посмешище и вместо повышения рейтинга понизили его.
Вообще имиджмейкеры тогда много чего, мягко говоря, неразумного наворотили. По их наущению ответственный человек и на байках гонял, и в море за старыми горшками нырял, и на тигров ошейники надевал. Когда ж ему исполнять прямые свои обязанности? Об этом имиджмейкеры подумали? Конечно, идиотами их назвать никто не отважится, но ходят слухи, будто в команду просочились агенты конкурента важной персоны Барака Обамы. Как вы думаете?
Припоминаю случай, как один идиот охотно взялся выполнить плевое дело — обезвредить фугас, прилетевший соседу на приусадебный участок, когда на местном полигоне войска Н-ского военного округа проводили учения. Кстати, в том, что фугас прилетел в огород, ничего удивительного. Всем известно, как прицельно стреляют наши пушки, недаром во время учений народ в погребах хоронится. Слава богу, ни в дом, ни в курятник не попал, без жертв обошлось. В тот раз, как обычно, хозяину огорода нужно было вызвать саперов, но соседу позарез потребовался порох, рыбу глушить в лесном озере. Да и за снаряд потом можно было неплохо получить, сдав на металлолом.
С тех пор ни фугаса, ни идиота. Удивительно другое: когда грянул взрыв, он каким-то чудом успел еще крикнуть: «А мне похрен!»
Другой идиот, прошу прощения, мой родственник, пошел по грибы. Вместо грибов нашел в лесу медвежонка, взял его на руки и отправился искать его мамашу. Нашел, отдал, но. вместе с руками. Жалко! Добрый был малый, боксу меня обучал, теперь только в шахматы режемся, протезы ему сделали классные, но для бокса непригодные.
Надо сказать, идиоту отнюдь не чуждо рукотворчество. Кабы не так, мы бы до сих пор ходили в джунглях на четвереньках и питались корешками и букашками, а не жили бы в городах и не гоняли бы на автомобилях. Ведь всякие сложные штуки надо не только спроектировать, но и запустить конвейер, обслуживать который все равно кто-то должен.
Поэтому, если идиот берется за что-нибудь посильное, например встать за тот же конвейер, сколотить скворечник или нарезать селедку, получается, как правило, совсем недурственно. Однако начни он сочинять оперу или писать роман, шедевра не дождемся. Напротив. И если нормальные люди ими брезгуют, то редактору сказать идиоту о его творчестве правду — значит нажить врага, а лгать совесть не позволяет. С другой стороны, похвали такого рукодельника, хлопот не оберешься, тут же возникнет проблема, почему «талант» не печатают? И поприбавит он рвения, ведь идиот ищет признания в обществе. «Шедевры» обрушатся на бедного редактора, словно камнепад в судный день.
А каково было редакторам в советское время, когда их заставляли отвечать на каждую писульку независимо от того, имеет она какое-то отношение к делу или нет.
В связи с этим вспоминаю, как нас, учеников средних классов, собрали в спортзале школы на встречу с ныне уже всеми забытым новосибирским поэтом Александром Смердовым. Встреча эта запомнилась мне особо, поскольку я оказался в числе тех немногих школяров, которым Смердов подарил по книжечке своих стихов. Хороший был поэт или не очень, я не задумывался, но стихи мне понравились, потому что книжка была с дарственной надписью. И именно поэтому я прочитал ее всю от корки до корки, чего раньше не случалось даже при изучении Пушкина или Фета. Впрочем, книжка состояла всего-то из двадцати или тридцати страничек.
В связи с этим не пойму, почему у Смердова, кроме меня, больше не нашлось почитателей, помню, как много позже, на его семидесятилетний юбилей, Новосибирский облкниготорг привез поэту в подарок грузовик его же книг, которые десятилетиями пылились невостребованными в магазинах и книжных складах.
Что касается меня, то, воодушевленный чужим талантом, я настрочил школьную тетрадку стихов и принес ее в заводскую газету предприятия «Вторчермет», где мой папа работал заместителем директора. Газета называлась «Черный лом». Там меня отправили к самому главному редактору, которого абсолютно не смутил мой одиннадцатилетний возраст. Он разобрал стихи на предмет соответствия ямбам и хореям. После чего попросил передать привет папе, подарил напильник и сказал, чтобы я исправил дефекты. Что я и делал весь вечер, даже напильник не понадобился. На другой день снова явился к редактору. Тот посмотрел, похвалил, вздохнул, сказал, что газета маленькая, всех стихов напечатать не в состоянии, но одно он примет.
На следующей неделе под шапкой «Открываем юные дарования» было напечатано мое стихотворение «Ухожу.»:
Любовью смертно болен я.
И, может, завтра
Часы сыграют мне последний бой,
А это значит, в нашем доме брякнут
Багряною доскою гробовой.
Не жалко груды мяса, что истлеет,
Пустяк, что тела испарится красота,
Мне жаль перо — его держать не сможет
Для вас
моя остывшая
рука.
С этой газеткой, донельзя счастливый, я потом носился по школе, показывая учителям и товарищам. В конце концов ее забрала на память наша учительница литературы, которая напророчила мне будущее серьезного писателя и гордости школы. Педагогическая причастность к этому событию стала для нее счастливейшим моментом жизни, и она сравнила меня с самим Александром Смердовым! Ни больше, ни меньше. Ведь это именно она недавно устроила его поэтический вечер, подвигший меня на стихотворчество.
А после занятий, воодушевленный всеобщим признанием, я пришел в редакцию «Черного лома» и, потупив глаза, скромно попросил у главреда гонорар. Редактор в чрезвычайном волнении отшатнулся. Очевидно, мне причиталась за шедевр приличная сумма, а в кассе таких серьезных денег могло и не быть. Он принял валидол и попросил подождать, пока сходит к отцу и подпишет ведомость на выдачу бабла. Через пять минут без всякой ведомости принес мне новенький зелененький трояк — первый в жизни честно заработанный гонорар, да что там гонорар, вообще первые заработанные в жизни деньги! На них я купил себе хулахуп — качать талию — и лупу.
Вот как раньше в редакциях все добросовестно делалось! Сейчас дело иное, никто тебя не обязывает кому-либо отвечать, тем более читать присланные опусы, все равно они прямиком отправляются в корзину. О гонорарах речи вообще нет, поскольку, если кто-то где-то кого-то и напечатает, то денег потом не дождешься до скончания века. Поэтому нынешние издательства не страдают от наплыва идиотов.
Какой же из всего этого напрашивается вывод? Думаю, вы догадались. Идиот без раздумий берется за любое дело, может быть шпионом, поваром, забойщиком крыс, летчиком и даже президентом чего- нибудь. И везде у него получится дерьмо. Важно лишь убедить остальных, что оно вполне съедобно. Если не удается, идиот тут же начнет искать виноватых в своем окружении или обстоятельствах. Причем в собственном провале нередко винит успехи другого. Сам-?? он мнит себя вне подозрений. Кстати, это тоже его характерная черта.
Когда же последствия ошибки идиота становятся очевидны, у него всегда наготове еще одно оправдание: «Да это случайность! Работал-то я в правильном направлении». Ошибаться он не может априори. В крайнем случае набрасывается на вас же, мол, сам такой!
Дети не в счет, если их поступки не поменяются в будущем в лучшую сторону.
Думаете, я себя оправдываю? Вовсе нет, просто у ребенка есть шанс поумнеть. Увы, у взрослого этот шанс весьма мал, ему остается лишь пробовать ограждать свои мозги от окончательной деградации.
Легковерность и стадность
Идиоты в массе своей легковерны, как дети. Мало того, легковерность зачастую усугубляется
