уточнил он.
Дэнни пожал плечами:
— Может быть.
Лютер кивнул:
— А ваш-то какой интерес?
— Мой интерес? — улыбнулся Дэнни.
Лютер обнаружил, что и сам в ответ улыбается.
— В этот мире нет ничего бесплатного, кроме невезения.
— Нора, — произнес Дэнни.
Лютер снова взял у Дэнни бутылку.
— А что с ней такое?
— Хочу знать, как у нее с моим братом.
Лютер глотнул, поглядывая на Дэнни, а потом рассмеялся.
— Что такое? — удивился Дэнни.
— Парень влюблен в девчонку своего брата и еще спрашивает «что».
Лютер все хохотал, не мог остановиться.
Дэнни тоже засмеялся:
— У меня с Норой есть, так сказать, кое-какое общее прошлое.
— Тоже мне новость, — отозвался Лютер. — Даже мой покойный слепой дядюшка это бы заметил.
— Настолько очевидно, да?
— Почти что для всех. Уж не знаю, почему мистер Коннор не видит. Хоть он и много чего не видит, ежели уж речь про нее.
— Верно, не видит.
— А вы просто возьмите да и сделайте ей предложение. Она мигом уцепится.
— Не уцепится, поверь.
— Еще как. Такой случай прошляпить? Черта с два. Это ж любовь.
Дэнни покачал головой:
— Видел ты когда-нибудь, чтобы женщина поступала логично, когда дело касается любви?
— Не-а.
— Ну вот. И я никогда не могу понять, что они думают в ту или эту минуту.
Лютер улыбнулся и помотал головой:
— Сдается мне, у вас и без того с ними все в порядке.
Дэнни поднял бутылку:
— По последнему?
— Не откажусь. — Лютер отхлебнул, вернул бутылку, посмотрел, как Дэнни ее осушил. — Ладно, я просто не стану закрывать глаза и затыкать уши. Годится?
— Уговор. И держи меня в курсе, если Эдди будет на тебя давить.
Лютер протянул руку:
— Идет.
Дэнни обменялся с ним рукопожатием:
— Рад, что мы смогли узнать друг друга получше, Лютер.
— Взаимно, Дэнни.
Лютер перво-наперво проверил, как в доме на Шомат-авеню обстоит дело с протечками. Но с потолков не капало, и сырости на стенах не было. Он ободрал оставшуюся штукатурку и увидел, что досочки под ней, если отнестись к ним без излишней придирчивости, еще вполне сгодятся в работу. То же самое с полами и лестницей. Обычно такой дом, чертовски запущенный, да еще и пострадавший от пожара и воды, первым делом следует выпотрошить. Но с учетом ограниченных финансов и сложности со стройматериалами тут оставалось одно решение — использовать все, что здесь имеется под рукой, вплоть до старых гвоздей. Они с Клейтоном Томсом, служившим у Вагенфельдов, работали у своих южнобостонских хозяев почти в одни и те же часы, и даже выходной им давали в один и тот же день. Как-то раз, после обеда с Иветтой Жидро, бедняга Клейтон согласился подсобить с ремонтом, еще не зная, что его ожидает, так что Лютер получил наконец какого-никакого помощника. Они целый день таскали годное дерево, металл, латунные детали на третий этаж, чтобы на следующей неделе можно было уже начать тянуть водопровод и электричество.
Работенка выпала трудная, чего уж там. Пыль, пот, штукатурка. То отдираешь старые доски руками, то рвешь на себя лапчатый ломик, то выдергиваешь гвозди раздвоенным зубцом молотка. На такой работе плечи немеют, а хребет аж горит. На такой работе человек, бывает, плюхается прямо посреди грязного пола на задницу, свешивает голову к коленям и шепчет: «Ого» — и какое-то время сидит так с закрытыми глазами.
Но Лютер не променял бы эту работу на безделье в доме Коглинов. Ни на что бы не променял. Это была работа, после которой от тебя остается след; даже после того, как сам ты уже уйдешь. Мастерство, как-то раз сказал ему дядюшка Корнелиус, — это то, что бывает, когда встречаются труд и любовь.
— Черт. — Клейтон, лежа на спине в прихожей, смотрел на потолок, просматривавшийся на высоте двух этажей. — Ты хоть понимаешь, что если ей нужны удобства в доме, то только одну водопроводную трубу придется вести от подвала до крыши? Считай, четыре этажа, парень.
— Да и труба толщиной пять дюймов, — заметил Лютер. — Чугунная.
— И нам еще придется тянуть от нее отводы на каждый этаж? — Глаза у Клейтона стали как плошки. — Лютер, это ж бред.
— Точно.
— Чего ж ты тогда улыбаешься?
— А ты? — спросил Лютер.
— Ну а Дэнни что? — однажды спросил Лютер у Норы, когда они шли по Хеймаркетскому рынку.
— А что такое?
— Сдается мне, он не очень-то подходит к этой семье.
— Я не уверена, что Эйден вообще к чему-нибудь подходит.
— А почему вы все его зовете то Дэнни, то Эйден?
Она пожала плечами:
— Так уж сложилось. Я заметила, ты его не называешь «мистер Дэнни».
— И что?
— А Коннора зовешь мистером. И даже Джо.
— Дэнни сам меня попросил, чтоб я обходился без «мистера», когда мы с ним одни.
— Значит, вы подружились?
Вот черт. Лютер надеялся, что все-таки себя не выдал.
— Уж не знаю, друзья мы с ним или нет…
— Но он тебе нравится. У тебя это на лице написано.
— Он особенный. Навряд ли когда встречал белых мужчин вроде него. Да и белых женщин вроде тебя.
— Я не белая, Лютер. Я ирландка.
— Да ну? И какого ж ирландцы цвета?
Она улыбнулась:
— Цвета мерзлой картошки.
Лютер засмеялся и указал на себя пальцем:
— А я цвета размокшей глины. Рад познакомиться.
Нора слегка присела в реверансе:
— Очень приятно, сэр.
