Вино в потоке образов

komazein означает идти, выпивая и запевая песню, как это делает мальчик на медальоне данной чаши. Стихи, как и изображения, описывают действия пирующих: саморепрезентация дублируется, будучи выражена и в рисунке, и в песне. Этой строчке вторит стих из Феогнида:

Или же песни на пиршестве петь беззаботно под флейту?

Или из Гесиода:

Юноши там иные под флейту справляли веселье.[294]

На всех этих изображениях короткая стихотворная фраза дается от первого лица – «я праздную; я желаю; я не могу» – или же начинается с обращения – «о, Аполлон; о, самый красивый; люби и…», само наличие в котором звательного падежа или повелительного наклонения предполагает некоего адресата. Таким образом, с помощью употребления первого или второго лица создается ситуация высказывания,[295] характерная для пиршественной лирики: поэтический текст здесь в первую очередь является актом коммуникации между пирующими, обмена поэтической речью, обращенной ко всей компании, и обращение это содержится в песне, исполняемой от первого лица в настоящем времени.

Запечатленная таким образом на сосудах поэзия воспевает в первую очередь радости пира. Так же как ряд вазописных сюжетов показывает пирующим их самих, значительная часть архаической лирики посвящена изображению симпосия и даже собственно моменту звучания поэтического текста. Время поэтического исполнения и место преимущественного сосредоточения зрительных образов совпадают, так что зеркальные принципы поэзии и вазописи – двух видов искусства, которые делают предметом изображения собственного адресата, – действуют параллельно. В тех немногих, исключительных примерах, которые мы проанализировали, надпись вовсе не служит для лучшего понимания изображения, которое является вполне самодостаточным; текст вообще редко присутствует в изображении, так как необходимости в нем никакой нет. Однако, визуализируя пение симпосиастов, художники включают в изобразительное пространство звуковое изменение и подчеркивают значимость словесно-музыкальной составляющей симпосия.

105. Краснофигурная чаша; Онесим; ок. 480 г.

106. Краснофигурная чаша; Дурис; ок. 480 г.

Поэтические темы, возникающие в надписях, близки тем, что разрабатывает архаическая лирическая поэзия, в частности Феогнид. Это хорошо известные, часто повторяющиеся ввиду своей расхожести мотивы, используя которые можно свободно импровизировать. [296] Стихотворение циркулирует среди пирующих, которые передают друг другу лиру и выступают по очереди. Каждый пирующий должен обладать достаточной поэтической культурой, чтобы подхватить в свой черед известный напев, продекламировать классический текст или, если потребуется, сымпровизировать свой. «Не знать и трех из Стесихора» – так говорится в пословице о необразованном человеке, который не способен процитировать трех строф из великого лирического поэта. Образование молодежи в Афинах как раз и ставит своей целью привить музыкальную и поэтическую культуру путем заучивания классических текстов, взятых из эпоса или из лирического репертуара.

Иногда художники изображают такие сцены,[297] где учителя обучают учеников с помощью свитков с записанными на них текстами. На одном фрагментарном изображении [105][298] соседствуют флейтист (слева) и юноша с подобным свитком, а справа можно увидеть руку, которая пишет стилосом на табличке. Игра на музыкальном инструменте здесь дважды ассоциируется с письмом, которое к тому времени, к 480 году, начинает замещать устную культуру. Текст на свитке вполне читаем; художник явно хотел, чтобы у человека, созерцающего сосуд, была возможность прочитать написанное: надпись расположена на свитке не так, как положено – от ролика к ролику; текст написан по горизонтали и развернут не к представленному на сосуде персонажу, который держит свиток, а к тому, кто смотрит на эту фигурную сцену. Текст, так сказать, виден анфас, ориентирован вовне, за пределы изображения, в то время как юноша изображен в профиль, в соответствии с художественной условностью той эпохи. Поэтический текст написан архаическим стилем – бустрофедоном [29]· первая строка читается слева направо, вторая – справа налево и так далее. Более того, буквы выстраиваются в вертикальные ряды, колонками, stoichedon, как в наших кроссвордах. Употребление такого типа письма рассчитано не на удобочитаемость текста – ведь слова друг от друга не отделены, – а прежде всего на достижение определенного декоративного эффекта.[299] Надпись снова служит украшением. Впрочем, начало стихотворения можно прочесть без труда: stesichoron humon agoisai, «(Музы?) ведущие песнь, которая собирает хор[300] ».

На чаше Дуриса [106][301] мы видим такое же решение: учитель держит свиток так, чтобы человек, созерцающий сосуд, мог прочитать написанный на ней текст. Персонаж изображен в профиль, а свиток анфас. Текст такой: moisa moi a(m)phi scamandon (eph)eur'on archomai aeide(i)n («Муза, отыщи на берегах Скамандра сюжет для моей песни[302]»). Речь идет об эпическом стихе, в котором упоминается река, текущая по Троаде; обращение к Музе напоминает о подобных мотивах у Гомера или Гесиода. Перед учителем стоит мальчик в плаще и декламирует стихи; письменный текст служит для проверки устного исполнения. Слева проходит урок музыки: учитель и ученик упражняются в игре на лире. Декламация по памяти и музыкальное сопровождение составляют единое целое. В поле изображения развешены различные пиршественные аксессуары: две лиры, чехол для флейты, корзина, а также две чаши, присутствие которых в школе вызывает некоторое недоумение. Но присутствуют они там в качестве элементов, символизирующих симпосий, для выступлений на котором как раз и обучаются музыке эти мальчики. Это не просто реалистичная сценка из повседневной жизни, если она вообще могла существовать в реальности; включив в изображение две чаши, художник совершенно четко указал, с какой целью здесь обучаются музыке и пению: эту сцену, наравне с престижной поэзией, осеняют радости будущих пиров.

107. Краснофигурная чаша; т. н. художник Бригоса; ок. 480 г.

Изображение и пение сближаются и дополняют друг друга на симпосии, где задействованы разные органы чувств и звучит

обильно текущее, многозвучное вино.[303]

В товарищеском застолье, за чашей вина развивается визуальная и музыкальная культура Афин архаического периода. Поэты охотно воспевали Диониса и прославили его дары, подчас черпая вдохновение в вине. Алкей, как говорят, не хотел выращивать ничего, кроме винограда.[304] В одном фрагменте из Архилоха поэт находится во власти Диониса:

И владыке Дионису дифирамб умею я
Затянуть прекраснозвучный, дух вином воспламенив.[305]

На медальоне одной чаши[306] мы видим, как сам бог предается музыкальному экстазу: он изображен с лирой, голова откинута назад, а по обе стороны от него пляшут сатиры, играя на кроталах и размахивая виноградной лозой, которая заполнила значительную часть изображения, словно бы подтверждая слова Симонида, возводившего

…начало винопития и музыки к одному источнику… [307]

Заключение Гляди и пей

Критий в одной из своих элегий говорит о том, чем люди обязаны тому или иному народу: этруски прославились своими золотыми и бронзовыми сосудами, финикияне письменностью; а вот изобретение керамики он приписывает Афинам:

Круг же гончарный и плод земли и печей раскаленных, —
Глиняный славный сосуд, необходимый в дому, —
Та, что воздвигла прекрасный трофей Марафону, открыла.