выстроились в ожидании фотографы. — Ох, Бенедикт, ты думаешь, кто-нибудь придет? Я имею в виду, в списке гостей множество влиятельных людей, все благодаря тебе… но захотят ли они прийти, чтобы взглянуть на новый магазин, мой магазин?
Бенедикт рассмеялся, но все-таки поправил ее:
— Никогда не говори «магазин». Это звучит дешево. То же относится и к «салону». Ты — владелица института, Института Луизы Тауэрс. А теперь не падай духом. Выпрямись и держись так, как ты обычно делаешь на людях — будто видишь перед собой нечто, недостойное твоего внимания. Что касается гостей, разумеется, они придут. Возможно, они и влиятельные люди, но, как и большинство в этом городе, любители погулять за чужой счет. Учитывая сорт шампанского, которым мы сегодня угощаем, мы с трудом избавимся потом от них. — Он, нахмурившись, помолчал. — На всякий случай нужно убедиться, что служба безопасности прислала достаточно сотрудников, чтобы справиться с проверкой имен по списку приглашенных. У нас не хватит места для «зайцев», но после публикации восторженного отзыва мисс Шеппард, боюсь, они к нам пожалуют.
— Зайцы? — Луиза никогда не слышала этого слова, но прежде, чем она успела спросить, что оно значит, ее ослепили вспышки фотокамер, когда она вышла из машины, причем от неожиданности она даже подскочила на месте. Бенедикт быстро увлек ее внутрь, где их дожидались четверо сотрудников с бледными, напряженными лицами, одетых в ослепительно белые, накрахмаленные униформы.
В течение нескольких минут, предложив всем по бокалу шампанского и выпив за успех, Бенедикт сумел всех успокоить. Хотя до начала официальной части оставалось еще сорок пять минут, Луиза чувствовала слабость и головокружение, когда проходила по залам, проверяя каждую мелочь, проводя пальцем по перилам, чтобы удостовериться, что на них нет ни пылинки.
Наверное, это все сильный аромат, исходивший от множества гирлянд из белых роз, которыми было увито все вокруг, и даже в гардеробе к белым крючкам были прикреплены маленькие букетики. Она прислонилась головой к окну, большому окну в глубине института, из которого открывался прекрасный вид.
Сзади подошел Бенедикт.
— Я очень горжусь тобой, Лу, — мягко сказал он. — Дай мне свою руку.
Он открывал темно-голубую бархатную коробочку. В ней лежал, поблескивая, золотой браслет, на котором было выгравировано имя «Луиза».
— О, дорогой, он такой красивый.
— Взгляни на обратную сторону. — Там было имя «Людмила». — Мне правда нравятся оба твоих имени, крошка Лу, — сказал он, глядя ей в глаза.
Она выглядела такой юной и ранимой. Он ощутил, как его затопила волна любви к ней. Боже, он надеялся, что никогда не наступит день, когда она решит, что он слишком стар для нее.
У них за спиной раздался знакомый голос. Это появилась Александра Сэнфорд.
— Браво, Бенедикт! Мои поздравления, Луиза! — промурлыкала она. — Здесь все такое изумительно белое, чистое, идеальное, словно попадаешь в Швейцарию.
К шести тридцати магазин был полон гостей, толпа выплескивалась даже на мостовую, куда все время подъезжали машины, высаживая женщин, чьи имена постоянно мелькали в разделах светской хроники (например, трех сестер Габор и Таллулы Бэнкхед), а также женщин, редко дававших повод для сплетен, рафинированных дам, занимавших ведущие позиции в обществе; многие из них были женами и родственницами друзей Бенедикта и его деловых партнеров.
Из отчета, опубликованного в «Нью-Йорк таймс» следовало, что на открытии присутствовали гости самого разного возраста: от совсем молоденьких девочек — подростков (четырнадцатилетние дочери- близнецы Александры) до внушительных матрон, за семьдесят, включая сестру отца Бенедикта, внушавшую трепет всем, кто ее знал, Урсулу, которая не поленилась приехать из Мэна, чтобы своими глазами посмотреть, чем на сей раз решил заняться ее любимый племянник. Газета цитировала также отрывки из коммюнике, отметив его своеобразие: «К старению приводит небрежность, отсутствие заботы о своей внешности. Тщательный уход за кожей должен сделаться повседневной привычкой, столь же естественной и необременительной, как чистка зубов». Там было сказано намного больше, что наверняка не ускользнет от внимания крупных журналов, которые будут вновь возвращаться к этой теме еще многие месяцы. «Кожу старит не время, а вредные привычки и плохой уход. Кожа — это самый обширный орган человеческого тела и заслуживает должного внимания и лечения», — последнее замечание Луиза вычитала в одном из — капитальных трудов по анатомии и с одобрения Бенедикта включила этот абзац в коммюнике, когда ей прислали текст на одобрение.
Несколько последующих месяцев Бенедикт разрешал Луизе большую часть времени проводить в институте: начиная с первого дня работы клиенты буквально штурмовали двери этого заведения. Через месяц Луиза сократила длительность процедур до девятнадцати минут и увеличила плату на пять долларов. И тем не менее список ожидающих своей очереди неуклонно рос. Это было поразительно, но даже некоторые из женщин, которые отнеслись к ней с глубочайшим презрением после замужества, теперь добивались приема.
Бенедикт думал, что Луиза будет огорчена, когда в одной из статей «Миррор» опубликовали мнение, высказанное негодующей мадам Рубинштейн, по такому случаю помнившей имена очень хорошо. «Людмила Сукова всему научилась у меня, — цитировала слова Мадам в своей большой статье Альма Арчер, ведущая раздела для женщин. — Она работала младшим администратором в моем салоне в Лондоне и, конечно, не пользовалась моим доверием, абсолютно никаким доверием, и тем не менее она позаимствовала у меня много идей, но, разумеется, не знает ни одной из моих формул. Ее знаменитая сыворотка от морщин, да ведь это не что иное, как ароматизированный вазелин. А вот мой крем «Пробуждение», вот он достоин восхищения!»
Лежа в кровати, Бенедикт наблюдал, как Луиза расплетает косу — она теперь часто собирала свои длинные волосы в пучок на затылке, чтобы они не мешали — и отбрасывает волосы назад, и они потоком ниспадают на спину, оттеняя девственную белизну ее ночной сорочки.
— Но далее Альма Арчер с восторгом описывает свое посещение института, подчеркнув, чего Мадам, разумеется, не сделала, что Людмила, которую она постоянно упоминает, — это я, Луиза Тауэрс. Несомненно, это пойдет на пользу делу, правда? — Она забралась в постель и свернулась калачиком подле мужа.
— Бизнес, теперь ты больше ни о чем другом не думаешь, — сказал он, рассеянно перебирая ее волосы. — Я считаю, мне пора тебя свозить куда-нибудь. Я слышал, Уинни Элдрич, наш новый посол в Лондоне, дает бал для королевы Англии. Ты не хотела бы пойти?
Она его почти не слушала. Она думала о том, что необходимо расширить ассортимент имеющихся в институте товаров, добавить какое-нибудь средство или услугу, о чем можно написать в газетах, что-то еще, что удивит старую императрицу красоты и привлечет ее внимание. Бенедикт ущипнул ее.
— Ой!
— Внимание!
— О, дорогой, прости. Где состоится бал?
— В Лондоне, естественно. Одно плохо — это будет в январе. Самое жуткое время года в тех краях, со всеми этими дымящими трубами, морозом, наводнениями, сыростью, пробирающей до костей… — Не переставая говорить, он начал с тихим рычанием срывать завязки с ее ночной рубашки. — Твой волшебный крем лечит мужские укусы? — Он зарычал и принялся покусывать ее, оставляя на коже небольшие отметины. Она беспокойно пошевелилась, желая отодвинуться, но не осмелилась.
Она чувствовала, что его дыхание слабо отдает бренди — он любил немного выпить после обеда. Ей не хотелось заниматься любовью; ей хотелось обдумать следующий шаг в своей карьере, который ей надлежит сделать, но она быстро подавила вздох и повернулась к мужу. Она должна исполнить свой долг, но теперь она каждый раз молилась, чтобы не забеременеть. Не сейчас, еще рано… Ей слишком многое предстоит сделать, а в двадцать восемь лет у нее в запасе остается еще масса времени для материнства.
Мардж, в высшей степени исполнительная секретарша Яна Фейнера, которая, казалось, читала от корки до корки каждую газету и журнал, попадавшие ей в руки, всегда вырезала для него статьи, где
