Стемнело за окном быстро, как будто солнце выключили. В поселке во всех домах горел свет (быстро же починили электричество!), только в доме Контуженой зияли черные окна. Ей небось лампочки не нужны… Я тоже сидел в темноте. У меня был здоровенный телик в полстены с домашним кинотеатром и кучей дисков. Еще вчера я бы включил его просто из любопытства, а теперь мне это и в голову не пришло. Я забрался с ногами в кресло у окна, прижал к себе сверток с куклой и нацелился так просидеть всю ночь. Мне хотелось стать невидимкой. Хотелось, чтобы все разом позабыли обо мне и вообще об этой квартире в таунхаусе или хотя бы об этом кресле. Нет меня, ясно? Точнее,
Далекий перелесок серебрился на ветру, в одном из дворов поблескивал костерок да мелькали светоотражающие полоски на одеждах. Похоже, кто-то затеял шашлыки. Где-то шумела газонокосилка, и даже какая-то музыка с улицы доносилась до меня сквозь толстый стеклопакет. Было странно осознавать, что вокруг кипит жизнь, когда у меня такое. Я был один в пустой огромной квартире с вай-фаем и прочими благами цивилизации. Я мог всю ночь долбиться в онлайн-игрушки и даже погонять в футбол (в прихожей завалялся хозяйский мячик, а места было в избытке). Не хотелось. Даже не думалось об этом. Если уж совсем честно, я не мог ни шуметь, ни развлекаться, ни даже думать о чем-то, кроме глиняной куклы. Кроме того, что произошло вчера и что вообще происходит. Мне как будто отрезали какой-то важный орган: ногу, почку, а судя по всему, голову. Дали в руки и сказали: «Носи так, а то обратно не пришить».
Я вертел куклу в руках и невольно высматривал на ней следы поломки. Целый день склеивал. Залез в лагерь через забор, когда все еще спали, только Егор бродил по территории, громыхая своими банками. В палате быстро нашел свой сверток, Кит даже не проснулся. Заходи, кто хочешь, бери, что хочешь… Отнес куклу в сушилку, чтобы глина от тепла стала мягкой, и весь день склеивал под шепотки Клязьмы и Сашки и язвительные замечания Кита.
С Китом мы разругались вдрызг. Он, когда увидел, сказал, что я помешался на своем дурацком куске глины, а я, понятно, что ему нельзя доверить даже такой дурацкий кусок. В конце концов, из-за него меня чуть не переехала машина. Об одном жалею, что не выдержал тогда и рассказал Киту обо всем. О кукле, о Контуженой, об аварии, конечно, и о том, почему она случилась. Не стал говорить только, откуда у меня кукла, я ведь Рыжему обещал. Кит, конечно, мне не поверил. «Это, – говорит, – эффект плацебо, только наоборот. Внушаем ты очень, вот и понавнушал себе ужасов».
После обеда ко мне в сушилку пришел Егор и предложил помощь. Я догадался, кто его на это подбил и на что этим хотел намекнуть. Пошел и врезал Киту хорошенечко. Мало правда, Сашка вовремя нас разнял.
Вечером позвонила мать и радостно сообщила, что попала в больницу с каким-то отравлением, но бабушка с дедом уже привезли ей зарядку для телефона и все, что нужно, так что мы можем не дергаться, она сама к нам скоро приедет. Я спросил: «Что ж они нам-то не сказали, отец с ума сошел!» – и услышал то, что всегда говорят в таких случаях: «Наверное, не хотели вас пугать». Бабушки иногда отжигают. Матери я сказал, что отец все равно уже в городе, так что пусть лучше звонит ему. То-то ему было весело приехать в пустую квартиру! Про аварию говорить не стал, пусть лучше отец сам…
В общем, так и прошел день. Я поссорился с Китом, склеил куклу, узнал, где пропадала мать. Отец позвонил позже, когда я уже перебрался в таунхаус. Убедился, что я в порядке и доехал, доложил, что сам добрался, и про мать, будто я не знаю… Не ругал, но, похоже, обиделся.
…В кухне я нашел полбанки кофе, полпакета молока и коробку сахара. Налил себе кружку сырой воды и грыз сахар, размачивая. Это вкусно, если запивать. И успокаивает. Хотя я все равно пугался этого хрупанья в ушах: мало ли что может случиться под шумок.
Вдоль забора деловито трусила кудлатая собака. Она остановилась прямо у меня под окнами. У навеса, куда на ночь выставляли мусорные баки, но, похоже, мусор ее не интересовал. Собака села, уставившись прямо на меня, задрала башку и завыла. Никогда их прежде не боялся, но на эту спокойно смотреть не мог. Чего она? Говорят, собаки воют к покойнику…
Я задернул занавеску, не вставая с кресла, и плотнее прижал к себе Ваську. Ну да, как еще называть глиняную фигурку, сделанную по твоему образу и подобию? Не то чтобы слепили очень похоже, но какая разница? Мне тогда уже начало казаться, что он живой, что у него есть характер. Неодушевленный предмет не может так регулярно находить себе неприятности.
Под окном зажегся фонарь. Свет его проник в кухню и попал на мое кресло. Я замер, как олень в лучах фар. Собака выла, как в страшных фильмах. Чертова псина, шугануть ее, что ли? Я открыл окно и стал шикать на собаку, но она была так увлечена своей песней, что не слышала меня. Что ж, сама напросилась. Радуясь, что хоть кто-то отвлекает меня от дурных мыслей, я не спеша выбрал литровую пивную кружку из хозяйской коллекции (этих кружек там была, наверное, сотня, на полках под самым потолком. Пришлось поставить на стол табуретку, чтобы достать), набрал водички похолоднее, открыл окно:
– Заткнись, кому говорят!
Водяной шлейф описал красивую дугу в воздухе и приземлился у собаки между передних лап. Псина захлопнула пасть и удивленно понюхала лужу. Мне показалось, что она даже пожала плечами. Лакнув из лужи бесцветным языком, она опять задрала башку, готовясь завыть. Похоже, что на нее не попало ни капли. Но это мы поправим! Во мне проснулся снайперский азарт, я быстро наполнил следующую кружку, плеснул…
Что-то тяжелое и пестрое мелькнуло перед глазами и чуть было не улетело вслед за струей воды. Я успел. Я сообразил в последний момент, высунулся по пояс из окна и схватил свой драгоценный сверток. Выпущенная кружка мелькнула в луче фонаря, упала в темноту и шумно разбилась об асфальт. Собака вскочила на лапы и удивленно отпрянула – наконец-то!
В доме тоже услышали. Кто-то хлопнул оконной рамой, кто-то крикнул: «Хулиганье!» Самое время было закрыть окно и прикинуться ветошью да подумать, как теперь быть с разбитой хозяйской кружкой. А я стоял у открытого окна, освещенный фонарем, прижимал к себе Ваську и думал, что и в этот раз обошлось. Не уронил, не разбил, жить пока буду. Может, Кит прав: я и впрямь слетел с катушек?
Когда внизу хлопнула дверь подъезда (похоже, кто-то из соседей вышел посмотреть, в чем дело), я, наконец, очнулся. Закрыл окно, отодвинул подальше кресло, чтобы фонарь на меня не светил… Кит, небось, уже спит себе, а я сиди тут, бойся. Чего? Да всего! Уронить куклу, забыть куклу, оставить на ночь на подоконнике и поздно проснуться, когда ее уже расплавит солнце. Ввязаться в драку с куклой в кармане, чтобы ее на кусочки раздробило… Оказывается, на свете есть куча способов умереть. А Кит живет и не знает. Говорит, что я помешался.
В глубине квартиры упало что-то тяжелое. Я вцепился в сверток и долго вглядывался в темноту дверного проема. Темнота казалась осязаемой, будто там повесили черную штору или встал кто-то очень большой в черном. Тишина. Я прислушивался, как мог, но если бы тогда хоть ветерок зашелестел листьями на улице, у меня, наверное, случится инфаркт. Кажется, я даже слышал белый шум, как в телефонной трубке. Как тогда в больнице.
Прижимаясь к стене, я потихоньку пошел в комнату, откуда донесся звук. Окна в комнате были большие, и света от уличных фонарей проникало много, но все-таки недостаточно. Я прекрасно видел центр комнаты, даже рисунок на ламинате, но все углы оставались темными и диван… Он и так черный, а в темноте на нем мог запросто кто-нибудь сидеть, я бы не увидел его. Зиял чернотой проем в следующую комнату. Скорее всего, упало именно там…
Я крался вдоль стены, полируя спиной обои. Все злодеи в кино нападают сзади. Обернешься, а там… Я старался не оборачиваться, а когда не выдерживал, видел только стену и темноту в углах.
По улице проехала машина, из крана капнула вода, и снова тихо. Я подошел к дверному проему и быстро щелкнул выключателем. В комнате никого не было. На полу у кровати валялась отцовская сумка, забыл, надо же! Скорее всего, она и громыхнула. Господи, ну нельзя же так бояться каждого шороха! На всякий случай я прошел дальше, в коридор, врубил там свет и несколько секунд зачем-то разглядывал обивку входной двери. Даже в глазок заглянул – никого. Совсем сбрендил, что тут говорить!
В кухню я возвращался, громко топая и везде включая по пути свет. Никого тут нету, я один, нервные клетки не восстанавливаются! Кажется, я выкрикивал это вслух. Совсем осмелев (или струсив?), врубил телик на полную громкость, так, что у самого уши заложило. По трубе тут же застучали соседи: здравствуй, жизнь, я по тебе соскучился! Я нарезал круги по ожившей квартире, заглядывая в углы, доказывая себе, что бояться тут нечего. Но чем больше я храбрился, тем больше меня щекотало чувство, будто я забыл что-то важное…
