Не говори «прощай»!

Китти обескураженно молчала — неужели она не умерла и все это: сильный запах благовоний, теплые солнечные лучи, рука Макса — реально?

— Значит, я… жива? — неуверенно спросила она.

— Да, хоть и здорово нас напугала.

— И ты не дух?

— Конечно! — ободряюще улыбнулся Макс. — Потрогай, если не веришь, я из плоти и крови.

Проведя дрожащей рукой по его щеке, она нащупала давно не бритую щетину, и до нее наконец дошло значение его слов. Ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди: Макс жив!

Вскрикнув как безумная, она села, обхватила обеими руками его лицо и стала покрывать его поцелуями, бормоча:

— Ты жив, ты спасся, любовь моя, но как, скажи, как?

— Я ведь Тигр, большая кошка, а у кошек девять жизней.

— Но я собственными глазами видела, как тебя повесили!

Он легонько толкнул ее, заставляя лечь, и, поцеловав в щеку, ответил:

— Я обманул своих палачей с помощью одного приема из йоги, которому меня научил Нагар. Суть заключается в полном расслаблении мускулов шеи и задержке дыхания, отчего создается впечатление, что человек умер. Они были так уверены в моей смерти, что даже не потрудились привязать к моим ногам камень, просто швырнули в море. Разумеется, я выплыл на берег, когда они ушли, потом вернулся в Порт- Блэр и пробрался на следующий же корабль, который отправлялся в Англию.

Китти гладила его по лицу, приговаривая:

— Милый, милый мой! Ты хотел меня спасти, не побоялся отправиться вслед за мной прямо в лапы врагам, и я тебя потеряла… О, обними меня, Макс, чтобы я еще раз могла убедиться, что ты не дух!

Он лег рядом и сжал возлюбленную в объятиях, Китти положила голову ему на грудь и почувствовала ровное, сильное биение его сердца. Чудесное ощущение — это было биение самой жизни!

— Сколько времени я уже здесь нахожусь?

— Несколько дней. Мои друзья помогли мне тебя выходить.

— Та женщина…

— Ее зовут Парвин.

— Я решила, что она — дух моей бабушки.

— Ничего удивительного, у тебя путалось сознание, ты была на грани смерти.

— И ты сам за мной ухаживал?

— Конечно, я был при тебе безотлучно.

Китти вновь прильнула к нему и притихла, чувствуя себя в полной безопасности в его объятиях.

— Знаешь, Виктории больше нет, — вспомнила она.

— Бедная, мне очень ее жаль. Она была славной женщиной.

— Благодаря ей я поняла, как надо ценить любовь и того, кого любишь, ведь это самое главное в жизни. Увы, моя добрая подруга открыла эту истину слишком поздно. Но нам с тобой, Макс, несказанно повезло: мы имеем счастье быть вместе.

— Ко мне прозрение пришло в Кхаджурахо, — ответил он. — Помнишь наш разговор в Бомбее? Я сказал тогда чистую правду. Четырнадцать лет я если и вспоминал о тебе, то только как о подруге детских лет, которая в трудную минуту меня поддержала. Но я всегда чувствовал, что мне чего-то не хватает, хотя и не осознавал, чего. На поиски ушли годы. Сначала я думал, что нашел то, чего мне не хватает, в деле, за которое борется Нагар. Когда я приехал в Лондон и услышал твое имя, то вспомнил маленькую Китти Фонтэйн. Я навел справки и узнал, что ты дружна с… человеком, которого я считал своим отцом, и пытаешься освободить полковника Фонтэйна, виновного во многих злодеяниях. Разумеется, при таких обстоятельствах я не мог тебе доверять, поэтому счел за лучшее вообще с тобой не встречаться.

— Не надо об этом, родной!

— Нет, я хочу, чтобы ты поняла… Пришло время выяснить правду. С самого детства я жил среди лжи, и сыт этим по горло. Пусть между нами никогда больше не будет недоверия.

— Хорошо, — согласилась она, — отныне мы будем говорить друг другу правду и только правду. И никаких больше «игр».

— Так вот, ты доверяла этому человеку, поэтому я считал тебя дурой, которую легко провести. Я знал о его злобной сущности, поэтому презирал тебя, видя, что ты полностью под его влиянием. Но когда я той ночью у Тимсли снял с тебя маску и понял, что ты и есть та самая Китти Фонтэйн, со мной случилось то, чего я до сих пор не могу объяснить: какая-то часть меня, которая, казалось, давно умерла, вдруг пробудилась к жизни. Я смотрел на тебя и видел… — он замолчал, подыскивая подходящее слово.

— Свое отражение, — подсказала Китти.

— Да, точно.

— Я ощутила тогда то же самое.

— Поначалу я принял это чувство за физическое влечение, ведь ты так хороша собой, смела и дерзка — я не был бы мужчиной, если бы остался к тебе равнодушен. И это меня злило, потому что я должен был тебя ненавидеть из-за твоей преданности моим врагам — сэру Гарольду и Англии.

— Ах, я действительно многого тогда не понимала! Только в Порт-Блэре мне открылась вся глубина моих заблуждений.

— Но даже то, что ты принадлежала к вражескому лагерю, не имело для меня значения: ты стала для меня самой желанной женщиной на свете. Когда ты вдруг спросила меня, не Кэмерон ли я, пробудив в моей душе воспоминания о том, кто был давно погребен и забыт, мне захотелось тебя наказать. В тот день в ангаре я сказал себе, что ты всего лишь глупая бабенка, которую я презираю. Я хотел тебя соблазнить и бросить, чтобы ты поняла свое ничтожество, но, сделав это, я почувствовал угрызения совести. Я чувствовал себя так, как будто растоптал что-то чистое, искреннее, по-настоящему хорошее.

Он помолчал, потом со вздохом продолжил:

— Я не хотел тебя любить. И когда это случилось, возненавидел себя за эту слабость. Но той ночью в Кхаджурахо во мне что-то изменилось — я перестал ощущать себя Максом Авели или Кэмероном, я стал кем-то иным.

Пораженная его исповедью, Китти несколько минут молчала, потом проговорила, глядя ему в глаза:

— Ты веришь, что люди могут встретить свои «половинки», предназначенные им судьбой?

— Не знаю… — задумчиво ответил он. — В одном я уверен твердо: если бы мне пришлось выбирать свою «половинку», ею бы стала ты. В Кхаджурахо я понял, что всегда любил тебя, всю жизнь.

— А я — тебя! — Она страстно поцеловала его в губы. — Мне ничего больше не нужно на белом свете, кроме твоей любви, я хочу уехать с тобой куда-нибудь подальше и жить в счастье и радости, а до всего остального — Англии, Индии, политики, мести — мне нет больше никакого дела.

Он немного помолчал, потом сказал:

— Ты как-то спрашивала, есть ли у меня еще что-то в жизни, кроме моей борьбы. До того момента я никогда не задумывался об этом, но, когда ты задала свой вопрос, я понял, что ты права: я никогда не жил так, как другие люди. И вот теперь мне хочется простых человеческих радостей: я хочу, чтобы ты стала моей женой, хочу засыпать и просыпаться рядом с тобой, но прежде… — Китти почувствовала, как он напрягся, — нужно вернуть кое-кому старый долг…

— Какой долг? — сердце Китти тревожно замерло.

— Я убью мерзкого негодяя, который посмел поднять руку на тебя, на наше счастье.

Китти приподнялась и посмотрела ему в лицо — оно было жестким, решительным.

— Он мне не отец, — продолжал Макс, — это освобождает меня от обещания, данного матери.

— Не надо мести, мой дорогой, все это уже неважно.

— Нет, важно — для меня. Он убил мою мать и едва не отправил на тот свет нас с тобой. А сколько зла он принес Индии! И ты хочешь, чтобы это сошло ему с рук?

— Да, Индия… — проговорила она, вновь опускаясь к нему в объятия. — Я не знаю, как относиться к этой стране. В Кхаджурахо я в первый раз почувствовала свою кровную связь с Индией, но потом все опять запуталось. В юности я не знала, кем себя считать, англичанкой или индианкой. Мне казалось, что я и то, и