отец назовёт себя чаду своим детским домашним именем?), — Счастье, которое можно было обнять, усадить за стол, накормить, освежить душем, уложить расслабиться, помассировать (иной раз добирался умученный, отдувающийся, с болями…)

Память земного. Все можно представить, всему поверить кроме того, что этого больше не будет.

«СПРАВОЧНОЕ ОКОШКО» ОТЦА АЛЕКСАНДРА

Шестнадцать лет назад в Коктебеле, на околопляжной улочке ко мне подошёл светловолосый молодой человек. Представился диаконом Александром Борисовым: «С вами хотел бы познакомиться отец Александр Мень, священник. Он читал ваши книги…»

В обращении диакона была некоторая осторожность.

Странно припоминать: я не только не знал, кто такой Александр Мень, но ни одного живого священника до той поры близко не видел. Полагал, что таковые не водятся в земной жизни, а пребывают где?то в полунебытии, среди ветхих старушек и шизофреников…

Вечером, с непонятным волнением, ждал гостя.

С диаконом явился человек наружности неожиданной, но будто всю жизнь знакомой — или по какой?то другой жизни родной…

В лёгком летнем костюме, невысокий, но очень большой. Впечатление такое производилось не телосложением, умеренно плотным; не осанистостью или солидностью, которых совсем не было; даже не великолепной крупнотой головы с сиятельной мощью лба в окладе волнистых чёрных волос, тогда ещё только начинавших седеть.

Величина его не занимала места, а только вмещала. Большим, безмерно большим было его существо. (Можно бы и сказать: психополе, энергополе, но это следствие). Громадное духовное существо — как ещё это назвать?.. Аккорд гармонического полнозвучия. Мягкий без подслащения баритон, с запасом ораторской властной силы. Глаза древнего разреза, крылобровые, в дивных длинных ресницах выбрасывали снопы светожизни. «Господи, да он же красив, — вдруг догадался я. — Царски красив. За такую красоту могут любить…»

С первых секунд забыл, что он священнослужитель, так просто и весело потекла беседа.

Спросил меня:

— К вам, наверное, обращаются не только с болезнями, но и с вопросами — скажем, о смысле жизни?

— Ищу сам, к кому обратиться. О смысле смерти…

— Мы тоже ищем. (Смеющийся взгляд в сторону невозмутимого диакона). У нас, правда, есть одно справочное окошко, в него приходится долго достукиваться. По–нашему это называется молитвой. А вас, может быть, выручает какая?то философия?

— Для нас подвиг хотя бы доказать, что думающий о смысле необязательно псих.

— Если даже и психически болен, почему не подумать. Безрелигиозная психотерапия — всадник без головы. Медицина без веры — мясная фабрика. Религия и наука противопоставляются лишь темнотой, недоразвитостью; противоречат друг другу лишь в обоюдном незнании или нежелании знать. Истинная религия научна, истинная наука религиозна. Вера — сердечный нерв искусства, литературы, поэзии — даже в отрицании Бога. Человечество выживет (кажется, он сказал: «состоится») лишь в том случае, если между всеми путями к Истине будет налажено сообщение, связь.

Вот главное, что я услышал от отца Александра в тот вечер. Теперь это кажется само собой разумеющимся.

«А ВЕРА ЕСТЬ ЖИЗНЬ»

Начались встречи, обмен книгами, переписка.

* * *

Дорогой Владимир Львович! Спасибо за добрые слова о моих книгах, хотя во многом они объясняются Вашим расположением. <…> Относительно нашего возможного диалога — я, разумеется,