незамеченным.
— Я ждал тебя, Симон Фронвизер, — сказал он, не оборачиваясь. — Ты мелкий пронырливый умник. Я еще тогда был против того, чтобы тебе с отцом позволили поселиться в городе, — и оказался прав. От тебя в городе одни неприятности.
— Неприятности? — Симон уже не пытался соблюдать тишину. Он быстрыми шагами направился к столу и заговорил дальше. — И от кого же в городе эти неприятности? Кто нанял солдат, чтобы убить маленьких детей, потому что те увидели лишнего? Кто распорядился поджечь склад? Кто постарался, чтобы ненависть и страх вернулись в Шонгау и повсюду снова разгорелись костры?
Симон говорил с воодушевлением. Он шагнул к креслу и рывком повернул его к себе. Потом взглянул в слепые глаза старика. Тот качал головой чуть ли не сочувственно.
— Симон, Симон, — сказал Маттиас Августин. — Ты так и не понял. Все это произошло только потому, что вмешались вы с этим жалким палачом. Поверь, я сам не хочу больше видеть, как горят ведьмы. В детстве уже насмотрелся на костры. Мне нужен был только клад, его я хотел. А во всем остальном виноваты вы.
— Клад, этот проклятый клад, — пробормотал Симон и опустился на стул рядом со стариком. Он устал, очень устал, и говорил словно в трансе. — Священник тогда в церкви намекнул мне на самое главное, но я его не понял. Он знал, что вы были последним, с кем хотел поговорить перед смертью старый Шреефогль. И святой отец говорил, что вы с ним дружили. — Симон покачал головой. — Тогда в исповедальне я спросил его, не интересовался ли кто-нибудь в последнее время участком. Он совсем позабыл, что как раз вы расспрашивали о нем почти сразу после смерти Шреефогля. Он вспомнил об этом только сейчас.
Старый аристократ до крови прикусил губу.
— Старый дурак. Я предлагал ему кучу денег — так нет же, нужно было непременно построить этот чертов приют… Хотя участок принадлежит мне, только мне! Фердинанд должен был его мне подарить. Это самое меньшее, что я ожидал от скряги. Самое меньшее!
Он схватил орех из миски и расколол его привычным движением. Осколки скорлупы рассыпались по столу.
— Мы с Фердинандом с детства друг друга знали. Вместе ходили в гимназию, мальчишками играли в камушки, потом вместе гонялись за девками. Он был мне как брат…
— На полотне в зале советов вы оба изображены посреди советников. Пример доверия и сплоченности, — перебил его Симон. — Я не задумывался об этом до тех пор, пока не увидел вас сегодня за столом с другими советниками. На картине вы держите в руках документ. И я задался вопросом, что бы это значило.
Маттиас Августин снова повернулся к свету огней перед раскрытым окном и, казалось, устремил взгляд куда-то вдаль.
— Я и Фердинанд, оба мы тогда были бургомистрами. Фердинанду понадобились деньги, срочно. Его мастерская оказалась на грани разорения. Я одолжил ему денег, приличную сумму. А документ на картине — это долговое обязательство. Художник попросил, чтобы я, будучи бургомистром, держал в руках какой- нибудь документ. Вот я и взял ту расписку и повернул так, чтобы никто не видел, о чем в ней речь. Вечное напоминание о долге Фердинанда… — Старик засмеялся.
— И где эта расписка сейчас? — спросил Симон.
Августин пожал плечами.
— Я ее сжег. Мы тогда были влюблены в одну и ту же девушку. Элизабет, рыжий ангелочек, а не девушка. Немного глупа, да, но красоты неописуемой. Фердинанд пообещал мне, что больше и не взглянет на нее, и я за это сжег ту расписку. Потом я женился на той девушке. И прогадал… — Он сокрушенно покачал головой. — Она одарила меня бестолковым глупым наследником и умерла после родов.
— Сына Георга, — вставил Симон.
Августин коротко кивнул. Его тонкие подагрические пальцы то и дело вздрагивали. Он продолжал:
— Клад принадлежит мне. Фердинанд рассказал мне о нем перед смертью и о том, что он спрятал его где-то на площадке. Он сказал, что я никогда его не найду. Он хотел отомстить! За Элизабет!
Симон стал ходить вокруг стола. Мысли завихрились у него в голове, и все стало сходиться, обретать смысл. Он остановился, указал на Августина и воскликнул:
— Это вы украли чертеж участка из архива. Ну и глупец же я! Я думал, что о тайнике за плиткой знал только Лехнер или кто-нибудь из бургомистров. Но вы…
Старик усмехнулся.
— Старик устроил тот тайник, когда строил печь. Он рассказал мне о нем. Плитка с советником, что гадит актами! Он всегда славился своими похабными шуточками.
— Но когда вы раздобыли план… — начал Симон.
— Я ничего не добился, — перебил его Августин. — Вертел его и так, и этак, но не выяснил, где этот проклятый клад!
— И тогда вы приказали срывать строительство, чтобы у вас было больше времени на поиски, — продолжил Симон. — Потом вас подслушали дети, а вы сочли их опасными свидетелями и просто поубивали. А вы знаете, что они даже не разглядели заказчика? Все эти убийства были ни к чему.
Августин яростно расколол еще один орех.
— Все Георг, этот глупый щегол. Умишком он пошел в мать, не в меня. Ему всего-то и нужно было заплатить солдатам за погромы. Но он даже для этого оказался туп! Его подслушали, и он тут же велел устранить детей. Будто не ясно, какими последствиями это грозило…
Дворянин, казалось, забыл про Симона. Он ругался, не обращая на лекаря никакого внимания.
— Я говорил ему, чтобы он прекратил! Чтобы остановил этого сатану. Что могли бы рассказать дети? Да и кто им поверил бы? Но убийства продолжились. Теперь дети мертвы, граф начал вынюхивать по городу ведьм, а клада так и не получили! Только груду обломков! Надо было оставить Георга в Мюнхене, он все испортил!
— Но на что вам дался этот клад? — спросил Симон недоверчиво. — Вы богаты. Зачем так рисковать из-за нескольких монет?
Старик вдруг схватился за живот и скорчился от нахлынувшей боли, не в силах говорить.
— Ты… не понимаешь, — прохрипел он наконец. — Мое тело как кусок тухлого мяса. Я гнию заживо, скоро меня сожрут черви. Но… это неважно…
Он опять ненадолго замолчал. Боль, похоже, отступила, и приступ прекратился.
— А семья, имя — вот что важно, — сказал он. — Аугсбургские возчики меня почти разорили. Это швабское сборище! Еще немного, и мой род угаснет. Нам нужны эти деньги! Одного моего имени достаточно, чтобы получить ссуду. Но мне-то скоро конец. Мне необходим… этот клад.
Он стал скрести пальцами по столу, голос превратился в тихий хрип. Колики вернулись. Симон с возрастающим ужасом смотрел, как старик задрожал, задергал головой в стороны и стал дико вращать полуслепыми глазами. Изо рта проступила слюна. Трудно было представить его мучения. Видимо, нарост на кишках, предположил лекарь. Язва поразила всю брюшную полость — Маттиас Августин долго уже не протянет.
В это мгновение Симон уловил краем глаза какое-то движение. Он хотел оглянуться, но только он начал разворачиваться, как по затылку ему врезали точно кувалдой. Он закачался и, заваливаясь на пол, заметил, как Георг Августин замахнулся железным подсвечником для второго удара.
— Георг, нет! — хрипло закричал его отец. — Ты сделаешь только хуже!
Потом у Симона потемнело в глазах. Он не понял, то ли его снова ударили подсвечником, то ли он уже до этого потерял сознание.
Когда юноша пришел в себя, то почувствовал, как что-то стягивало грудь, ноги и руки. В голове стучало от боли, правый глаз не открывался — в него, видимо, затекла кровь и теперь засохла. Он сидел на том же стуле, что и прежде, но не мог пошевелиться. Окинув себя взглядом, Симон увидел, что его примотали к стулу веревкой от штор. Лекарь попытался закричать, но раздалось лишь невнятное бурчание. В рот ему затолкали тряпку.
Перед глазами возникло ухмылявшееся лицо Георга Августина. Он провел шпагой по кафтану Симона, так что отлетело несколько медных пуговиц. Юноша проклинал все на свете. Когда он увидел, что Маттиас
