— Превосходная мысль, — ответила Луиза. Она гордилась собой. Ее слова прозвучали убедительно, словно она полностью поддерживала идею. Может, так оно и было.
Наташе казалось, что большую часть своей жизни она теперь проводит в путешествиях — на машинах, в поездах, на самолетах, колеся из конца в конец по гигантской Америке. Она представляла «лицо» «Луизы Тауэрс» и с помощью демонстраций с использованием поразительных возможностей проекционного телевидения создавала компании репутацию ведущей в области косметической дерматологии. Не сознавая этого, Наташа укрепляла и свою репутацию, пусть хотя бы как «сестры Луизы Тауэрс с волшебными руками».
Она привыкла держать собранный чемодан наготове. С помощью Эдди, торгового агента от «Сакса», она обзавелась новым гардеробом, выдержанным в приглушенных, но, слава Богу, по словам Луизы, не в похоронных тонах, Эдди расписал новые туалеты в выражениях, которые Наташа едва понимала: «В этом можно пойти куда угодно и когда угодно, и на работу и поразвлечься, от восхода до заката». Но она не «развлекалась». И не стремилась «поразвлечься».
С раннего утра и до позднего вечера она работала и работала — это все, чем она занималась и чем хотела заниматься. Она начала постепенно оживать только в последние шесть месяцев, с тех пор, как успешно выступила в Лас-Вегасе и Луиза приняла решение занять ее в рекламных турне с проекционным телевидением. Раньше, с момента приезда в Америку, чтобы как-то протянуть часы, дни, недели, ей приходилось притворяться, что на самом деле она не живет здесь, что она всего лишь загостилась у своей знаменитой сестры, что однажды она проснется и поймет, что пора возвращаться домой в распростертые объятия Петера.
Но как-то утром она проснулась — она не могла припомнить, где это произошло, в одном из маленьких городков по пути следования, названия которых так грубо путали в рекламном отделе, — и попросту забыла «притвориться», что ока играет роль в тот день. Впервые после приезда она проспала. Если точнее, ей удалось как следует выспаться ночью, вместо того, чтобы метаться и ворочаться большую часть времени. Вместо четырех или пяти утра часы чудесным образом показывали четверть девятого, а через полчаса за ней должны были заехать и отвезти на ранний показ в отеле в деловой части города. Смешно, что во всех американских городах, больших и малых, имелась «деловая часть», где, очевидно, занимались «делами». Собираясь в спешке, чтобы вовремя одеться и успеть сделать домашнее задание, ознакомившись с информацией о магазине и товарах, которые отдел по сбыту особенно желал представить в тот день, Наташа впервые не ждала никаких новостей из Праги. Она провела этот день, как любой другой служащий «Луизы Тауэрс», осознавая, что живет и работает в Америке.
Естественно, не всякий день походил на тот, но теперь все чаще она жила «по-настоящему» и все реже «как будто». Она все еще плохо спала по ночам, но даже изредка могла позволить себе вспоминать о Кристине, и сердце не разрывалось на части. Она по-прежнему не утратила надежду, но теперь ее надежды ассоциировались с будущим в Америке; она не рассчитывала стать звездой такой величины, как ее сестра, но хотела преуспеть, подобно большинству американцев, с которыми она работала, иметь деньги, достаточно денег, чтобы самой вести розыск своих близких.
Так как она приходилась родственницей семейству Тауэрс, было решено, что Наташа не будет отчитываться перед вице-президентом отдела маркетинга, как другие служащие, занятые в рекламе, а будет обращаться со всеми вопросами непосредственно к высшему руководству «Тауэрс», то есть к Чарльзу. Она вздохнула с облегчением, узнав, что ее начальник не муж Сьюзен Тауэрс, Дэвид Ример. Она чувствовала, что Сьюзен относится к ней с подозрением, тогда как Чарльз — хотелось верить — действительно желает ей добра.
Время от времени, когда «дверь» была особенно важной — ей объяснили, что так косметические фирмы называют магазины, куда поставляется товар, — Чарльз сопровождал ее. Ее впечатления от маленьких городков, где планировались ее выступления, забавляли и трогали его.
— Они вовсе не маленькие, — заявляла она со смешанным чувством благоговения и досады. — Здесь, в центре, им неведомо, чего стоит еще один город, где полно небоскребов, универсальных магазинов, дорогих отелей и, да, толпы покупателей, которые все время задают одни и те же вопросы.
Похоже, совершенно не важно, богат человек или беден, — рассказывала она с круглыми от изумления глазами после распродажи в Дейтоне, штат Огайо, побившей все мыслимые и немыслимые рекорды. — Во время разговоров один на один за прилавком после презентации и показа, какими бы самодовольными и приятно одетыми они ни были, все они хотят знать, как выглядеть молодо и убрать морщины.
— И
Он специально прилетел к ней, потому что на следующий день Наташе впервые предстояло участвовать в телевизионном ток-шоу, и в течение недели поступали сообщения, что она в панике.
Сейчас она смотрела на него с мольбой.
— Неужели я должна сделать такую глупость? Я не могу. Мой английский… мои ошибки…
— Твой английский просто великолепен. Чем больше ты делаешь ошибок, тем очаровательнее это звучит. В телевизионной студии тебе всего-навсего нужно будет сделать то, что ты делала в течение последних месяцев в магазинах и отелях по всей стране. Для большинства людей явилось бы гораздо большим испытанием подняться на сцену, чем для тебя.
Чарльз провожал ее после работы в гостиничный номер. Когда они подошли к двери, он потрепал ее по подбородку.
— Одна минута — и все, вот увидишь. И ты сама потом удивишься, что так волновалась из-за пустяка.
— Ты говоришь точь-в-точь, как моя мама, когда она водила меня в детстве к зубному врачу: «Это совсем не больно. Одна минута — и все». Вот что такое телевидение… Словно идешь к зубному врачу.
Впервые при упоминании о матери или о чем-то, связанном с ее прошлой жизнью, она не выглядела безутешной. Осознала ли она перемену? В его душе шевельнулось теплое чувство, когда он смотрел сверху вниз на ее открытое лицо. Мужественная девочка. Она улыбалась. Глаза ее были сухими. Ей уже намного лучше. Ее раны начали затягиваться. Он почувствовал себя героем, способным своротить горы: именно благодаря его усилиям события развивались в таком направлении, что оказалось очень выгодно для компании, но самое главное, помогло Наташе вновь обрести почву под ногами.
Повинуясь внезапному порыву, Чарльз нагнулся и поцеловал ее в щеку.
— Если ты будешь хорошей девочкой и не расплачешься, я куплю тебе подарок после шоу.
Он заметил, что она покраснела. Румянец сделал ее еще красивее.
— Ой, нет, не нужно этого делать, Чарли…
Возвращаясь в свой номер, он повторил про себя: «Шарли», все еще испытывая то новое теплое чувство к ней и задаваясь вопросом, какой подарок подарить девушке, чтобы ей непременно понравилось.
Наташа выступила не очень удачно в местной телепередаче, транслировавшейся в дневное время. Она так разнервничалась, что выдавила на пол новый питательный крем и долго порывалась стереть пятно, несмотря на старания ведущей отговорить ее. Чарльз не пытался притвориться, что она хорошо справилась. Она была слишком умна, чтобы принять за чистую монету утешительную ложь, но, к большому удовольствию Чарльза, ей не понадобилось много времени, чтобы увидеть и смешную сторону в этом происшествии.
— Пол в студии сиял, как никогда, — сказал Чарльз, когда вез ее на машине в универсальный магазин, где во второй половине дня должно было состояться ее выступление. — А знаешь, «Тауэрс» производит и средства для натирки полов. Может, нам стоит добавить к формуле немного питательного крема «ЛТ» — «он обновит и восстановит ваш пол», или нечто в этом роде.
Его шутки не отличались большим остроумием, но Наташа, вероятно, испытывавшая глубокое облегчение, что все осталось позади, смеялась над каждым его словом. Подъехав к служебному входу магазина, он вынул из кармана маленькую коробочку.
— Я обещал, если ты не будешь плакать, я сделаю тебе подарок, так что вот, возьми.
— О, Чарли, нет!
— О, Шарли, да-да…
