банк. Я должен был отвезти и привезти ее. Она хотела одолжить мне пятьдесят тысяч.
Беатрис подалась вперед, наморщив лоб.
— Откуда она хотела взять столько денег?
Кевин посмотрел на нее пустым, ничего не выражающим взглядом.
— Ты не все знаешь о Хелин, — сказал он, — она пылко разыгрывала из себя твою лучшую подругу и наперсницу, но она так же умело утаила от тебя пару деталей своей прошлой жизни. Беатрис, Хелин была очень богатой женщиной. У нее было большое состояние. Россказни о скромной пенсии, которыми она постоянно тебя кормила, чтобы ты за ней ухаживала, были не чем иным, как фарсом. Пятьдесят тысяч для меня она могла получить на почте.
Беатрис чувствовала, что бледнеет.
— Откуда у нее взялись деньги?
— Это долгая история, — сказал Кевин. Было не похоже, что он наслаждается ролью вестника, который сейчас поведает сенсационную историю, расскажет о своей тайной соучастнице, которая была убита самым зверским образом. Кевин был так утомлен, что едва ли вообще был способен чувствовать что- то, кроме своей усталости. — Если хочешь, я тебе ее расскажу.
— Очень тебя об этом прошу, — сказала Беатрис.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
«От знакомства с новым человеком может измениться вся жизнь, — думал Алан, — и то же самое происходит, когда теряешь человека».
Он сидел в «Террасе», на берегу гавани Сент-Питер-Порта и пытался осознать, что Хелин больше нет в живых.
Вокруг царила веселая суета, кафе было битком набито туристами. С синего неба жарко пекло солнце, люди теснились под тентами, пытаясь отвоевать себе хоть кусочек тени. В воздухе висел запах картошки-фри, гамбургеров и жареных колбасок. Посетители кафе тащили с собой бутылки воды и вина в огромных лоханях со льдом. Внизу, в гавани, готовились к отплытию яхты. Но стоял полный штиль, и преимущество было за моторными лодками. Длинной чередой они выходили из бухты, направляясь в открытое море. За штурвалами стояли загорелые люди в солнцезащитных очках с развевающимися на ветру волосами, воплощая собой телесную радость жизни. Они найдут какой-нибудь подходящий заливчик, бросят там якорь и будут целый день плавать, нырять и загорать, чтобы вечером усталыми и голодными вернуться, штурмом взять кафе и рестораны столицы острова и засесть там до поздней ночи. «Как они все веселы», — подумал Алан.
Он приметил какую-то девушку, сидевшую внизу, возле каменной стены гавани; на девушке были укороченные джинсы с бахромой выше загорелых колен и бикини со спущенными на плечи бретельками. Девушка подставила лицо солнцу и зажмурила глаза. Рядом с ней стояла бутылка воды.
«Такого Хелин никогда уже не сможет себе позволить», — подумал Алан, удивившись абсурдности этой мысли. Хелин никогда, ни при каких обстоятельствах не вела себя так. Она никогда не ходила под парусом, никогда не каталась на скутерах и глиссерах, она никогда не сидела, прислонившись к стене гавани и мечтая о море. Хелин была неспособна расслабиться до такой степени, чтобы получать удовольствие от такого отдыха. Если бы Хелин вообще уселась на солнце в гавани — но Алан сомневался, что она когда-либо это делала — то, в любом случае, не в шортах и не в бикини, и не с закрытыми глазами. Хелин всегда внимательно осматривала и анализировала места, в которых находилась. Опасности чудились ей за каждым углом. Сколько Алан помнил Хелин, она все время ныла, плакалась, жаловалась на судьбу и предавалась мрачным пророчествам. Относительно веселой она становилась только в обществе Кевина. Кевин сумел коснуться таких струн в душе Хелин, до которых никто, кроме него, не мог дотянуться. В такие моменты в Хелин просыпалась та беззаботная девушка, какой она, вероятно, некогда была. Тогда становилась видна неизвестная Алану часть ее личности. Эти мгновения всегда глубоко трогали его.
Он пил уже второй стакан вина, думая, зачем он вообще заказал полусладкое. Было такое впечатление, что пьешь смесь спирта с сахарной водой. Он и так умудрился продержаться сегодня без выпивки всю первую половину дня. Все утро он не мог выпить под недреманным оком Беатрис. Пить алкоголь в доме матери было решительно невозможно. Она всегда была рядом, всегда была за спиной, могла неожиданно вынырнуть из любого угла и сразу разгадывала его тайные желания насладиться глотком шерри или портвейна. Поэтому он взял ее автомобиль, чем помешал ей поехать вслед за ним, и удрал в Сент-Питер-Порт. Облегчение он испытал уже от первого глотка вина. Первый глоток дня всегда был самым лучшим.
Хелин уже два дня покоилась в земле, и Алану уже давно было пора вернуться в Лондон. Его ждали неотложные дела, к тому же надо было наверстать упущенное за предыдущие недели. Секретарша пришла в отчаяние, когда он объявил ей, что появится в конторе только в следующий понедельник.
— Не знаю, как мне… — в панике начала она, но Алан не дал ей договорить.
— Вы же знаете, что давняя подруга моей матери была зверски убита, и я не могу взять и бросить мать одну.
Против этого секретарше было нечего возразить, да и откуда она могла знать, что ее шеф беззастенчиво лжет? Беатрис не нуждалась в утешениях. Лицо ее все эти дни было непроницаемо, как камень; когда к ней обращались, она вздрагивала от неожиданности, словно возвращаясь из какого-то другого мира; но, несмотря на это, было не похоже, что она нуждается в помощи. Возможно, жестокая смерть Хелин потрясла ее глубже, чем казалось, но в любом случае она сама неплохо справлялась с этим потрясением. Иногда Алан спрашивал себя: понимает ли вообще Беатрис, что значит принять сочувствие и поддержку других людей?
У него не было никаких причин и дальше задерживаться на Гернси, но что-то удерживало его от того, чтобы сесть на ближайший самолет и улететь в Лондон. У Алана не было склонности лгать самому себе — иногда он даже думал, что никогда не стал бы алкоголиком, если бы лучше владел этим искусством — и сейчас, сидя в «Террасе», он честно признался себе в том, что его удерживает страх перед возвращением в пустую квартиру, перед возвращением в пустую жизнь.
Ему была отвратительна сама мысль о возвращении в дом, где его никто не ждет. Мужчину его возраста должна ждать дома жена, двое немного капризных детей-подростков, виляющий хвостом пес и мурлычущая кошка. На него должна была обрушиться груда новостей: домработница уволилась, математичка придирается и ставит плохие отметки, а лучшая подруга оказалась сущей змеей.
— Господи, — сказал бы он в ответ, — дайте мне хотя бы умыться с дороги и прийти в себя.
Они толпой пошли бы за ним к ванной, продолжая трещать ему в оба уха, и он не стал бы наливать себе виски, потому что на это у него просто не было бы времени. Он не чувствовал бы пустоту жизни, и ему не пришлось бы заливать ее алкоголем.
«Загубленная жизнь, — подумал он, и чувство безнадежности вцепилось в него своими ледяными пальцами, заставляя дрожать, несмотря на несусветную жару. — Суетливая, загубленная жизнь».
Может быть, ему сейчас так тяжело из-за смерти Хелин. Вероятно, его точно так же потрясла бы смерть любого родственника или близкого знакомого. Неожиданно и быстро оборванная жизнь с неумолимой ясностью показала ему всю ограниченность земного бытия его самого, как и любого другого существа, живущего под солнцем. Даже если ему повезет и ему не перережут горло и не бросят на проселочной дороге, то все равно перед смертью он неизбежно столкнется с тем же ужасом, с которым столкнулась Хелин. Она всегда говорила, что ее жизнь прошла впустую. Как же горько умирать с этим знанием.
Он решил собраться с силами, подняться и взять еще вина, хотел уже выбраться из-за стола и встать
