одна мысль - 'КАКОГО ДЬЯВОЛА?!'. Тем временем алихан уже поравнялся с ним и крикнул на каком-то непонятном языке:
ќ- Алль-лахи ли, харин башир мурун? Алль-лахи?
Ричард открыл рот, чтобы сказать, что он ничего не понял, но его собственный слова повергли его в новый шок.
- Хумар, ли ахир алль-лахир!
Мгновения спустя он с удивлением обнаружил, что уже понимает не только то, что сказал сам, но и предшествовавшие этому слова надсмотрщика. Его спрашивали, какого иблиса он тут делает и не беглый ли он, часом, раб, на что Ричард ответил, что не имеет ни малейшего понятия, что вообще происходит.
Надсмотрщик недоверчиво на него посмотрел и махнул рукой, давай, дескать, за мной. Ричард подумал, что ему ничего не остается, кроме как послушаться, хотя очень хотелось куда-нибудь убежать. Да только куда тут убежишь? Он поплелся за идущей шагом лошадью алихана. Рабы, скованные одной огромной цепью, цеплявшей каждый ошейник, уже стали проявлять к нему больше интереса. Некоторые что-то выкрикивали, другие плевались, а некоторые просто угрожающе смотрели, и в их мрачных взглядах чувствовалась ненависть хотя бы потому, что он не был скован. Ричард, все еще не до конца осознающий всю ситуацию, старался не смотреть в сторону вереницы рабов и уставился в круп лошади своего провожатого. Так они дошли до головы каравана, где небольшой группой ехали предводители. К одному из них и подскакал алихан и что-то тихо ему сказал. Тот обернулся и посмотрел на Ричарда, затем что-то ответил и пришпорил лошадь, догоняя спутников.
Надсмотрщик вернулся назад и с некоторым оттенком жалости в голосе сказал:
- Я не знаю, врал ли ты мне или нет, но алихан-баши сказал, что ему наплевать кто ты. Хорошие люди по пустыне не шастают, потому я отведу тебя в хвост, где еще есть свободные ошейники. Я мог бы сделать это и без объяснений, но я надеюсь на твою разумность, не создавай лишних проблем, все равно убежать - не убежишь, разве что пристрелить придется. Так что давай по-хорошему.
Ричард не знал, что ответить. Реальность все больше походила на какой-то кошмар. Мало ему какой-то пустыни, где он невесть как оказался, так теперь еще и невольничий караван и его самого хотят посадить на цепь ни за что ни про что! Но что же делать? Бежать и в правду некуда, умирать тоже не особенно хочется. Нет, этого просто не может быть, вот сейчас он ущипнет себя и проснется. Но верное средство не помогло, все так же жарило солнце, все так же выжидающе смотрел на него меднолицый бородатый надсмотрщик, рука которого медленно опускалась к притороченному к седлу кнуту. Выхода не было, а голова, как назло, отказывалась думать вообще. Абсурдность происходящего превысила все возможные границы, а ни малейшей надежды на спасение не наблюдалось. И Ричард решил не сопротивляться. Какой-то частью разума, свободной он возмущения и испуга, он знал, что это его единственная возможность выжить в данной ситуации.
- Я... я не буду... создавать проблемы, - тихо проронил он.
Надсмотрщик убрал руку от кнута, доброжелательно улыбнулся и махнул Ричарду рукой, приглашая следовать за ним. Теперь они двигались обратно, из головы в хвост каравана и рабы еще сильнее интересовались происходящим. Участились окрики надсмотрщиков и щелчки кнутов, невольники взволновались нежданным событием, их мутные от монотонности перехода глаза разгорелись.
- Ишь, какой переполох ты устроил, - неодобрительно сказал надсмотрщик. - Как бы еще с этого чего худого не вышло. Ты смотри, если чего опасного случится - так тебя ж первого и прикончат. В назидание. Давай, шевелись, скоро уже.
Вот, наконец, показался хвост процессии и за бредущими последними рабами волочился еще участок цепи с пристегнутыми к нему ошейниками. Надсмотрщик указал на них Ричарду и сказал выбрать себе ближайший свободный и надеть. Подъехав ближе, он спешился и замкнул его ржавым ключом.
'Вот так, - подумалось Ричарду. - Сам на себя ошейник надел. Просто замечательно'.
Но делать было нечего, и он побрел вместе со всей огромной змеей дальше, к великому морю, а под ногами хрустел песок и перемешанные с ним кости.
Глава четвертая
Ночной эксперимент дался Ворону нелегко. Чужое тело, которое стало его собственным, не было приучено к таким практикам, оно не прошло требовавшейся подготовки. То, что он проделал ночью, было очень простой магией. Но для него теперь даже такое духовное усилие было чуть ли не смертельно. Ворон понял это отчетливо, когда головокружение никуда не пропало, и, вдобавок к нему, появились новые недомогания. Еще одна подобная попытка - и он труп, если не примет соответствующих мер. А меры были сложные и достаточно протяженные во времени. Новый лоскут памяти прояснил, что необходимая форма достигается путем сложной подготовки, как духовной, так и физической, и что проще всего начинать с самого детства, как и делали шаманы его клана. Клан? Шаманы? Что-то новое. Как бы там ни было, теперь Ворону предстояло обучать взрослое, огрубевшее и, к тому же, никогда не знавшее тока энергии тело. Но выхода не было, потому что свои потенциальные навыки Ворон был намерен восстановить, благо его память сжалилась над ним и отпускала все большие куски информации. Поэтому приступать к тренировкам следовало, не откладывая в долгий ящик.
Ворон размышлял об этом, лежа на своем соломенном матрасе в сарае. Ему было очень плохо, мышцы сводило судорогой, по лбу струился холодный липкий пот. Услужливая память заискивающие подсказывала различные способы врачевания, в которых он, несомненно, многое смыслил когда-то, но теперь у него не было ни подручных средств, ни возможности и сил их искать. Положение озадачивало Ворона, и он, борясь с головной болью, попытался встать. Это ему удалось, и он, пошатываясь как пьяный, побрел к двери, где тотчас упал, потеряв сознание.
В таком плачевном состоянии его и нашла Киаль, поднявшееся засветло. Женщина ойкнула, всплеснула руками и подбежала к нему, бросив на землю ведро для воды, которое она несла к колодцу. Сейчас в ее мыслях была только жалость и желание помочь, а неприятные ощущения вчерашней встречи с незнакомцем отошли на второй план.
Спустя какое-то время Ворон обнаружил себя лежащим на том же соломенном матрасе, с которого он недавно встал. Его укрывало теплое плотное одеяло, а под головой находилась не очень мягкая, но все же приятная подушка. Со лба в глазницы стекали струйки воды от мокрой холодной тряпки, которую положила туда Киаль. Самой женщины рядом не было, но Ворон еще не до конца пришел в себя, и потому не сразу сообразил, что произошло. Голова, правда, уже почти не кружилась, и вообще ему стало лучше, но только немного. Мужчина вдруг осознал, что страшно хочет пить. В этот самый момент дверь сарая открылась, и вошла Киаль, неся на руках деревянный поднос, на котором стоял кувшин и кружка. Она поставила все это на старый пень, который находился там вместо стула, и участливо посмотрела на Ворона.
- Пить... - слабым голосом сказал тот.
Женщина кивнула, налила что-то, испускавшее пар, в кружку, поднесла ее к губам Ворона и стала осторожно его поить. Питье оказалось горьковатым на вкус, но приятным, от него по телу разбежалось сладкое тепло, и боль напряженных судорогой мышц немного улеглась.
- Спасибо... - так же тихо сказал Ворон, облегченно откидываясь на подушку.
- Ничего, ничего, ты только не двигайся, незнакомец, ты лежи, я тут посижу, если что ты ж зови, - улыбнулась ему Киаль и, поставив кружку на поднос, уселась на другой пень недалеко от его постели.
- Прости меня, добрая женщина, - сказал Ворон, собравшись с силами. - Я хотел уйти сегодня утром, чтобы не обременять тебя, но ... - мужчина закашлялся и умолк.
Только теперь, когда делать было, в общем-то, нечего, мысли Киаль снова вернулись к вчерашней встрече и ее обстоятельствам. Женщина погрустнела и задумалась, не ответив ничего на слова Ворона.
Так прошло несколько минут. Затем он спросила:
- Тебя как звать-то?
Ворон помолчал, а затем медленно ответил:
- Люди называли меня Вороном...
