да и только… Даже голова кругом идет… Может, в кино пойдем, чтобы рассеяться?
— Пошли, — вздохнула Искра, сама не зная, чего она хочет.
22
Искра знала, что именно сегодня придет это желанное и такое нужное письмо «от любимого». Еще бы! Столько времени прошло с тех пор, как она хвасталась подругам, что ее жених не тут, в Новограде, а где-то за Карпатами, а теперь выходит — наврала. Письма от него до сих пор не было. Даже открыточки маленькой, которую свободно может прочитать и почтальон, и старый Рында в проходной комбината, и все, кому не лень заглянуть в ящик, где хранятся письма ткачей, разложенные по алфавиту.
Девушки уже перешептываются, пожимают за ее спиной плечами, а скоро, верно, спросят:
«Зачем ты нас обманула, что он далеко в Карпатах дослуживает срок в артиллерии? Будь так, он давно бы прислал письмо, а ты бы, конечно, не выдержала и показала нам».
Тяжело Искре сносить немые взгляды подруг. Но хуже всего в проходной после смены. На работу она может прийти и одна. А с работы все возвращаются вместе, бригадой: куда здесь денешься! Через высокую стену не перепрыгнешь. А проходная, где стоит неумолимый Рында, одна на весь комбинат, ее не обойти.
Идут туда девушки после смены хоть и усталые, но веселые. Разговаривают, смеются, шутят, задевают друг дружку. О письмах и матросах разговаривают. О том, что кому снилось, куда вечером пойдут, кто какую книжку читает или уже прочитал. Это если смена прошла хорошо и никаких происшествий возле станков не было. А если у кого брак или близна пошла, так прощайте и сны, и матросы, и книжки. Олеся как заведется в цехе, всю дорогу не смолкнет, доискиваясь причины, браня недотепу так, что ту седьмой пот прошибет.
У проходной ткачихи, словно сговорившись, замедляют шаг. Одной в зеркало надо поглядеться, другая пудриться вздумала, а Ольга все платком своим любуется — белым полушалком с розами по краю. Светлана Козийчук вечно копается в книжках, перекладывает какие-то шпаргалки в конспектах. Парни обычно закуривают, остановившись поблизости. Василий Бурый — «Беломор», Андрей Мороз — самые дешевые сигареты, Павел Зарва — махорку. Каждый свое — к чему привык. Девушки изредка перешептываются. Заговаривают парни, чаще всего бригадир:
— А ну, Искра, погляди в ящик! Может, уже пришло тебе письмо…
— Во-во, — дымит Андрей Мороз, чтоб ему поперхнуться. И не просто дымит, а еще и кольца пускает, приговаривая: «Лети, лети, мой листок, с запада на восток, не теряйся, никому в лапы не попадайся… В небесах, под водою только бы сердце с тобою». Только бы да только… Только бы во рту выросли грибы.
Павел Зарва старается переключить внимание Андрея на другое, но тот недогадлив. Перестает дразнить Искру и тихо напевает всегда одно и то же:
Искра бежит к проходной, чтобы не слышать завываний Мороза, летящих ей вслед.
Она нарочно долго копается, чтобы досадить Морозу. Пусть еще раз попробует затянуть свою дурацкую песенку. Но задерживаться в проходной нельзя. И девушка возвращается печальная, молчаливая. Боится даже глаза поднять. Нет. И на этот раз нет письма…
Шутки стихают. Бригада идет молча, всем передается настроение Искры, пока Олеся не бросит какое-либо словцо. Тогда девчата снова заговорят, засмеются, позабыв обо всем.
Так бывало не раз. Даже Рында заметил это и, как ни странно, проникся сочувствием к Искре. Он запомнил ее фамилию, которая была для него не так легка, и сам просматривал все письма на эту букву. Еще издали он махал руками, как такелажник в порту, накрест, словно отгоняя кого-то. Нет письма. Нет, моя хорошая. Пусть проходят дальше твои парни, не устраивают шум у проходной. Нечего здесь пудриться и поправлять платки. Для этого есть раздевалка с зеркалами. Нечего и дым пускать на территории комбината, где повсюду шелк и полно химии. Рынде стоит только бровью повести — и тотчас пожарник свалится на их головы. Ишь что выдумали! Насмехаться над бедной девчонкой, доводить до слез песенками!
Но сегодня все изменилось. Не успели парни закурить, а девушки прихорошиться, как навстречу выскочил Рында, весело размахивая розовым конвертом.
— Пришло! Письмо пришло! Не грусти, Искра! Бери и читай. А это тебе, Тиховод Олеся. Из самой Франции.
— Это от Марты. Как давно она не писала. — Олеся торопливо разорвала конверт.
Девушки окружили Олесю и Искру. Искра медленно, осторожно стала надрывать конверт, а ее бросало то в жар, то в холод. Знала, о чем там написано, а побороть волнение никак не могла. Вынула листок, начала читать, а ноги гудят, словно оловом налитые. Подруги не выдержали:
— Показывай! Искра!
Она вдруг высоко вскинула руки: в одной — конверт, в другой — письмо, и передала все Олесе. Сама же, повернувшись к Андрею, иронически подмигнула ему:
— Что ж не поешь? Затяни-ка про пароход, артист…
— Не могу, Искра. Забыл дома ноты, — улыбнулся парень.
— Тогда пляши! — топнула ногой Искра. — Ты же уверял, что я не получу письма. Никогда не получу. А оно пришло. Пляши!..
— Вот это да! — развел руками Андрей. — Письмо получила ты, а плясать должен я? Ну, знаешь…
Ольга надвинула Андрею модную кепку по самые уши. Парни подхватили его под руки и вынесли из проходной на площадь. Тут просторно. В густом, разросшемся парке, где летом зеленели чистые травы, повсюду скамейки, беседки, но никто не запрещал садиться на траву, потому что это и не парк вовсе, а часть того леса, который тянется все дальше и дальше за город на самую вершину горы, где стоит лесная сторожка.
— Да читайте же поскорее, а то я только глазами пробежала, — торопит Искра. — Разве такие дадут? Им все ха-ха. Уже усы под носом взошли, а в голове и не пахано.
— Хватит вам! — примиряюще сказала Олеся, усаживаясь на скамью под развесистым, еще по- зимнему сиротливым кустом кизила. Ткачихи окружили ее, словно веночек из полевых цветов, а парни, стоящие за ними, казались крепкими вечнозелеными листочками, которые не боятся холода и зеленеют даже под снегом.
— Читай лучше сама, Искра! — Олеся протянула ей письмо.
— Нет, нет! Читай ты! Я не умею вслух. Еще заикаться начну.
— А может, там написано такое, что нам и знать не положено? Погляди, Искра.
— Нет. Ничего такого там нет. Читай. Здесь все свои, — сказала Искра и решительно надвинула платок на лоб, чтобы солнце не слепило.
— Слушайте. — Олеся, легко вздохнув, стала отчетливо читать: — «Десятого пятого сего года.
Добрый день или вечер, моя любимая, дорогая Искорка! Прости, что я так долго тебе не писал. Но я в этом не виноват. Ты сама отлично знаешь, что такое служба, да еще теперь: сегодня я тут, завтра — там, а послезавтра еще дальше. Словом, не буду и не могу всего описать, потому что тебе это совсем не интересно. Наша солдатская служба известная. Иди куда пошлют. И я живу тем, что считаю денечки, сколько мне их осталось, пока приду к тебе, моя рыбонька, и мы направим свои молодые шаги в загс, и пригласим на свадьбу целый духовой оркестр из пожарной команды, где служит, как ты знаешь, мой брат
