— Гляди, что Палыч будет делать с книжкой-то, скажешь мне потом, а я приду завтра, побеседую с ним. Вместе убедим, чтоб плюнул на смутьянов, а тех само начальство уберет. Вот и кончатся твои беды. А пока ступай, чтобы не хватился он тебя, — сказал Прасковье.
После ее ухода Петр Андреевич зашел к Наталье. Похлопав ласково по плечу, приказал:
— Иди, Натальюшка, поторгуй! Съездить мне надо недалече. Завтра вернусь.
Наталья, вздрогнув при входе свекра — ребят никого нет, — успокоенно вздохнула и, бросив шитье, пошла в лавку. Вскоре Мурашев на лучшей паре коней мчался в город и в полночь уже стучался к Нехорошко.
— Василий Моисеевич! Приехал сегодня из Петропавловска будущий зять Карпова и привез книжку от тех. У него сейчас… — сообщил, задыхаясь. — Я скакал всю дорогу. Надо ехать.
Уездный начальник проявил большую энергию. Через час на свежих лошадях они с полицейским скакали обратно. Своих лошадей Петр Андреевич оставил у сына.
Но как ни спешили, а в Родионовку приехали к завтраку. Остановились у Мурашевых. Полицейский сбегал за старостой, и, захватив двух понятых, Нехорошко пошел к Карповым. Там их уже ждали. Вчера вечером Прасковья еще раз сбегала к Мурашевым.
— Натальюшка! Где Петр Андреевич? Надо мне его, — сказала она, поспешно входя в лавку.
— Он завтра вернется, Петровна. Куда-то недалечко уехал, — ответила Наталья.
Прасковья вернулась домой.
— Ну, мужики, держитесь! За начальством поехал доносчик наш, — сказал Федор. — Вы пораньше приходите завтра сватами. Будем ждать за столом, — продолжал он. — Глядите в глаза начальству с уважением, а мы с Кирюшей книжку покажем. Глядишь, набожный человек в дураках и останется.
Когда уездный и понятые вошли, принаряженные жених и невеста сидели в переднем углу, а вокруг них сваты, мать Кирилла и Прасковья с Федором. На столе виднелись тарелки с хлебом, мясом и пара наполовину пустых бутылок водки.
Федор вскочил и, притворяясь опьяневшим, низко кланялся и просил всех к столу.
— Дочку пропил, ваше благородие, — говорил он, наливая водку в стаканы.
Нехорошко, оставивший полицейского во дворе, чтобы кто не вышел, засмеялся в ответ на приглашение.
— Жених, говорят, вчера только вернулся. Подарки-то невесте богатые привез? — спросил он.
— И, батюшка, да еще какие! — совсем пьяно заговорила Прасковья. — Я вам сейчас покажу…
Она пошла в соседнюю комнату, за ней двинулся староста. Вернулись обратно быстро. Прасковья размахивала шарфом и пальто.
Уездный, удивленный спокойствием Карпова, вдруг усомнился в достоверности сообщения Мурашева. «Возможно, напутал старик», — подумал он и решил не круто начинать разговор. Сев на услужливо подвинутый Федором стул, он внимательно осмотрел пальто и шарф и даже похвалил.
— А книжечку какую тестю привез? — спросил, отдав вещи Прасковье, и впился глазами в Федора.
— Книжку привез хорошую. У меня, ваше благородие, не как у иных прочих, дочь-то грамотейка, читает, — с бахвальством сказал Федор. — Хотите, сейчас и вам прочитает стишки. Маша! — закричал он громко. — Принеси книжку, что Кирюша привез. Она там, на окне.
— Ух, и смешная! Окся читала вчера, — сообщила девчушка, выбегая с книжкой в руках.
Нехорошко выхватил книгу, торопливо перелистал и недовольно поморщился. Неужели из-за этого он скакал восемьдесят верст?
— Стихи господина Некрасова. Это разрешено цензурой, — невольно произнес он вслух.
Федор поднялся из-за стола, встал против него и, будто начиная трезветь, вдруг заговорил:
— Постой, постой, ваше благородие! А какую же вы книжку у меня пришли искать? Я служил царю, разве у меня будут такие, что не разрешены? Да коли б такую он привез, — указывая на Кирилла пальцем, горячо продолжал Карпов, — да я не то, что дочь ему отдавать, на порог не пустил бы…
В голосе Федора звучало негодование, он вытянулся перед уездным, будто на часах. Мужики за столом заволновались, Кирилл и Аксюта смотрели удивленно на старосту.
— Ох-ти мне! — неожиданно вскрикнула Прасковья.
Все, в том числе уездный и староста, обернулись к ней.
— Ах, я, дура темная! — запричитала она. — Ведь про книжку-то я вчера ему сказала: привез, мол, Кирюша из Петропавловска книжку какую-то. Велел он мне сказать, чтобы муж не обасурманился. А пришла обратно — слышу, Окся читает таково занятно, — рассказывала нараспев Прасковья. — Посмеялась я со всеми, да и побежала Петра Андреевича упредить, что нет в той книжке ничего про бунтовщиков, про каких он мне баял, а он уж уехал, и, верно, к тебе, батюшка…
Нехорошко глядел на нее, постепенно мрачнея. Баба пьяненькая и говорит, по-видимому, все очень искренне. Да ведь и тот дурак об одной книжке говорил. Сделать доносчицей жену Карпова — это остроумно, а вот сейчас из-за глупой ошибки все поломалось. Карпов предупрежден. Искать еще что? Или ничего нет и не было, или, если одурачили Мурашева, все за ночь убрано так, что, конечно, не найдешь.
— Ай да кума! Ну, и учудила! — воскликнул Матвей, прерывая затянувшуюся паузу.
Все засмеялись, даже понятые. Они поняли, что Мурашев вызвал из города начальника из-за книжки, а в ней, видно, сказка пустяковая напечатана.
Уездный, покраснев от гнева, вскочил. Мужики сразу с испуганным видом смолкли.
— Ваше благородие, не обижайтесь! Мы ведь над купцом нашим смеялись, он по глупости обеспокоил вас, — говорил смиренно Федор, низко кланяясь уездному.
— Ваше благородие, спросите про меня Петра Петровича Мохова, с ним ведь я ездил, — вмешался Кирилл. — Плохого он про меня не скажет. А книжку-то я купил случайно, как ходил подарки покупать. Приказчик сказал — больно интересная. Я дорогой возчикам читал, и Петро Петрович слушал, смеялся вместе со всеми…
Упоминание о Мохове, доверенном Самонова, окончательно убедило Нехорошко, что Мурашев напутал и что все дело надо превратить в шутку. «Пусть насмехаются над одним Мурашевым, а Карпов думает, что слежка за ним кончена: если правда, что с теми связан, смелей разойдется. Все ему тогда вспомнится. Можно подослать кого поумнее Мурашева», — думал он, глядя на Федора.
— Ну, не будем мешать свадьбе, — сказал добродушно. — Ошибка получилась. Пошли, мужики!
— Ваше благородие! Дозвольте просить выпить за здоровье наших молодых, — просил Федор, подойдя со стаканом.
После долгих просьб уездный начальник выпил стаканчик, а за ним староста и понятые.
Хозяева проводили гостей за ворота.
— Ну, мужики, теперь осторожнее! Мурашев совсем разъярится, на все пойдет, — предупредил Федор, возвратившись в избу.
К свадьбе приехал Мамед, привез барана. Он пробыл четыре дня. Свадьба была веселая. Со стороны жениха гуляли сваты Коробченко и Дубняки. Дядю Кирилл не позвал, как ни уговаривала мать.
— Он сказал, чтобы я близко к его дому не подходил, собак спустит, — отвечал ей Кирилл.
От невесты гуляли, кроме сватов Полагутиных, все друзья отца, а таких в селе оказалось очень много.
Аксюта, вопреки обычаю, совсем не плакала. Не голосила и Прасковья, когда косу дочери расплетали на две.
— Ну и парочка! А уж как одеты-то приглядно! — говорили молодые бабы, любуясь женихом и невестой.
Аксюта до венчания успела сшить не только для себя и своей семьи новые наряды, но и для будущей свекрови сарафан и кофту, и рубахи для жениха.
Венчал отец Гурьян, пел хор, но Мурашев обязанности дьякона на этот раз не выполнял. Его вообще никто не видел. После провала обыска он совсем не показывался на людях. В лавке торговала Наталья, Аким еще не вернулся из Петропавловска.
Уездный, вернувшись от Карповых, назвал Мурашева старым дураком.
— Может, вообще весь разговор о Карпове твоя выдумка? — спросил Нехорошко, немного
