До сих пор около некоторых станций московского метро сохранились реликты домобильной эпохи — громоздкие телефоны-автоматы. Эти аппараты — настоящий подарок для тех, кто желает сообщить о теракте и остаться неузнанным. Главная проблема — найти работающий агрегат.
В последний момент моя паранойя подсказала, что возле метро наверняка ведется запись скрытыми камерами, поэтому к телефону я подходила практически на ощупь. Высоко поднятый воротник и надвинутая на глаза шапка сильно затрудняли ориентирование на местности. Так же на ощупь я набрала «ноль два» и выдала в трубку всю доступную информацию. Оператор на том конце, кажется, опешил:
— Повторите, пожалуйста?
— Завтра в одиннадцать в торговом центре «Атриум» будет заложена бомба. Где конкретно — не знаю. Примите меры, могут погибнуть люди.
— Ваши фамилия и имя?
Но я уже повесила трубку и, нахлобучив поглубже шапку, побрела к машине.
В каждом углу мне мерещились видеокамеры, я уже представляла, как завтра после обнаружения бомбы меня начинают искать пожарные, полиция и фотографы нашей столицы.
Глава 11
Припарковав машину возле дома, я поймала себя на нежелании подниматься в квартиру. Нежелание не имело ничего общего с неприятной обязанностью навести дома хоть какой-то минимальный порядок. Оно вообще было абсолютно алогичным, странным и мне не свойственным, потому что я... боялась? Да, именно что боялась. Мне было страшно возвращаться в дом, который перестал быть крепостью. Здравый смысл, утверждавший, что молния два раза в одно место не попадает, пасовал перед этим страхом.
Был ли взлом случайным? Или преступники хотели получить ноутбук Лаптева, который, кстати, до сих пор мирно лежит в багажнике машины? Почему один из преступников вернулся потом? Он искал меня? Не зря же он сказал тогда по телефону: «Ее здесь нет...»
Я поняла, что просто не смогу уснуть одна в этой квартире. Выходов два: пригласить подругу или самой поехать к кому-нибудь в гости. И второй вариант все-таки предпочтительнее. Разве что напрашиваться в гости надо было раньше, а не в двадцать минут двенадцатого.
К счастью, был человек, которому я могла рискнуть позвонить даже в такой час. Элла раньше трех ложится редко — это я знала точно.
Трубку она взяла почти сразу.
— Алиска! Господи, как ты вовремя! Ты мне жизненно необходима! Я сейчас буду пить, плакать и грязно ругаться, и мне очень нужно, чтобы кто-нибудь побыл рядом. Повиси на линии, будь человеком.
— Что, опять? — сочувственно спросила я.
— Сама знаешь, блин! — Сейчас в голосе Эллы звучала сдерживаемая ярость. Время для слез придет потом, после нескольких стопок водки.
— Давай я к тебе приеду.
— Да! Давай! Точно! Приезжай, блин, водка стынет. Через сколько будешь?
— Через час.
— Все, давай, жду!
* * *
Элла Эйбштейн училась со мной на одном курсе и даже в одной группе, но первый год я умудрялась ее практически не замечать. Я была не одна такая, на нее никто не обращал внимания. Типичный «ботан»: маленькая, худенькая, личико сердечком, длинные черные косы, очки, шерстяная юбка покроя «прощай молодость».
Училась Элла идеально, но участия в студенческих попойках и проказах не принимала — сразу после лекций бежала домой «к маме», за что была слегка презираема студенческим братством. Мы, молодые балбесы, только-только вкусившие сладость свободы, почитали такое просиживание у родительской юбки за слабость.
Были, правда, пара случаев, которые свидетельствовали: где сядешь на эту «мышку», там и слезешь. Но настоящий характер Эллы вскрылся далеко не сразу. И во многом при моем участии.
Как раз на втором году моего студенчества университетское начальство все-таки решило идти в ногу со временем и раскошелилось на компьютерный класс. Естественно, что мы, как будущие дизайнеры, паслись там день и ночь. Большую часть парка составляли безбожно тормозные офисные «рабочие лошадки», но было исключение. Благодаря продвинутому преподавательскому компьютеру я открыла для себя видеомонтаж, и на какое-то время это занятие меня полностью поглотило.
Преподавателя по компьютерной графике звали Семен Геннадиевич Жигулев, но в узком девичьем кругу он сразу получил меткое прозвище — Пыхтун. И было за что. Предмет свой Пыхтун знал скверно, владел теорией «по верхам». На лекциях любил растечься мыслью по древу и незаметно перейти от законов композиции к сложным взаимоотношениям между мужчиной и женщиной. А какие истории рассказывал — закачаешься! Мораль его разглагольствований всегда сводилась к одному: единственно правильные и гармоничные отношения возможны только между «повидавшим жизнь» мужчиной за пятьдесят и молоденькой девушкой. Также Пыхтун очень любил незамысловатый флирт со студентками, а вид длинных женских ног, выглядывающих из-под мини-юбки, приводил его в настоящий экстаз.
Сдавать Пыхтуну было легко. Лиц мужского пола он большую часть времени старался не замечать, а когда не замечать не получалось (например на зачетах) ставил автоматы. С девушками, напротив, любил проводить долгие, задушевные беседы: тяжело дышал, елозя взглядом по ногам или поглядывая в декольте. Но автомат в конце ставил всегда.
Внешностью Пыхтун не блистал и в молодости, а годы наделили его одышкой, толстыми брылями и кустистыми «брежневскими» бровями. Поэтому неудивительно, что студенты (и особенно студентки) питали к нему чувство, близкое к брезгливому отвращению.
В тот день у нас было трехчасовое «окно» между парами, и я сидела в компьютерном классе, монтируя курсовой проект. Единственной машиной, на которой без глюков и тормозов шла программа для монтажа, был преподавательский компьютер, находившийся за своеобразной ширмой, в закутке. Я так увлеклась работой, что не заметила, как в аудиторию вошел кто-то еще. А когда заметила, не обратила внимания. Ну, общается с кем-то Пыхтун, эка невидаль. Смонтировав очередной кусок, я поставила видео перекодироваться и от нечего делать стала вслушиваться в разговор.
— ...и все сама? Ты умница, Элла, такая старательная девушка, — заливался соловьем Пыхтун. — Как же ты все успеваешь?
— Приходится, — скромно пропищала наша пигалица.
— Тебе, наверное, нелегко одной? Все сама, и никого рядом, чтобы ободрить, утешить, поддержать материально...
— Да нет, нормально все.
— И учишься на пятерки, — гнул свою линию Пыхтун. — Правильно, ты же на бюджетном. Если вылетишь, то все. Платить-то, наверное, не сможешь? — В его голосе прозвучало странное удовлетворение. Как будто тяжелые Эллины обстоятельства были для него даже в радость.
— Мне нравится учиться, — так же скромненько ответила Элла.
— Лапочка, — умилился Пыхтун. — Такая хорошая девочка. Тебе нужен друг. Понимающий, нежный, но зрелый. Чтобы мог помочь с деканатом, если что... если проблемы...
— Ай! — отчаянно взвизгнула Элла. — Семен Геннадич, что вы делаете?!
— Эллочка, будь умничкой, — пропыхтел преподаватель. — Тебе ведь не нужны неприятности с учебой. Ты ведь умная девушка, все понимаешь?
Волосы зашевелились у меня на голове. Не веря собственным ушам, я выглянула из-за ширмы, чтобы узреть отвратительную картину: Пыхтун почти навалился на Эллу и гладил ее ноги через толстую шерстяную юбку.
— Семен Геннадиевич, уберите руку с моей попы! — звенящим голосом выкрикнула жертва.
