природу, таившуюся на этих близко прилегающих друг к другу и поросших джунглями островах.
- А что стало с теми туземцами, Самондор? - спросил Ричард, разглядывая очередной мелкий островок, на котором росло лишь несколько пальм.
Капитан помолчал, а затем, не оборачиваясь, ответил:
- Они не были дружелюбны. Когда первые пираты высадились здесь, им пришлось с боем отбивать себе землю. Первые годы становления нашего братства сильно политы кровью, как нашей, так и местных. Но мы были лучше вооружены и выучены, так что в конечном итоге аборигены были вынуждены уйти куда- то вглубь островов и затаиться там. Я не знаю, что с ними теперь. Лишь изредка, бывает, мы натыкаемся на одного из них, но они не даются в плен, протыкают себя отравленной иглой, жуют ядовитую траву или еще что-то в этом роде.
Вскоре протоки стали как будто шире и, когда лодки проплывали мимо заросшего кустарником берега, раздался свист. Матрос, сидящий на носу передней шлюпки, ответил таким же свистом, и из кустов на берегу показалась человеческая голова.
- Добро пожаловать домой, братья, - произнесла она и улыбнулась, показав отсутствие некоторых зубов.
- Что это ты сегодня дежуришь, Мирен, - дружелюбно спросил Самондор. - Тебя же, вроде как, не затащить было на этот остров.
- А, - ответила голова. - Просто так, капитан, все равно заняться нечем было.
Лодки подплыли к самому берегу, и только тут Ричард понял, что это был никакой не берег, а ловко замаскированный вход в бухточку, покрытый кустарником. Плетеный каркас раздвинулся, открывая проход для шлюпок, и вскоре вся команда уже выбиралась на берег. От места высадки вглубь острова вела утоптанная тропинка, ясно показывавшая, что этим путем часто пользуются. А там уже сгрудились встречающие, среди которых Ричард заметил множество женщин совершенно различных национальностей, о чем свидетельствовал их специфический внешний облик или одежды. Самондора тотчас начали чествовать, и шумящая толпа, в которой смешались новоприбывшие с местными жителями, вскоре удалилась в направлении поселения.
Часовой Мирен с улыбкой проводил их глазами, вздохнул и снова улегся в кустарник на берегу, жуя какую-то сорванную травинку. Голоса затихли вдали, и на заросли снова опустилась дневная тишина, не нарушаемая ничем, кроме естественных звуков природы. Мирен начал было уже погружаться в какие-то свои раздумья, как вдруг что-то его насторожило. Мужчина еще не понял, что привлекло его внимание, когда на прибрежной воде показались круги. В этом месте пологий берег, покрытый кустарником, плавно спускался к самой воде, и заросли отделяло от протоки открытое место, длиной в несколько метров. Мирен подполз ближе и стал всматриваться в беспокоящуюся воду, как вдруг, прямо из нее вынырнула голова. Затем показались могучие плечи, и на прибрежный песок вышел человек. Он был полностью наг, с его лысой головы и мускулистых рук струйками стекала вода, а вся его кожа была покрыта переплетением тонких мерно пульсирующих красных линий. Мирен растерялся и хотел было уже что-то сказать или сделать, как вдруг незнакомец одним рывком оказался подле него и, схватив голову часового обеими руками, резко повернул ее влево. Раздался хруст, и обмякшее тело растянулось на земле.
Алый Охотник оттащил Мирена в сторону, снял с него одежду и оружие, облачился сам, а затем, без видимого усилия подняв бездыханное тело, сбросил его в воду. Раздался громкий всплеск, но некому было его услышать, потому что два ближайших часовых выше и ниже по течению растянулись на земле с неестественно вывернутой шеей.
Глава шестнадцатая
Барик поднес флягу ко рту и затаил дыхание в ожидании блаженной влаги, но, к его несказанному удивлению, на язык упала лишь одна капля, сиротливо скатившись по горлышку. Мутным взглядом десятник уставился на свою флягу, пытаясь разгадать причину такого страшного предательства с ее стороны, но тайна так и осталась неразгаданной, потому что внимание в стельку пьяного старосты привлек потрескивающий костер. Мужчина тут же забыл о фляге и внимательно стал изучать новый предмет. Внезапно это ему наскучило и он, приподнявшись на локте, попытался оглядеться. Вдруг его помутненный взгляд натолкнулся на темную фигуру по ту сторону костра, и волосы на голове Барика встали дыбом. Он вспомнил...
... Услышав крики своего вожака, в пещеру тут же вломился добрый десяток разбойников. Первым, что они увидели, был медленно оседающий на землю труп Дутто, а затем - стоящего над ним беловолосого незнакомца, которого Дутто тот приказал доставить сюда в компании трех других солдат. Теперь же он стоял посреди пещеры, и нечто невообразимо ужасное было во всей его фигуре и позе, что-то заставившее бывалых и хладнокровных рубак попятиться назад. Мужчина медленно развернулся всем корпусом, обратив к новоприбывшим два темных провала своих глаз. Разбойники, как завороженные, следили за тем, как его окровавленные руки движутся вверх, словно подымая невидимый предмет, а вслед за этим уже их собственные тела, совершенно помимо их воли, пришли в движение. Это было нечто совершенно противоестественное человеческой природе, потому что людям не дано летать. Но их тела сейчас медленно поднимались ввысь, а сами разбойники, осознав свое странное положение, начинали дергаться и молотить воздух конечностями, а пещеру огласили дикие крики боли, словно все их внутренности выдирали из еще живых тел, что, впрочем, было недалеко от истины.
- Вы все заслуживаете наказания, черви, - глухо проговорил Ворон. - Поднять руку на меня, было плохой идеей, разве вы не знаете, кто я?
Произнеся последние слова, шаман вдруг как-то осунулся и вздрогнул, помотав головой, словно сбрасывая наваждение.
- Кто же я?! Кто я такой? - удивленно проговорил он, опуская руки и рассматривая их, будто видел впервые.
Мертвые тела разбойников с шумом повалились на землю. Ворон ощущал, как пульсирует в нем мощь, чувствовал, что способен сейчас приподнять гору, в которой находилась пещера. Он видел бьющиеся сердца оставшихся бандитов, спешащих на шум, чуял их трепещущий фитилек жизни, и всем своим существом хотел погасить их все до одного. Какое-то древнее, забытое им чувство просыпалось в нем, ворочаясь, как ребенок ворочается в утробе матери. И Ворон захотел вспомнить, больше всего сейчас он
