— Тебе нужно время, чтобы подыскать себе подходящее жилье, — ответила Беатрис. — Никто не собирается выставлять тебя на улицу. Все, что я буду делать, я буду согласовывать с тобой.
Хелин бросила на Беатрис взгляд, исполненный едкого сарказма.
— В самом деле? — спросила она. — Ты действительно это сделаешь?
— Конечно. Я же тебе не враг, Хелин. Просто я хочу, чтобы у меня была нормальная жизнь.
— Если ты думаешь, что только так сможешь стать счастливой…
— Что значит «только так»?
— Так, как ты пытаешься это сделать. В Кембридже. С этим Фредериком. Ты считаешь, что станешь счастливой, если отвернешься от Гернси и сожжешь за собой все мосты.
— Я не знаю, буду ли я счастлива в будущем, — сказала Беатрис. — Но я знаю, что счастлива сейчас. Во всяком случае, теперь я счастливее, чем раньше, — поправила она себя. — Я стала спокойнее. Старые воспоминания уже не причиняют мне такую сильную боль. Я хочу навеки похоронить их, и, поэтому… поэтому мне надо развязаться с Гернси. Я не могу вечно носить в себе прошлое.
— Для меня очевидно, что ты хочешь развязаться и со мной, — сказала Хелин. — Во всяком случае, ты делаешь все для того, чтобы мы окончательно расстались.
— Я делаю все для того, чтобы каждая из нас могла жить своей жизнью, — сказала Беатрис, — но, конечно, могут быть точки соприкосновения…
— Господи, какие точки соприкосновения! — крикнула Хелин. — Ты думаешь, это то, что я всегда от тебя хотела?
— И чего же ты от меня хотела? — поинтересовалась Беатрис.
— Теперь это уже неважно, — сказала Хелин и вышла из комнаты.
На следующий день Беатрис нашла в Сент-Питер-Порте женщину-маклера, чтобы поручить ей продажу дома и усадьбы. Маклер выразила надежду, что продать дом удастся быстро.
— Сейчас не самое лучшее время, — сказала она, — но возможности все же есть, и их немало. Естественно, я должна сама посмотреть дом, но, судя по тому, что вы рассказываете, нам будет нетрудно найти покупателей.
После этого разговора Беатрис испытала большое облегчение. Она сделала первый шаг, и пути назад уже не было. Ощущение отсутствия выбора вызывало облегчение, но, конечно, все было не совсем так, ибо в любой момент она могла отказаться от продажи. Но машина была запущена, и теперь она начнет работать сама по себе, независимо от Беатрис. У нее было такое чувство, словно она перепрыгнула через высокий барьер.
Все следующие дни она осматривала предметы домашнего обихода: мебель, картины, ковры, кухонную утварь. Было ясно, что она не сможет забрать все, и она предложила Хелин взять все, что ей нравится.
— Будет очень жаль, если все это попадет в чужие руки, — сказала она. — Хелин, я на самом деле хочу, чтобы ты взяла все, что тебе нравится.
— Не думаю, что я что-нибудь возьму, — сказала Хелин с каменным выражением лица. — Мне придется начинать новую жизнь, не так ли? Ведь ты этого хочешь? Мне тоже не захочется вспоминать о прошлом.
— Я не могу тебя принуждать, но ты могла бы…
— Ты уже сделала, все, что могла, — произнесла Хелин. — Теперь позволь уж мне самой решать, что делать с грудой обломков.
— Ты не подыскала себе квартиру? — спросила Беатрис после долгого молчания, во время которого она напряженно думала, стоит ли говорить о груде обломков, или перевести разговор на другую тему, и выбрала второе.
— О дате моего отъезда я тебе сообщу, — сказала Хелин, — сообщу вовремя, так что можешь не волноваться.
«Господи, — подумала Беатрис, — мне объявлена война. Насчет этого мне действительно не стоит волноваться».
Она каждый день разговаривала с Фредериком по телефону и держала мужа в курсе всех своих действий.
— Завтра дом посмотрит одна супружеская пара, — сказала Фредерику Беатрис через десять дней после своего приезда на Гернси. — Я страшно волнуюсь. Может быть, они купят дом.
— Не слишком обольщайся, — предостерег жену Фредерик. — Такие вещи быстро не делаются. Можно считать, что тебе повезет, если ты продашь дом с четвертой или пятой попытки.
Как всегда, его нежность и понимание успокоили Беатрис.
— Конечно, ты прав, — сказала она, — но мне хотелось бы поскорее с этим покончить. Я… мне здесь очень нелегко.
— Мне приехать? — спросил Фредерик. — Если хочешь, я буду на острове со следующим пароходом.
Она невольно улыбнулась.
— Фредерик, не можешь же ты оставить своих студентов одних в аудитории. У меня все в порядке, я справлюсь.
— Я тебя люблю, — тихо сказал Фредерик.
— Я тоже тебя люблю, — ответила она. «И буду очень рада, когда снова тебя увижу», — мысленно добавила она. Как она жалела потом, что не произнесла этого вслух.
На следующий день она встретила Жюльена.
Встреча была неожиданной, как гром с ясного неба. Ни к чему на свете не была она так плохо готова, ничто не было бы более неожиданным, чем это потрясение. Утром, вместе с женщиной-маклером пришли первые клиенты осматривать дом, но при взгляде на них Беатрис стало ясно, что из этого дела ничего не выйдет. Парочка показалась ей мелочной и придирчивой. Толстый мужчина с бледным одутловатым лицом молча расхаживал по дому, время от времени строя кислую мину, а его жена без умолку задавала вопросы, критикуя все, что попадалось ей на глаза. Маклерша реагировала на эти проявления неприкрытого недовольства деланным юмором, отвечая на недовольство непринужденной веселой болтовней, которая с каждой минутой все больше и больше действовала Беатрис на нервы. Ей было невыносимо слушать, как какая-то парочка нуворишей ругает единственное достояние ее родителей. Хелин, как ребенок радовалась недовольству клиентов, и это еще больше омрачало настроение Беатрис, хотя Хелин имела все основания для радости и упрекать ее за это было бы глупо.
Когда муж, жена и говорливая маклерша наконец ушли, Беатрис надела крепкие ботинки и отправилась гулять в Пти-Бо. День был холодный и ветреный, воздух — кристально-чистый, над морем не было даже намека на туман. Солнце то и дело скрывалось за стремительно несущимися по небу облаками. Фруктовые деревья вдоль дороги отцвели, скоро урожай.
«В конце лета можно будет полакомиться ежевикой», — подумала Беатрис, но сразу вспомнила, что у нее не будет больше ни одной осени на острове.
Сначала она заметила женщину — черноволосую привлекательную женщину, сидевшую на стоявшей у дороги скамейке. С нее открывался великолепный вид на море и на крутые скалы, обрамлявшие бухту. Солнце как раз вынырнуло из-за облаков, и ландшафт сразу заиграл яркими красками. Море блестело глубокой, яркой бирюзой. Женщина на скамейке сияла. На ней были короткие, до колен, светлые бриджи и короткий темно-серый свитер. Выглядела женщина веселой и счастливой. Черные как смоль волосы блестели, словно их каждый день полировали бархатом.
«Как заразительно она улыбается», — подумала Беатрис, и, подойдя ближе, заметила мужчину, который, присев на корточки в нескольких шагах от скамейки и держа перед глазами огромный фотоаппарат, торопливо делал снимок за снимком. Женщина не меняла позы, но изобретательно играла своим лицом, меняя улыбку — она становилась то теплой и нежной, то кокетливой и соблазнительной, то сдержанной и таинственной. В этом угадывалась какая-то профессиональная привычка держать себя раскованно в любой ситуации.
Этот мужчина был Жюльен.
Прошло одиннадцать лет после окончания войны, шестнадцать — после их первого знакомства. Она нашла, что Жюльен почти не изменился. Теперь он выглядел немного старше, но был силен и выглядел
