Однажды я выбралась на прогулку. Стоял прекрасный весенний денек, и я ушла далеко от дома. И вдруг на меня набросилась собака. Это был страшный терьер, из тех, что так ловко ловят нас, крыс. Бежать быстро я не могла — как вы уже заметили, я хромаю с тех пор, как упала в ведро. Поэтому мне пришлось забиться в щель и отсиживаться там. Вернулась домой я только через три дня. И, к моему большому удивлению, не застала там художника. Не появился он и на следующее утро.
Я принялась расспрашивать других крыс.
— Вряд ли он вернется вообще, — ответили они мне. — За ним пришла полиция и арестовала его.
— За что? — изумилась я. — Ведь он ничего плохого не делал!
— Не знаем, — пожали плечами крысы.. — Мы только слышали, как полицейские часто повторяли непонятное слово «революция». Нам все равно, будет он здесь жить или нет. Без него нам даже вольготнее.
Ограниченные создания! Они понятия не имели о том, что такое дружба. Но я чувствовала себя несчастной. Я плакала, металась по опустевшей мастерской и не знала, что делать.
Следующим утром я вышла из норы и долго стояла перед его картинами. Они мне нравились. Думаю, он был настоящим художником. Я вспомнила, как часто он повторял, что я — всего лишь неразумное, хотя и хорошее, существо, что мне не будет жаль, если он вдруг исчезнет навсегда, что только люди способны тосковать.
И я решила отыскать его, даже если бы мне для этого пришлось обойти все тюрьмы страны. Так начались мои скитания по тюрьмам.
Глава 21. Тюремные странствия
Я раньше никогда не задумывалась, сколько же тюрем в нашей стране. Но когда я отправилась на поиски моего друга художника, оказалось, что их очень много.
Там сидели под замком и за решеткой тысячи людей. Среди них были воры, фальшивомонетчики, жулики, взломщики, грабители и убийцы. Но встречались и другие — те, кто поссорился с правительством и кого за это упекли в тюрьму.
Почти все они пытались подружиться со мной. Вот тогда-то я сделала открытие — сидящие в тюрьме люди меняются. На свободе никто из них не стал бы разговаривать со мной, наоборот, они постарались бы убить меня. Но в тюрьме они чувствовали себя одинокими и несчастными, им хотелось перекинуться словом с кем угодно, хотя бы и с крысой.
Только мой художник и на свободе относился ко мне дружелюбно, чем и отличался от остальных людей. Тем сильнее мне хотелось отыскать его.
В тюрьмах живет много крыс, и я первым делом расспрашивала их о моем художнике. Но они ничем не могли мне помочь. И тогда я терпеливо перебиралась из одной тюремной камеры в другую, но задерживалась там лишь на столько, сколько было надо, чтобы убедиться, что моего друга там нет. Дело было не из легких. Перебраться из камеры в камеру можно было или по узкому карнизу с внешней стороны стены, или по коридору. Но в коридоре расхаживали тюремщики, они были люди свободные и ненавидели крыс. Это было ужасно — от одного взгляда на грубые подкованные сапоги у меня холодел кончик хвоста.
Иногда я пряталась в тюремном дворе и ждала, когда узников выведут на прогулку. Но в тюрьме бывали камеры, откуда узников никогда не выводили, и тогда я, как акробат, пробиралась по карнизу и заглядывала сквозь зарешеченное окошко.
Я обходила тюрьму за тюрьмой, город за городом. Не раз за мной гнались кошки и собаки, и только чудом я осталась жива. Через три месяца я пала духом, но поисков не прекратила.
Как-то в очередной тюрьме я уже успела осмотреть все камеры, кроме одной. Эта камера располагалась в дальнем крыле тюрьмы, и узника из нее никогда не выводили на прогулку. Прошла неделя, а я так и не узнала, кого там держат за решеткой. Я уже подумывала, что не стоит терять время из-за одной-единственной камеры и одного-единственного узника, что лучше идти дальше и искать моего друга в других тюрьмах. «А если это он? — говорил мне внутренний голос. — Тогда ты больше никогда его не увидишь».
И я осталась выжидать удобного случая, чтобы проникнуть в ту таинственную камеру. Никогда впоследствии я не пожалела о том, что поступила так, потому что предчувствия не обманули меня. Как-то ночью я пристроилась у закрытой двери и дремала. Вдруг меня разбудил свист. Узник насвистывал до боли знакомую мелодию. Я знала ее наизусть, потому что мой друг-художник всегда насвистывал ее, когда рисовал картины.
Наконец-то я нашла его! Оставалось только проникнуть в камеру. Утром надзиратель принес завтрак, и я, несмотря на то что до ужаса боялась кованых сапог, шмыгнула вслед за ним в раскрытую дверь. Пока надзиратель ставил на стол миску с похлебкой, я спряталась под тюремной койкой.
Дверь за тюремщиком закрылась, и я смело вышла из укрытия.
— Здравствуй, — приветствовал меня мой художник. — Ты слишком похожа на моего друга Макиавелли. Никогда не думал, что бывают крысы-близнецы.
Художник был худ и бледен. Его волосы и борода отросли еще больше. Но голос остался прежним, и говорил он точно так же, как и раньше.
Я прошлась перед ним, чтобы он заметил мою хромоту.
— Так это и в самом деле ты! — воскликнул художник. — Эго ты, мой старый добрый Макиавелли! Ты первый и единственный, кто вспомнил обо мне и навестил меня. Ну что же, садись завтракать. Извини за скромное угощение.
Теперь, когда я вошла в камеру, мне надо было придумать, как из нее выйти. Прогрызть каменную стену? — об этом нечего было и думать. Я бы только поломала зубы, но ничего не добилась бы. Тюрьма была новенькая и выстроенная на совесть.
Вверху, под самым потолком, было небольшое зарешеченное окошко. Я принялась прыгать на стену, в надежде что художник поймет, чего я добиваюсь.
— Что ты делаешь, старина Мак?! — изумился художник. — Погоди, погоди, похоже, ты хочешь взобраться на окошко.
Он встал на койку, взял меня на руки и посадил на окошко. Я осмотрелась. Оттуда можно было добраться до водосточной трубы и по ней спуститься вниз. Я осторожно начала спускаться и добралась до окошка первого этажа. Там, в большой комнате, сидели тюремщики. Я надеялась, что мне удастся стянуть у них что-нибудь вкусненькое и угостить моего друга. Я заглянула в окошко.
Тюремщики сидели за столом, уписывали за обе щеки толстые ломти хлеба и колбасы. И вдруг я услышала слово «революция». Именно его повторяли полицейские, которые арестовали моего друга. Может быть, тюремщики говорили о нем?
Я навострила уши.
— Недолго ему осталось у нас сидеть, — говорил толстый начальник тюремщиков. — Завтра его посадят на пароход и отправят в ссылку.
Услышанное так поразило меня, что я едва-едва не свалились вниз. Завтра моего друга увезут неизвестно куда. И тогда я отправилась к старой тюремной крысе и спросила у нее, что нужно, чтобы человек сумел убежать из тюрьмы.
— Пустяк, — ответила мне крыса. — Пару железных напильников, чтобы перепилить решетку.
Й тут меня осенило. К тому времени я успела изучить тюрьму не хуже, чем свои пять пальцев, и я помчалась в мастерские. Там днем работали заключенные, а вечером их тщательно обыскивали, чтобы они не унесли с собой какой-нибудь инструмент, и снова уводили в камеры. Я проникла в тюремную мастерскую, нашла там напильник, зажала его в зубах и снова полезна по водосточной трубе, на этот раз — вверх.
Спрыгнуть с окошка внутрь камеры было совсем несложно. Мой друг спал. Я положила ему на грудь напильник, он открыл глаза и забормотал спросонок:
