станет.
И тогда я понял высшую суть этого мира. То есть я знал это и раньше, но теперь именно
— Мьёр! — закричал я, опережая команду ярла. — Мьёр-ярл! Поклянись молотом Тора, что наши родичи узнают, как мы умерли!
И Мьёр-ярл ухмыльнулся разбитыми в оладьи губами и прорычал:
— Они узнают! Клянусь!
Он ненавидит меня, подумал я тогда, но отказать не может. У нас одни боги. Они не поймут отказа.
Я еще не знал, насколько ошибался, когда думал, что в этом мире есть люди и герои. Нет здесь героев.
Есть только свои и чужие.
— Клянусь! — прорычал ярл.
И сразу рявкнул команду, после которой нас начали добивать. Однако за долю секунды до того, как вражеское копье с грохотом врезалось в мой щит, я услышал, как где-то вдалеке по-бычьи взревел рог.
Глава тридцать шестая
Те, кто выжил
Мне не повезло. Я не умер. Нас, восьмерых оставшихся на ногах: Стюрмира, Гримара, Хагстейна, Ове Толстого, Лейфа Весельчака, Хунди Толстого, Гуннара Гагару и меня, — взяли живьем. Зажали щитами, когда у нас не осталось ничего, даже ярости.
И тогда я наконец позволил себе потерять сознание.
Когда очнулся, мои ноги были забиты в колодки, а голова мокрехонька, а на руке — тугая повязка. Учитывая колодки, оказание мне первой медицинской не сулило ничего доброго.
Так и вышло.
— Хватит с него, — скомандовал Мьёр-ярл парню, стоявшему надо мной с кожаным ведром. — Он очухался, так что дай ему попить. Он не должен умереть от жажды. И не должен умереть быстро.
А когда я напился, ярл наклонился ко мне и прошепелявил:
— Я обещал тебе, Ульф-хёвдинг, что твоя родня узнает о том, как ты умер. И это будет интересный рассказ, потому что умирать ты будешь долго.
Руки мои были свободны, но, когда я попытался вцепиться ему в бороду, забыв о том, что моя кисть забинтована, ярл без труда перехватил мою руку. Но сразу отпустил и отодвинулся. А рука продолжала болеть. Плевать! И что там, под повязкой, тоже не имеет значения. Более того, я очень надеялся, что неслабая боль в боку и в спине — следствие по-настоящему тяжелых ран, а голова моя кружится и в глазах двоится потому, что я потерял много крови. Я теперь по-любому мертвец. И чем меньше у меня сил, тем меньше радости я доставлю врагам, умирая от пыток.
— Значит, это и есть Ульф-хёвдинг?
Еще один скандинавский персонаж. И выглядит, следует отметить, куда свежее, чем Мьёр. Просто бодрячком выглядит. Надо полагать, в общей драке он не участвовал?
А рожа определенно знакомая… Но у меня — проблемы со зрением. Не разглядеть. И даже толком не проморгаться. Ресницы слиплись от грязи и крови.
— Да, ярл. Это он, — с неохотой подтвердил Мьёр, выпуская мою руку.
— Я думал: он покрупнее, — заметил свеженький ярл. — Я не прочь поговорить с твоим пленником. Хрёрек Сокол рассказал о нем много занятного. А еще лучше — отдай его мне.
— Нет! — отрезал Мьёр. — Из-за него я потерял большую часть своих людей… Лучших из них. И он убил сына моей сестры. Я не отдам его тебе, Халлбьёрн-ярл!
Точно! Халлбьёрн, как его там… Шейный Платок! Представитель главного датского конунга, который приезжал к Рагнару качать права и отказался драться с Иваром. Последнее — исключительно разумный поступок.
— Он — мой кровник, ярл! — гнул свою линию Мьёр. — И он больше не человек Хрёрека, а, как мне сказали, человек Ивара Бескостного, брата Сигурда Змееглазого, который Хрёрека убил.
— Что?! — вырвалось у меня. — Хрёрек погиб? Как?
— Он имеет право знать, — заметил Халлбьёрнярл. — Я расскажу ему.
— Рассказывай, — равнодушно согласился Мьёр. — Мне какая разница?
— Я не могу рассказать тебе, как он умер, — сообщил Халлбьёрн. — Но могу сказать — где. Сигурд Рагнарсон напал на него у побережья Фризии.
— Ты сам это видел, ярл?
Мьёр оживился. Только что я считал себя мертвецом, и он это видел. А теперь я спрашиваю об участи Хрёрека. Это хорошо. Для Мьёра. Любопытство — свойство живых. А пытать живого куда интереснее, чем мертвеца. Но в Хель Мьёра! Хрёрек… Нет, не верю, что его убили. Мне легче поверить в собственную смерть, чем — в его. Если и есть в этом мире человек, который стал мне как отец, то это не Стенульф, а именно Хрёрек. И будь он на моей свадьбе, я не валялся бы сейчас забитый в колодки. Хрёрек Сокол… Если это правда… Нет, все равно не верю!
— Ты видел это, ярл?
— Я — нет, — качнул головой Халлбьёрн. — Но многие видели.
Так, уже легче. Значит, это просто слухи.
— Из этих многих кто-то видел, как умер Хрёрек?
— Ты шутишь, хёвдинг, — одобрительно произнес Халлбьёрн. — Не всякий смог бы шутить, услышав такое. Тем более — в твоем положении.
Я сглотнул. Вернее, попытался. Во рту было сухо, как в гобийском солончаке, хотя мне только что дали попить.
— Что же видели те, кто видел? — прохрипел я.
— Они видели, как три корабля Хрёрека-конунга сошлись в битве с восемью большими драккарами Сигурда Змееглазого, чей флаг реял над самым большим из драккаров. Битву наблюдали с двух кнорров, которые шли мористее, и люди на кноррах видели все так же хорошо, как я вижу тебя сейчас.
— Как же погиб Хрёрек-конунг? От меча? От копья? Кто был с ним рядом во время битвы? Кто из его хирдманов не смог прикрыть своего конунга?
— Хотелось бы мне знать об этом, — с явным огорчением произнес Халлбьёрн. — Уверен, эта смерть достойна саги. Но, увы! Хозяин кнорров Ради Крикун не был настолько храбр, чтобы направить свои суда к месту битвы. Напротив, он посадил на весла всех, кого мог, чтобы поскорее оказаться как можно дальше от Рагнарсона. Ведь если тот не побоялся напасть на Хрёрека-конунга, то что ему помешает напасть на кнорры Крикуна?
— Значит, этот Ради Крикун не видел, как погиб Хрёрек Сокол?
— Конечно, не видел, — подтвердил Халлбьёрн. — Вижу, крепко тебе досталось, Ульф-хёвдинг, если ты не можешь понять такую простую вещь.
— Но если никто не видел, как погиб Хрёрек, значит, он мог остаться в живых?
Теперь уже рассмеялись оба ярла.
— Ты все еще хочешь проверить его мужество, Мьёр? — поинтересовался Халлбьёрн. — По-моему, боги уже забрали его разум, если он говорит такое.
