Дни

еще снято.

– «Тактическая безопасность». Я не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал.

Наступает пауза. Потом кто-то кричит:

– Она сказала – никого, значит – никого! – И в Фрэнка со всех сторон летят книги.

Прикрывая лицо, он прячется за барьер. Сквозь град сыплющихся печатных изданий Фрэнк видит, как Книжные Черви ныряют за полки и оттуда мечут свои снаряды в пространство между стеллажами. По нему дают настоящие залпы книгами – романами и мемуарами, сборниками очерков и рассказов, биографиями и автобиографиями, самоучителями и научными трактатами. Страницы шуршат и шелестят. У него от руки отскакивает детский сборник головоломок в переплете на пружинках. Его тело бомбардируют все три части великой трилогии о войнах и магии – быстро, одна за другой, будто три удара тупым топором. Эпическая семейная сага, охватывающая жизнь трех поколений, ударяется ему в ляжку, едва не поразив более уязвимое место. Со свистом рассекая воздух, в него несутся тонкие сборники стихов, их узкие края больно жалят.

– Мистер Хаббл! Сзади!

Фрэнк быстро оборачивается и видит, что кто-то собирается на него напасть и размахивает томом энциклопедии с буквами L-M на корешке. Он машинально стреляет, даже не целясь. Выстрел выбивает книгу из рук Книжного Червя, она отлетает в сторону, сыпля хлопья обугленной бумаги из проделанной пулей дырки, а потом громко шлепается на пол. Книжный Червь ошеломленно глядит на свои пустые руки. Зрение Фрэнка еще не достаточно восстановилось, чтобы прицельно ранить противника, поэтому он просто опускает голову и таранит Книжного Червя. Плечо упирается в подбородок, и Книжный Червь сползает вниз.

– Слева, мистер Хаббл! Слева от вас!

На этот раз предупреждение «Глаза» запаздывает на долю секунды. Фрэнк поворачивается, но ему в руку успевает с хрустом врезаться «Полное собрание сочинений» Шекспира, и всю руку, от бицепса до кончиков пальцев, пронизывает тупая вибрирующая боль. Он стреляет в Книжного Червя, намеренно целясь повыше. Книжный Червь бросает Шекспира и спешит в укрытие.

Откуда ни возьмись вылетает по спирали словарь и ударяется Фрэнку в затылок. Он прикусывает язык и чувствует вкус крови.

Ну хватит. Следующий же Книжный Червь, который нападет на него, получит пулю. Похоже, единственный способ отбиться от этих подонков – перестрелять их всех. Что ж, пусть так оно и будет.

Фрэнк не успевает увидеть, как позади него раскачивается и опасно кренится книжный шкаф. Вываливая содержимое своих полок, словно в приступе неудержимой рвоты, шкаф падает, наваливаясь на Фрэнка несколькими сотнями килограммов дерева и ДСП.

Рухнув, шкаф остается лежать, несколько последних книжек со стуком и шелестом слетают на пол, а потом все стихает.

38

Дело семи епископов: семеро епископов выступили с протестом против Деклараций о веротерпимости короля Якова II

14.31

Пёрч выходит из своего кабинета (он же – буфетная), пересекает шумную кухню, а потом по коридору направляется в Зал заседаний.

Он точно рассчитал свое появление – сказывается инстинкт, выработанный за десятки лет службы. Когда он входит в Зал заседаний, распахнув двустворчатые двери, там как раз доедают последние кусочки долго длившегося обеда, кладут ножи на пустые тарелки, осушают бокалы и кофейные чашки.

Во время еды из Зала заседаний то и дело долетал смех, эхо которого докатывалось по коридору до кухни, и в момент появления Пёрча атмосфера там царит чрезвычайно непринужденная и оживленная. Братья позволили себе пару бутылок превосходного вина, оно отлично подошло к обеду из телячьего эскалопа, картофеля с тертым сыром и паровой спаржевой фасоли, за которыми последовал мусс с шампанским и ассорти из отборных сыров и бисквитов, однако едва ли их веселье объясняется только вином. Пёрч подозревает, что истинная причина – отсутствие господина Криса. Когда его нет, в Зале заседаний всегда гораздо меньше напряжения.

Пока Пёрч преодолевает расстояние между дверью и столом, раздается очередной дружный взрыв хохота. Пёрч – не такой застенчивый или наивный человек, чтобы подумать, будто предмет их смеха – он сам.

– Надеюсь, еда была приемлемой? – осведомляется он, забирая со стола первую пустую тарелку из-под сыра, стоящую рядом с Понди.

– Более чем, Пёрч, – отзывается Торни.

– А больше не осталось мусса с шампанским, а? – спрашивает Серж.

Этот вопрос встречают громкие возгласы удивления и поросячье хрюканье братьев.

– У меня уровень сахара в крови понижен, – оправдывается Серж.

– К сожалению, господин Серж, ваша третья добавка полностью истощила наши запасы, – произносит Пёрч с преувеличенным лукавством в голосе, рассчитанным на то, чтобы вызвать новые насмешки и хихиканье братьев, что и происходит.

– Послушай, Пёрч, – обращается к нему Питер. – Мы тут кое о чем спорили. Может, ты нам что-то дельное подскажешь?

– Попытаюсь оказать любую помощь, какая в моих силах, – отвечает Пёрч, водружая пустую тарелку Чедвика поверх горы посуды, уже балансирующей на его ловко расставленных пальцах левой руки.

– Как ты думаешь – это правда, то, что говорят об абсолютной власти?

– Что она абсолютно развращает?

– Ну да.

– Ума не приложу, что могло породить подобную дискуссию среди сыновей Септимуса Дня.

– Ну, допустим, это просто профессиональный риск. Скажем так. – Питер ставит свою тарелку на башню из остальных. – Ну? Есть у тебя по этому поводу мнение?

– По правде говоря, здесь не то место, где мне следует иметь свои мнения, а те, что у меня имеются, не к месту здесь высказывать.

Со всех сторон его оглушают подбадривающие крики: «Да брось!», «Ерунда!»

– Ну что ж… – Пёрч останавливается между Питером и Субо. – Я выскажу свое мнение, но единственно потому, что меня об этом попросили. Господа, власть открыта для злоупотреблений, если она не подчиняется системе ограничений и противовесов, – например, это случается, если она находится в руках диктатора, который подавляет и заставляет замолчать тех, кто отваживается поднять против него голос, и силой устраняет тех, кто способен покуситься на него. Но означает ли это, что власть сама по себе оказывает развращающее влияние? Ведь очевидно, что диктатору уже присуща развращенность; изъян уже налицо, а власть лишь усугубляет его. Власть одной личности над другими порождена сознательной потребностью человечества в том, чтобы им руководили и управляли. Не будь такой потребности, власти не существовало бы вовсе, – следовательно, мы вынуждены предположить, что власть – нечто хорошее, необходимое, благотворное для всех людей – до тех пор, пока те, кто находится у власти, ответственны за тех, над кем властвуют. Могу привести пример из моего непосредственного опыта: вы, господа, можно сказать, обладаете абсолютной властью над этим магазином, над каждым его сотрудником и покупателем, – а это довольно ощутимая ответственность, учитывая важность гигамаркета для экономики и престижа страны, которой он служит. Однако, чтобы ваши решения оказывались благотворными для вас самих, они должны быть благотворны и для всех людей, находящихся у вас под началом. Грубо говоря, любая неразумная мера, которую вы предпримете, принесет ущерб вам же, а значит, в ваших интересах все тщательно продумывать и принимать только разумные меры. Каковыми, спешу заметить, они неизменно и являются. В этом смысле та абсолютная власть, которой вы обладаете, отнюдь не развращает вас, а, напротив, вдохновляет на то, чтобы стремиться к высочайшему благородству в мыслях и поступках. Коротко говоря, абсолютная власть – абсолютно разумна. – Пёрч делает легкий поклон, давая знак, что речь закончена.

– Браво! – восклицает Питер. – Молодец! – Он первым начинает хлопать, и под всеобщие