— Вот! Точно был здесь!
Как это он раньше не обратил внимания на мелочи, которые помогли сейчас вспомнить свое первое посещение квартиры немецкого резидента и починку приемника?
Антон посмотрел, сощурившись, на Гликерию Викентьевну и усмехнулся:
— А сама чуть ли не под святую рядилась. Выходит, не слишком-то божья старушка! Тихоню из себя строила, а на деле вражина вражиной! Может, покажете, госпожа Хорек, где свой приемничек прячете?
Гликерия Викентьевна продолжала стоять, бессильно опустив руки в синих прожилках вен. Когда же Антон наклонился, чтобы заглянуть в ее маленькие, ставшие узкими и злыми глаза, она отшатнулась:
— Ненавижу! Будьте вы все прокляты! — и, сжавшись, отчего стала меньше ростом, прошептала: — Дас ист шлюсс!
Командиру корпуса
народного ополчения
Зименкову И. В.
1
Боясь простудиться, фон Шедлих решил не выходить под гуляющие на летном поле резкие порывы ветра. Пусть приказ требует проводить группу до трапа самолета, дождаться, когда неповоротливый на земле «Юнкерс-88» вырулит на взлетную площадку и поднимется в воздух, он не станет рисковать здоровьем. Ведь при такой, как сегодня, погоде легко подхватить насморк, ангину или воспаление легких…
Фон Шедлих присел к столу и еще раз просмотрел документы.
В подгруппе абвера «I-Г» (что расшифровывалось, как «гехаймшрифтен» — тайнопись) изрядно потрудились. Даже при пристальном рассмотрении печатей, штампов и подписей придраться в документах было не к чему.
«Чисто работают, — подумал фон Шедлих. — С такими документами можно легализоваться даже в самой Москве, под боком у НКВД, и устроиться работать на любом русском оборонном объекте. Хотя… Спокойнее — и для нас и для агентов, — когда бланки неподдельные. Отчего не запросили спецкоманду, которая занимается сбором советских документов у пленных и убитых?
Он перетасовал, как перед игрой в скат, документы.
Сверху лег военный билет на имя Басаргина Павла Сергеевича, 1888 года рождения, полкового комиссара, раненного под Ростовом и после пребывания в госпитале направляющегося к родственникам в Гурьев. Тут же была вырезка из газеты «Красная звезда» с текстом Указа Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденами и медалями, где третьей в столбце стояла фамилия Басаргина П. С. (при проверке в русском тылу сфабрикованная вырезка должна отмести от руководителя разведгруппы любые подозрения). Среди документов лежала и любительская фотокарточка: женщина, девочка и подле них человек в штатском. Все было продумано до мелочей, не забыта даже надпись на обороте карточки.
Следом шли документы Киржибекова Олджаса, казаха, беспартийного, чабана колхоза «Восход»: освобождение от воинской повинности, командировочное предписание…
Фамилия и биография Киржибекову оставлялись без изменений. Так решили в разведшколе «Валли», когда поняли, что пленный красноармеец может быть использован лишь как простой исполнитель диверсионных актов.
Что же касается Басаргина, то тут дело обстояло сложнее. Он был прислан из Варшавы с лестной характеристикой, из которой становилось ясно, что этого агента готовили основательно и он имеет немало заслуг как консультант по русским делам при «Абвер-заграница» и член зондерштаба «Россия» при белоэмигрантском Народно-трудовом союзе. Перед самой отправкой за линию фронта из Берлина пришла шифрованная телеграмма, дающая Басаргину неограниченные полномочия, предписывающая выдать ему лучшую рацию.
«Темная лошадка, — покачал головой фон Шедлих. — То ли действительно незаурядный разведчик, то ли кто-то в верхах просто опекает его».
Он не одобрял, когда в тыл к противнику засылались немцы. Куда лучше, если организация диверсий и террористических актов поручается самим русским или, на крайний случай, фольксдойче. Не напрасно Гитлер заявил: «Наша стратегия будет состоять в том, чтобы разрушить врага изнутри, заставить его разбить себя своими же собственными руками». Сказано предельно ясно, и этого стоит неукоснительно придерживаться в работе.
Фон Шедлих посмотрел на диван, где сидели двое, — один спокойно дремал, положив голову на ранец с парашютом, второй чадил в потолок сигаретой — и приказал:
— Пора.
Оставшееся до вылета время прошло в надевании парашютов, последней проверке оружия и коротком напутствии фон Шедлиха — пожелании счастливого полета и активной деятельности.
Пора было выходить к самолету. И тут фон Шедлих схитрил. Он раскашлялся, прижал ко рту платок и в изнеможении опустился в кресло.
Что оставалось Басаргину и Киржибекову? Потоптаться на пороге, попрощаться с представителем абвера и без провожатого выйти на открытое всем ветрам поле, где их ожидал «Юнкерс-88».
Опускался вечер, и две фигуры с ранцами за спинами быстро растворились в синем сумраке.
Лица диверсантов обрамляли темно-серые подшлемники, ноги обхватывали жесткие ремни
