— Зачем мне сообщники? — удивился Стас. — Понятия не имею, кто они такие. Конкуренты, наверное. Сашок, когда на покупателя выходил, много старых контактов поднял, могли пойти слухи.
Стас говорил, обращаясь больше к себе, чем ко мне. Я еще во время прошлого нашего разговора обратила внимание, что он как будто забыл о моей неосведомленности. А может, ему просто все равно. Я теперь вне игры — сбитый летчик.
Черта с два! Я сдаваться не собираюсь! И любая информация может помочь...
— На покупателя? То есть он занимался продажей?
— Ну да. И, кстати, очень неплохо обустроил сделку. Полтора миллиона долларов — совсем не кисло.
— Полтора миллиона, по полмиллиона на человека... Кто согласится на полмиллиона, когда можно взять полтора. Так ведь, Стас?
— Я же говорю — все зло в мире из-за денег, — очаровательно улыбнулся убийца.
— Так что это было? Яйца Фаберже? Драгоценности? Золотой горшок Николая Второго?
— Картина, милая. Всего лишь картина.
— А при чем здесь ключ?
Стас поморщился с досадой:
— Это тоже Сашок придумал. Доступ к банковской ячейке будет только при предъявлении трех ключей. Подстраховался, мать его...
— И у тебя только один из них.
— Обижаешь. У меня два.
— Ну да. — Я снова вспомнила про вырванные ногти. — Степан...
— Даже стараться особо не пришлось. Достаточно было пообещать от ногтей перейти к яйцам, — цинично ухмыльнулся он. — Жаль, что не получилось вывести этих неудачников из игры еще в Костроме. Такая хорошая возможность вырисовывалась... Но мне нужен был Лаптев. Его контакты. — Стас мечтательно прикрыл глаза. — Зря я начал тот разговор. Из-за него Сашка и стал меня подозревать: арендовал ячейку, вызвонил тебя с пистолетом на встречу...
— Какой разговор?
— Пытался в Костроме уболтать Лаптева пристукнуть Степку и поделить гонорар на двоих. Не получилось...
— Оно и понятно! Я знаю Лаптева. Он разгильдяй, но не убийца.
— Перевелись нормальные мужики. Остались бабы и слюнтяи.
— А ты себя к нормальным причисляешь? — изумилась я.
— А как же! Я — настоящий джентльмен удачи. С врагами беспощаден, с дамами галантен.
— Вот где подлинное царство куртуазности. — Я демонстративно затрепыхалась, пытаясь высвободить руки.
— Эй, не дергайся! Я тебя предупреждал!
— А, ну да. С дамами галантен, говоришь? — ядовито спросила я.
— Какая ты все-таки язва, — поморщился Стас. — Сашке всегда стервы нравились. С дамами я галантен и нежен, поэтому они меня любят. А ты, дорогуша, давно уже враг, а не дама.
— Я враг?! Да я вообще тебе ничего не сделала!!!
— Ты угрожаешь моей будущей мирной и обеспеченной жизни, значит, враг. Врагов надо уничтожать. Но этим я займусь немного позже. А пока могу вспомнить, что ты дама, и побыть галантным.
Я замолчала, придавленная его эгоцентричной логикой. Какой неимоверный, незамутненный, детский эгоизм! Стас, несомненно, считал себя главной драгоценностью этого мира.
Он допил свой чай, пощупал вторую кружку.
— Чай остыл. Пить будешь?
— Буду.
Мой тюремщик снова присел. Аккуратно придерживая мою голову, поднес чашку. Его лицо было совсем близко. Была бы я Ганнибалом Лектором — впилась бы зубами в нос и откусила на фиг.
Он аккуратно, медленно поил меня, постепенно наклоняя чашку, но не пролить в подобной ситуации ни капли — искусство, которым я не владею. Чай все равно переливался по краям кружки, струйки текли по подбородку и капали на одежду.
— Эх ты, неряха, — почти что с нежностью сказал мой будущий убийца.
Достал салфетку и вытер чайные разводы у меня на подбородке. Боже, какая забота! Я должна плакать от благодарности?
Стас еще раз прошелся салфеткой по моему лицу, потом медленно погладил меня по щеке, провел кончиками пальцев по шее. Стало противно, но я сжала зубы и приказала себе терпеть. Он еще раз провел рукой по щеке, немного манерно вздохнул и вернулся в кресло.
— Скажи, а зачем тебя вообще позвали в долю? — снова подала я голос. — Степан — это понятно, он эту картину нашел. Саша — тоже понятно, он искал покупателя. А ты-то зачем им был нужен?
— Так я же действительно художник, милая, — улыбнулся Стас. — И кстати, очень талантливый. Художник-реставратор. — Он сказал это так, как будто эти слова все объясняли.
Я нахмурилась, пытаясь сообразить, что все это значит, но мысли разбегались. Зато вдруг всплыло в памяти, как пару месяцев назад Лаптев долго и нудно выспрашивал у меня по телефону, не могу ли я как выпускница художественной школы снять более поздний верхний слой краски, не повредив картину, которая под ним. Я, как назло, тогда куда-то опаздывала и вникать в ситуацию не стала. Только ответила Саше, что здесь нужен профессиональный художник-реставратор.
— Картина была замаскирована?! — выдохнула я.
Стас кивнул:
— Удивительно. Стоило тебя привязать, и ты стала гораздо лучше соображать.
Мерзкая подколка, обидная. Особенно обидная, потому что близка к правде.
— Что же ты работаешь на убогой радиостанции, если такой талантливый?
Стас горестно вздохнул, нахмурился, помолчал. Я уже испугалась, что обидела его и нашей задушевной беседе пришел конец. Но он все-таки сказал после паузы:
— Было дело, сглупил по молодости. Нарушил святое правило — не попадаться.
— Значит, ты уже убивал раньше? — вырвалось у меня.
— Нет. — Он поморщился. — Повелся как мальчишка, обещали легкие деньги. Подделал кое-что по мелочи. Естественно, все вылезло...
-И?
— И ничего. У нас круг тесный, все друг друга знают. Реставратором меня теперь только где-нибудь на Камчатке возьмут.
— То есть ты не сидел в тюрьме?
— Бог миловал, — хмыкнул Стас.— Ладно, хватит о грехах моей молодости. Лучше спроси о чем- нибудь более актуальном.
— Это ты мою квартиру вскрыл?
— Я.
— Зачем? Устроил такой погром, теперь неделю убираться. Ведь даже не украл ничего!
— Черт знает. От отчаяния. У Лаптева в квартире ничего не нашлось. Узнал, где живет его бывшая — думал, может, ключ у нее. Только время зря потерял.
— А кто потом, после тебя приходил — не знаешь?
— He-а. Это не ко мне, солнышко.
— А про то, что к другу в гости на «Петровско-Разумовскую» ездил, ты тоже наврал?
— Разумеется. Хотел снова у Лаптева пошарить. Говорю же, твое появление — как дар свыше. Теперь я точно уверен, что все получится. Просто не может не получиться. Кстати, еще раз спасибо.
Я сжала зубы в ярости. Его подчеркнутая любезность и доброжелательность бесили неимоверно.
Мы опять помолчали. Потом я решила все-таки попытаться.
— Стас, — жалобно начала я. — Послушай, мне совсем не хочется умирать.
— Догадываюсь. Извини, ничем не могу помочь. Кто тебя просил лезть во все это?
— Я могу дать тебе любое честное слово, любую клятву, что оставлю тебя в покое. Ну подумай
