Однако обескуражить белую мышь было не так-то просто.
— Но ведь и люди когда-то не умели писать, а потом они придумали азбуку. Неужели вам, знаменитому доктору Дулиттлу, трудно составить азбуку для мышей, совсем простую азбуку. Вот увидите, через неделю весь наш клуб будет запоем читать ваши книги.
Доктор всю свою жизнь посвятил зверям, он их любил, он их воспитывал. Можете себе представить, как его заинтересовало нелепое, на первый взгляд, предложение белой мыши. Он тут же принялся за работу и придумал для мышей и крыс простенькую азбуку, которая состояла всего лишь из десяти букв. Доктор Дулиттл назвал ее мышиной азбукой, но Полли и я окрестили ее «пискучей» азбукой, потому что, как бы вы ни произносили эти звуки, в результате получался только писк. Но что делать — уж такой пискучий язык у мышей.
А потом доктор написал книги. Это были сказки. В них говорилось о мышах-героях, побеждающих свирепых котов, о мышках-ловкачах, умеющих вытащить кусочек сыру прямо из мышеловки, о крысах- мореплавателях.
Л потом пришла очередь печатать и брошюровать книги. Конечно, книги были маленькие, такие чтобы их могли взять в лапки даже крошечные мышата. «Надо дать образование молодежи, — говорила белая мышь. — Ведь именно они будут строить наше светлое мышиное будущее». Самая большая книга была не больше почтовой марки.
Когда я переписывал вручную все ее страницы, мне приходилось пользоваться увеличительным стеклом. Но эти крохотные буковки были не такими уж и маленькими для мышиных глаз, ведь, как известно, мыши без труда различают даже отдельные пылинки.
Я очень гордился своей работой, и, когда наконец первая книга на мышином языке была готова, я написал на титульном листе фамилию издателя: «Стаббинс Стаббинс. Паддлеби-на-Марше». Честно сказать я не знал, кто был вторым Стаббинсом, но мне казалось, что лучше и солиднее, когда подписываешься двумя фамилиями.
Конечно, книга была прежде всего результатом труда доктора Дулиттла, но все же изготовил ее я. Я чувствовал себя первопечатником.
— Ах, Том, — восторженно пищала белая мышь, когда я показал ей готовую первую книгу. — Это неважно, что она пока одна, важно, что мы положили начало мышиной литературе. История нас не забудет!
Глава 10. Плоды просвещения
Хотя белая мышь и выражалась напыщенно и высокопарно, в одном она все же была права — все мыши и крысы ужасно обрадовались книгам. Поначалу я боялся, что они их просто съедят, — вы ведь знаете, что мыши с большим удовольствием обгрызают корешки у книг в библиотеках. Но оказалось, что это делают только неграмотные грызуны. Все члены мышиного клуба, как только научились читать, ни зубом не тронули книгу.
И все же редчайший и единственный выпущенный печатным двором «Стаббинс Стаббинс» экземпляр — увы! — не сохранился, чтобы стать достоянием последующих поколений. Жаждущая знаний крысиная и мышиная публика зачитала его до дыр. Мыши и крысы уже не могли остановиться, они втянулись в чтение и требовали все больше и больше новых книг. Если собаку, барсуки, белки и кролики довольствовались тем, что им читали вслух, то грызуны с их природным любопытством хотели читать сами. Мне приходилось издавать все новые и новые книги. Так в мышином клубе появилась целая библиотека.
Вечерами мыши и крысы собирались в большом зале своего клуба, удобно устраивались по углам, и каждая читала книгу, какая пришлась ей по душе. Затем и этих книг стало не хватать, и общими усилиями на свет появился журнал «Подвальная жизнь» и юмористическое приложение к нему «Юмор подземелья». Выходил журнал первого числа каждого месяца. В нем были новости, сплетни, объявления и всяческие смешные истории и рисунки из жизни грызунов.
А однажды в доме доктора Дулиттла произошла загадочная история. Еще в те времена, когда доктор лечил людей, у него была приемная, где больные ожидали своей очереди, но, с тех пор как люди перестали обращаться к нему за помощью, Джон Дулиттл закрыл приемную и больше ею не пользовался. В этой приемной на камине стоял крохотный портрет самого доктора. Такие крохотные портреты по-умному называются миниатюрами. Размером она была со спичечный коробок и сделана на тоненькой пластинке слоновой кости.
Годами миниатюра стояла на камине между старинными сломанными часами и фарфоровой пастушкой, но в один прекрасный день загадочным образом исчезла.
Доктор хватился своего портрета и бросился его искать, потому что очень дорожил им. Эго был подарок его покойной матушки. В тот день, когда доктор Дулиттл защитил диплом и стал именоваться «д-р мед.», матушка, очень гордая тем, что ее сын, как любят говорить взрослые, получил образование, заказала его портрет хорошему художнику.
— Крякки, — спросил доктор утку, — ты не видела мой портрет?
— Еще вчера он стоял на камине, — ответила Крякки. — Я смахивала пыль с камина и видела его.
Так мы и не узнали, кому и зачем понадобился портрет доктора.
Полли, Чи-Чи, Бу-Бу и О’Скалли перерыли весь дом. Портрет исчез бесследно. А вскоре и доктор позабыл о нем, так как хлопот у него было выше головы и времени на поиски не оставалось.
Как-то вечером, недели через две после торжественного открытия мышиной библиотеки, белая мышь пришла навестить доктора. Джон Дулиттл и я сидели за столом И приводили в порядок его записки о морских глубинах: доктор собирался взяться за новую ученую книгу.
Белая мышь вскарабкалась на стол, уселась перед нами, важно подкрутила ус и сказала:
— Я к вам по делу, господин доктор, вернее, сразу по двум делам. Первое. Не могли бы вы написать для нас, мышей, книгу о мышеловках?
— Ха-ха-ха! — расхохоталась Полли. — Вам захотелось пощекотать нервы и почитать об ужасах!
— Ну уж нет, — возразила мышь. — Нам необходимо описание всех-всех мышеловок, которые только существуют. Дело в том, что наши дети покидают родительский кров, как только немного повзрослеют. Они такие доверчивые и неопытные, что попадают в первую же мышеловку с приманкой из плесневелого сыра или шкурки от сала. Поэтому нам нужен учебник о мышеловках и руководство, как их избежать.
— Хорошо, — согласился доктор, — такой учебник я напишу, если только Стаббинс сумеет сделать рисунки в ваших крохотных книжечках.
Крякки сидела у очага и прислушивалась к нашему разговору.
— Боже упаси! — воскликнула она. — Если ты, Стаббинс, нарисуешь мышеловки, весь мир заполонят мыши. От них и так житья нет. Мне уже запретили ставить мышеловки в кладовой с продуктами. Как же мы будем жить дальше?
Белая мышь обиделась. Ее усы встали торчком от негодования. Она оглянулась на утку и пропищала:
— А что бы ты сказала, если бы люди придумали утколовки и ставили их где ни попадя?
— Да разве можно нас сравнивать? — разгорячилась Крякки. — Мы же не грызуны! Мы — существа благородные.
— Ну-ну, не ссорьтесь, — вмешался доктор. — А второе дело, из-за которого ты пришла ко мне? В чем его суть?
— А второе дело не менее важное, чем первое. Я пришла к вам как председатель клуба мышей и имею честь пригласить вас, доктор, вместе с Томом Стаббинсом на праздник Нового месяца.
— Праздник Нового месяца? А что это такое?
— Сейчас попробую объяснить, — ответила белая мышь. — У людей есть праздники, а у нас, у животных, нет. И вот вчера на собрании клуба взяла слово железнодорожная крыса — она очень умная и порядочная, только, к сожалению, ужасно пахнет керосином, — так вот эта крыса предложила учредить
