Жена.О, я кричала бы, рвалась бы, — крикомпощады я добилась бы… Но как же,но как же вы спаслись?Прохожий. Случилось чудо…Стоял я, значит, на помосте. Рукеще мне не закручивали. Ветермне плечи леденил… Палач веревкукакую-то распутывал. Вдруг — крик:«Пожар!» — и в тот же миг всплеснуло пламяиз-за перил, и в тот же миг шаталисьмы с палачом, боролись на краюплощадки… Треск, — в лицо пахнуло жаром,рука, меня хватавшая, разжалась, —куда-то падал я, кого-то сшиб,нырнул, скользнул в потоки дыма, в бурюдыбящихся коней, людей бегущих, —«Пожар! пожар!» — все тот же бился крик,захлебывающийся и блаженный!А я уже был далеко! Лишь разя оглянулся на бегу и видел —как в черный свод клубился дым багровый,как запылали самые столбыи рухнул нож, огнем освобожденный!Жена.Вот ужасы!..Муж. Да! Тот, кто смерть увидел,уж не забудет… Помню, как-то ворыв сад забрались. Ночь, темень, жутко… Снял яружье с крюка…Прохожий.
(задумчиво перебивает)
Так спасся, — и сразукак бы прозрел: я прежде был рассеян,и угловат, и равнодушен… Жизни,цветных пылинок жизни нашей милойя не ценил — но, увидав так близкоте два столба, те узкие воротав небытие, те отблески, тот сумрак…И Францию под свист морского ветрапокинул я, и Франции чуждался,пока над ней холодный Робеспьерзеленоватым призраком маячил, —пока в огонь шли пыльные полкиза серый взгляд и челку Корсиканца{121}…Но нелегко жилось мне на чужбине:я в Лондоне угрюмом и сыромпреподавал науку поединка.В России жил, играл на скрипке в домеу варвара роскошного… Затемпо Турции, по Греции скитался.В Италии прекрасной голодал.Видов видал немало. Был матросом,был поваром, цирюльником, портным —и попросту — бродягой… Все же нынеблагодарю я Бога ежечасноза трудности, изведанные мной, —за шорохи колосьев придорожных,за шорохи и теплое дыханьевсех душ людских, прошедших близ меня…Муж.Всех, сударь, всех? Но вы забыли душутого лихого мастера, с которымвы встретились, тогда — на эшафоте…Прохожий.Нет, не забыл. Через него-то мироткрылся мне. Он был ключом, — невольно…Муж.
