заревели, присоединяясь, басы.
несется звонко с конца украинцев.
Тройка лошадей, запряженная в широкие розвальни, разукрашенная красными лентами, вылетела на площадь. Раскрасневшиеся от мороза и хмельной браги, посреди саней приплясывают две молодайки, поминутно сваливаясь то на один, то на другой бок. Их выталкивают на середину молодые мужики и бабы, напевая:
А вслед за первыми санями летят еще несколько. Смех, песни звенят по всей деревне. Гуляют свадьбы. Отдала Евдоха Железнова обеих своих дочерей за богатых женихов. Параську взяли за Емельяна Коробченко, Гальку — за Грицко Дубняка. Пьют, гуляют. Дядя Кондрат не пожалел расходов на пышные свадьбы — через племянниц породнился с первыми богачами!
Отец Гурьян, увидев пляшущих, отплевываясь, поспешил пройти через площадь. Ужо будет им, бесстыдницам! Обвенчав молодые пары, батюшка и сам после немного выпил, но тексты не забыл:
— «Яко Иродиады, беса тешат, скакаша…» — бормочет он, направляясь к дому Мурашева. Скорей на сходку стариков собрать, унять беззаконников! Уж эти хохлы!..
Петр Андреевич подошел под благословение. Он только что вернулся от Дубняков, но совершенно трезв. Завтра собирается в город ехать — товар весь вышел. Лавку Мурашев еще не открыл, но все знают, что у него всегда можно купить что потребуется.
— Садись, батюшка! — пригласил хозяин, вглядываясь в отца духовного: «Чего это он гневен так?»
Отец Гурьян с негодованием рассказал про виденное на улице. Мурашев, ласково улыбаясь, начал успокаивать:
— Зря, зря душу гневом мутишь, отче! А вспомни изречение святого Владимира, князя Киевского: «Руси пити — веселию быти».
Отец Гурьян растерянно посмотрел на него. «Неужто верно? — И тут же вспомнил: — Верно есть такие слова».
— А как же про Иродиаду? — недоуменно спросил он.
Еще слаще улыбаясь, Мурашев заворковал, втолковывая ему свою мысль:
— Запамятовал ты, видно, отец Гурьян! Иродиады пляска проклята за то, что она голову крестителя выплясывала, сиречь против Христа шла, а молодицы веселятся, что закон божественный исполнен, в брак святый люди вступили. Разве это схоже?
Отец Гурьян, задумавшись, долго сидел молча. Он не совсем убежден, но не может найти подходящего возражения в известных ему текстах.
Марфа Ниловна, бесшумно двигаясь, накрывала на стол — ставила закуски, бутылки с водкой. Мурашев, наблюдая за гостем, думал:
«Я хочу для торговлишки водчонки привезти, а ты за пляску на собрании решил стыдить. Без веселия что за выпивка!»
Он принялся усиленно угощать «батюшку» винцом, наливая ему по чайному стакану. Отец Гурьян быстро хмелел.
Вскоре за столом появились женатые сыновья, снохи.
— А ну, Варя, пройдись-ка веселия ради, а не злобы Иродиадиной для! — весело подмигнув, приказал Петр Андреевич младшей снохе.
Чернобровая Варя, посмеиваясь, вышла плясать под припевки, а отец Гурьян, окончательно охмелевший, бил в ладоши вместе со всеми.
«Попробуй теперь срамить за гульбу!» — ухмыляясь, подумал Мурашев и, притворяясь пьяным, задорно закричал:
Ходи, изба! Ходи, печь!
Хозяину негде лечь…
Сыновья смеялись, Варвара плясала, и только Марфа Ниловна, поджав тонкие губы, осуждающе, неприязненно смотрела на попа, мужа и пляшущую сноху.
Глава четвертая
Уже в семидесятых годах девятнадцатого столетия в Петропавловске можно было встретить политических ссыльных — разночинцев. После девяностых годов сюда стали попадать и рабочие, участники крупных забастовок.
Года за два до начала двадцатого века в депо железной дороги появились два петербургских слесаря — Михаил Антонович Федулов и Алексей Васильевич Шохин.
Алеша Шохин родителей потерял в детстве и был мальчиком лет четырнадцати приведен на Путиловский завод каким-то дальним родственником. Года через три родственник умер, и парень остался один.
Рослый, ловкий, с шапкой льняных кудрей и синими, как летнее безоблачное небо, глазами, к тому же лихой плясун, песенник и гармонист, Алеша был любимцем в цехе. Его охотно тащили с собой в пивную компанейские ребята, и не обрати на него внимание Антоныч, вероятно, со временем из Алексея получился бы бесшабашный забияка и пьяница, каких было много на заводе. В ссылку он попал восемнадцатилетним юношей, вскоре после вступления в революционный кружок, которым руководил Федулов.
Михаила Антоновича Федулова сослали в Петропавловск, когда ему было сорок два года. На завод Путилова он поступил десятилетним мальчиком в ученики и первое боевое крещение получил в забастовке 1872 года, закончившейся победой рабочих. Это определило дальнейший жизненный путь слесаря.
В девяностом году Федулов уже был членом марксистского кружка, через пять лет влившегося в организованный Лениным Союз борьбы за освобождение рабочего класса. Он слышал выступления Владимира Ильича, читал писанные им листовки и навсегда решил, что для рабочих единственно правильный путь борьбы за свободу — тот, который указывал Ленин. Последние годы перед ссылкой Антоныч работал пропагандистом в своем цехе и старался побольше вовлекать в кружок молодежи. Алешу Шохина он привлек к себе сначала виртуозной работой. Тот любил, подбежав к тискам Антоныча, смотреть, как в руках опытного мастера послушно, будто играючи, поворачиваются инструменты и детали.
— Вижу, парень, хочется научиться работать по-моему? Что ж, я не против, — сказал однажды Антоныч. — Только ведь на заводе для ученья времени нет, придется тебе вечерами домой заходить ко мне. Можешь даже и сегодня после работы со мной пойти.
Алексей загорелся желанием научиться мастерству. Рассорившись с собутыльниками, он ушел вечером к Федулову. Вскоре семья Федуловых заменила ему родных, а Антоныча он стал слушать, как отца. Под влиянием его Алеша научился грамоте, вступил в революционный кружок…
Семья Федулова состояла из жены, пятилетнего сына Мити и младшей дочки Нюры.
