— Разум вернется к нему, когда его плоть станет такой же черной, как кожа моих воинов, сгоревших у ворот этой усадьбы, — пообещал гадский Мьёр. — Надеюсь, его крик будет так же приятен слуху богов, как он порадует мой собственный слух.
— Я бы не стал этого делать, ярл, — с нажимом произнес Халлбьёрн. — Мне известно, что этот человек очень богат. Возьми хороший выкуп за его жизнь, и тебе не составит труда найти новых хирдманов.
— А новую жизнь для сына моей вдовой сестры я тоже смогу купить? — сумрачно поинтересовался Мьёр.
— Добавь к выкупу еще пятьдесят марок серебром, с которыми твоя сестра найдет себе нового мужа и родит тебе нового племянника.
— Ты ходатайствуешь за него, будто он — твой родич, — проворчал Мьёр-ярл. — Что тебе в нём, Халлбьёрн, ярл Харека-конунга? Неужели ты не хочешь посмотреть, как он станет корчиться, когда я прижгу ему пятки?
— Жаль, что я не увижу, как Рагнар поджарит твои, Мьёр, — не выдержал я. — Вот тогда ты заверещишь, как подпаленная свинья. А может, тобой займется его сын, Ивар. Уж он-то сумеет порадовать богов настоящим зрелищем.
— Ты слышал, Халлбьёрн, — усмехнулся мой будущий палач. Он не испугался угрозы. Почему? Ведь Рагнар непременно придет. И он спорит с представителем Харека-конунга, который, единственный, может что-то противопоставить Лотброку. Мьёр либо идиот, либо абсолютно безбашенный…
— Это человек Рагнарсона, — продолжал Мьёр, — следовательно, ты, ярл, не можешь быть ему другом. Хареку-конунгу такое не понравится.
— Хареку-конунгу нравится мужество. А вот то, что вы с Торкелем напали на Сёлунд, ему точно не понравится! Ты ошибаешься, если думаешь, что конунг хочет войны с Рагнаром. У него хватает других забот. Тут довольно пленников, чтобы ты потешил душу своего племянника, а за этого возьми выкуп. Таков мой совет. Более того, я настаиваю, чтобы ты ему последовал!
— Советуй Хареку! Я обойдусь! — отрезал Мьёрярл. — Ты настаиваешь, значит? Тогда я хочу напомнить тебе, что моих воинов больше, и они мне верны!
— Ты рискуешь угрожать мне? — Халлбьёрн скорее изумился, чем разгневался. — Сейчас, когда только Харек-конунг может защитить тебя от Рагнара?
— Я не боюсь Рагнара, Халлбьёрн! — отрезал Мьер. — А теперь ступай. Ты не помешаешь мне поступить с
…Бородатые лица ярлов плыли и качались, «картинку» то и дело застил туман… Апатия постепенно овладевала мной. Я проиграл свою самую главную битву. Уже ничего не изменить. Хирда у меня больше нет. Мой побратим Свартхёвди тоже скорее всего мертв. И Скиди. И Вихорёк. И другие. И еще Хрёрек-ярл. Халлбьёрн прав: восемь против трех — это безнадежно. И лучше бы Хрёреку умереть в бою, потому что вряд ли Сигурд Змеиный Глаз обошелся бы с ним, живым, лучше, чем этот сконский ярл — со мной…
Глава тридцать седьмая
Те, кто выжил (продолжение)
Они начали не с меня. С Хагстейна. Норег продержался почти четверть часа. Закричал, когда ему выжгли глаз. Закричал и умер. Быстро. Рана в грудь, рана в бедро… Повезло. Надо думать, именно поэтому Мьёр, сволочь, с него и начал.
Хагстейна оттащили в сторону, а к столбу поволокли Ове Толстого.
И мой кормчий показал, что такое настоящий викинг.
Когда его подняли и потащили, он висел на руках сконцев, как огромный бесформенный мешок… Его здоровенные ножищи волоклись по земле, голова болталась… Сконцы уронили его у столба. Ове лежал, не шевелясь.
«Уж не умер ли?» — подумал я.
Мьёр-ярл, который самолично заправлял «представлением», тоже так подумал, потому что сильно пнул Ове по ноге. Прямо по кое-как наложенной окровавленной повязке. Огромная туша кормчего слабо содрогнулась. Живой. А я уж порадовался было…
Четверо хирдманов ухватили Ове, подняли, прислонили к столбу, накинули поперек туловища цепь, один из сконцев взял гвоздь и молоток, чтобы закрепить цепь на столбе…
И тут Ове взорвался.
Иначе и не сказать. Державшие его сконцы разлетелись в стороны, причем один — с разбитой головой, а второй — с размозженным локтем. И это — не настоящим оружием, а обычным молотком, который оказался в правой руке Ове. А в левой — сложенная вдвое цепь. В следующее мгновение Ове метнул молоток в голову Мьёра и практически одновременно хлестнул его цепью.
От молотка Мьёр увернулся. Частично. Удар пришелся в край шлема, а с цепью ему просто повезло. Какой-то хирдман кинулся на Ове, оказался между ним и ярлом, принял предназначенный тому удар и рухнул, облившись кровью.
Тяжелое копье ударило кормчего в спину с такой силой, что вышло из груди. Ове швырнуло вперед… На меч Мьёра-ярла.
Два смертельных удара… Но Ове был еще жив. И жизни в нем достало на то, чтобы, рванувшись навстречу клинку, накинуть цепь на шею Мьёра и… Всё. Кровь хлынула изо рта Ове, и он умер. Счастливый. В бою.
Потребовались двое, чтобы перевернуть тело, и Мьёр смог освободить меч.
Ярл морщился и растирал горло. Если бы не копье, Ове вполне мог бы свернуть ему шею. Вот была бы радость!
А кто же бросил копье? Ах ты… Надо было прибить его, когда была возможность. Прыщик. Эйнар Торкельсон. И папа Торкель рядом с сыночком. Ухмыляется соплячий папа…
Но всё равно хорошо. Красиво ушел Ове Толстый. Вошел в историю. А теперь, кажется, моя очередь…
Мьёр-ярл встал над нами: надо мной, Стюрмиром, Хунди Толстым, Лейфом и Гуннаром Гагарой. Выбирая следующую жертву. Кстати, куда подевался Гримар? В начале «праздника» он был одним из нас, а теперь его колодки пустуют?
Не о том думаю. Мьёр навис надо мной, пошевелил разбитыми губами… И передвинулся к Лейфу.
По его знаку Весельчака расковали. Но теперь уже — с осторожностью. Сначала на шею две петли с веревками в разные стороны. Вынули из колодок, повели… И тут Лейф что-то сказал. Я не расслышал, потому что одно ухо у меня было полно запекшейся крови, а во втором стоял нестихающий звон.
К Весельчаку подошел Мьёр-ярл. Они поговорили некоторое время, потом Мьёр подозвал Торкеля. Хирдманы, контролировавшие норега, заметно расслабились. Что мог предложить Мьёру Лейф такого, что тот заинтересовался? Не иначе в дружину попросился. Ему не впервой. Ко мне ведь он тоже так попал. Прямо с боя.
Что ж, я не в обиде. Пусть живет… Голова кружится… Отрубаюсь…
…Очнулся я уже у столба. Цепь больно давила подмышки. Впрочем, это разве боль? Так, маленькое неудобство.
И давно я так вишу?
А поблизости никого, что странно. Никто не тычет в меня горячим железом, не срезает с меня мясо ломтиками.
Сконцы толпятся шагах в тридцати от места главного развлечения. Оба вождя тоже там. А вот это уже настораживает. Мой Лейф Весельчак — в центре внимания. А почему, собственно, это меня беспокоит? Вряд ли что-то может ухудшить мое нынешнее положение. Что я могу потерять, кроме чести?
А ведь совсем недавно мне казалось: я понял смысл этой жизни. Ее суть. Почему же теперь я больше
