ней.
— Где ты живешь, Чарльз?
— У друзей.
— У тебя есть время, чтобы спокойно пообедать?
— Боюсь, нет. Как только доктор Пристли скажет, что отец идет на поправку, я должен лететь в Швейцарию.
— О! По делам?
— Да.
В конце второй недели доктор Пристли приготовил все, чтобы Бенедикт вернулся в «Клэридж» в сопровождении дневной и ночной сиделок, и Чарльз уехал в Европу. Еще через неделю, когда Бенедикт начал раздражаться и донимать всех громкими жалобами на свою ностальгию, на то, как он соскучился по сэндвичам с бастурмой («Запрещено», — сказал доктор Пристли) и обществу Кика и Фионы, было решено, что он уже достаточно окреп, чтобы лететь домой на самолете компании «Тауэрс».
— По крайней мере, хоть что-то хорошее из этого вышло, — сказал Бенедикт Луизе по пути в Штаты; он сидел, положив голову к ней на плечо.
— Да, дорогой? — Она надеялась, он скажет что-нибудь обнадеживающее по поводу их отношений.
— Чарли… дорогой Чарли… — Его голос начал замирать, как это часто происходило в последние недели, словно у него не было сил уследить за своими мыслями. — Да, думаю, мы вернули кое-что из утерянных позиций. Он неплохой парень. Впрочем, нет необходимости говорить тебе об этом.
Его голос окреп, но только чуть-чуть. Он откинулся на спинку сиденья и, закрыв глаза, продолжал:
— Женщины сбивают мужчин с пути, но, возможно, Чарли неплохо позаботился о себе в конце концов.
Для нее наступил подходящий момент наводить мосты через пропасть. Она воспользовалась им, хотя ее едва ли не стошнило.
— Да, думаю, Чарли очень счастлив с Наташей. Вероятно, мы сможем опять быть вместе, наконец.
— Ты сказала Чарли, что муж Наташи еще жив?
— Нет. А ты?
— Нет. Честно говоря, у меня было, о чем подумать помимо этого, — мрачно сказал Бенедикт. Он отвернулся от нее и уставился в стратосферу. — Слава Богу, я вовремя принял решение превратить «Тауэрс» в компанию открытого типа. — Его слова прозвучали так, будто он разговаривал сам с собой. — Никто не скажет, что я не предвидел будущее, не позаботился обо всех членах семьи.
— Ты всегда предвидел будущее.
— Я старался, но никогда не знаешь, когда тебя настигнет судьба. Если бы я промедлил… — Он повернулся и устало посмотрел на нее. — Если бы просочились сведения, что я болен, мы никогда бы не продали акции за ту цену, что мы получили.
— Но ты не промедлил. — Она с любовью погладила его по руке.
— Однако, как ты знаешь, «Луиза Тауэрс» полностью наша, семейный концерн, точно по такому же принципу, как первоначально была построена фармацевтическая компания.
— Да, и это замечательно, дорогой.
Что еще она могла сказать? Она узнавала больше подробностей, читая «Уолл-стрит джорнал», чем со слов Бенедикта и Норриса о реорганизации империи «Тауэрс», оценке и отделении акций «Луизы Тауэрс», что Бенедикт выкупил их, сохранив таким образом косметическое подразделение в качестве частной собственности.
Сейчас она внушала себе, как и в то время, что Бенедикт сделал это для нее, признавая все ее заслуги в создании мощной, весьма процветающей косметической компании. Он никогда не говорил ей ничего подобного, но она вынуждена была принять такую точку зрения. Для нее это являлось единственным доказательством, что он считает ее полноправным членом семьи Тауэрс, как и своих обожаемых внуков.
В честь своего прибытия они устроили небольшой семейный прием на Семьдесят третьей улице, Ист-сайда. Кик приехал по специальному разрешению из колледжа; Марлен прибыла пораньше вместе с Зоей, а за ней последовали Фиона и большинство из кузенов Бенедикта, старых и молодых, с женами и детьми. Единственной парой, не принадлежавшей к семейству, была чета Нор-рисов.
Большая гостиная гудела от одобрительных возгласов:
— Ты выглядишь великолепно, Бенедикт.
— Мы счастливы, что вы вернулись в Нью-Йорк, сэр.
— Дела идут прекрасно, Бенедикт. Теперь не о чем беспокоиться, раз ты снова на ногах.
— Ты похудел, и тебе это идет, папочка. Теперь ты сможешь одеваться по последней студенческой моде от Ральфа Лорена, — ворковала Фиона, прижимаясь к нему.
— Зачем ты красишь губы этой богомерзкой коричневой помадой, Фи? — отвечал Бенедикт с широкой улыбкой. — Разве это последний писк моды от «Луизы Тауэрс»?
Фиона хихикнула, ни капельки не обескураженная.
— Это дешевка от «Макс Фактора». Я перешла на режим экономии.
— Как бы не так, — вмешался Кик. — Как насчет замши, в которую ты упакована с ног до головы? Держу пари, это не дешевка.
— Посмотри фактам в лицо, студент. Эта суперзамша от «Хальстона» вдвое дешевле замши от…
Бенедикт слушал, забавляясь, как стайка юных Тауэрсов болтает между собой. Когда уровень децибелов начал повышаться, он устало поднялся на ноги и присоединился к Норрису и его жене Бекки, непринужденно беседовавшим со старшими кузенами у дверей, выходивших в сад. Луиза ни на секунду не спускала с него глаз, но она знала, что он не терпит, когда над ним трясутся, как над ребенком. Они условились, если он захочет уйти пораньше, вместо того, чтобы закончить вечер и встревожить каждого, он лучше скажет, что ему необходимо срочно позвонить. Он курил запретную сигару, чтобы отпраздновать возвращение, но, по мнению Луизы, выглядел очень устало.
Она подозвала Бэнкса, дворецкого, прибывшего к ним из Лондона почти четыре года назад, заменив верного Торпа, ушедшего на покой.
— Узнайте, не пора ли мистеру Тауэрсу позвонить, Бэнкс.
Она следила, как Бэнкс приближается к нему, и с благодарностью увидела, что Бенедикт извинился и, опираясь на руку Бэнкса, направился в библиотеку.
Едва за ним закрылась дверь, к ней подошел Норрис.
— Я беспокоюсь за него, Луиза. Он еще очень слаб.
— Ему нельзя волноваться. Я только надеюсь, что смогу заставить его не забывать об этом.
— Я помогу тебе, Луиза. Можешь на меня положиться. Я буду приезжать каждый день и давать ему отчет до тех пор, пока он не почувствует себя в силах прийти в офис.
На следующее утро Бенедикта не пришлось убеждать не вставать с постели. Путешествие домой утомило его гораздо больше, чем он полагал.
— Не возражаешь, если я ненадолго съезжу в офис? Я думаю, мне следует хотя бы заглянуть, но я не буду задерживаться, — с тревогой сказала ему Луиза.
Он бросил на нее странный, насмешливый взгляд.
— Ты собираешься захватить свою корреспонденцию?
— Если ты имеешь в виду письма из Праги, то да, я действительно хочу прочесть их, но они не имеют никакого значения.
— Когда ты собираешься объявить своей сестре добрую весть? Ты знаешь ее уже несколько недель. Не пора ли извлечь сестренку из пучины безутешного горя? Не говоря уж о тебе.
Она позаботилась об его удобствах, игнорируя сарказм, поправила подушки, подвинула телефон поближе к нему, собрала газеты, разбросанные на кровати.
— Не волнуйся. Наташа узнает, как только у меня дойдут руки до этого. Она ждала десять лет, может
