и сняли с эскадры Рожественского все те обвинения, которые с легкомысленной поспешностью были возведены на нее не только английской печатью, но, к нашему глубокому сожалению, и некоторыми из видных политических деятелей Англии», — успокаивали своих читателей русские газеты [134].
Адмирал писал: «Случай в Немецком море был вызван двумя миноносцами, шедшими в атаку без огней под прикрытием темноты на головной корабль отряда [.] Английская пресса возмущена тем, что эскадренный миноносец, оставленный до утра на месте происшествия, не подавал помощи потерпевшим. При отряде не было ни одного миноносца и никто на месте происшествия не был оставлен; следовательно, оставался до утра при мелких паровых судах тот из двух миноносцев, который не был утоплен, а лишь поврежден. Отряд не подавал помощи мелким паровым судам, подозревая их в соучастии ввиду упорного стремления прорезать строй судов; некоторые совсем не открывали огней, другие очень поздно [.] Если на месте происшествия оказались также и рыбаки, неосторожно вовлеченные в предприятие, — заключал адмирал, — то прошу от лица всей эскадры выразить искреннее сожаление несчастным жертвам обстановки, в которой ни один военный корабль, даже среди глубокого мира, не мог поступить иначе» [135].
Японский посланник в Лондоне Хаяси нашел эти объяснения русского адмирала «настолько смехотворными, что они не стоят даже того, чтобы пытаться опровергать их» [136]. Так же недоверчиво на заявления Рожественского отреагировали и на Даунинг– стрит. Маркиз Лансдоун заявил российскому послу, что Британия «совершенно не может принять объяснения адмирала» [137], а премьер–министр Бальфур прокомментировал их следующим образом: «История, рассказанная русским адмиралом, представляет собою чистую фантазию […] Надо было бы преследовать и уничтожить [!] всякий флот, который понимает свои права так, как понял их русский адмирал» [138]. Эту оценку подхватила английская печать, но, хотя брань в адрес 2–й эскадры заявления Рожественского не прекратили, сюжет о русском миноносце, оставленном на Доггер–банке до утра 9(22) октября, мгновенно исчез и с газетных полос, и из британской дипломатической переписки.
Между тем английские журналисты, узнав, где находится русская эскадра, бросились в Виго, но на борт «Князя Суворова» попасть удалось только двоим из них — корреспондентам агентства «Central News» и газеты «Daily Chronicle» [139]. В интервью им Рожественский подтвердил свою версию инцидента в Северном море и снова заявил, что вместе со всеми офицерами эскадры «глубоко сожалеет о невинно пострадавших». Но на вопрос, как бы он поступил, если бы английский флот преградил ему путь, адмирал заверил, что «он немедленно направил бы против флота огонь всех своих орудий» [140].
Британские торгово–промышленные и финансовые круги дальнейшего обострения отношений с Россией пытались избежать — если верить французскому «Journal des Debats», в лондонском Сити войны «не хотели ни одной минуты»; о том же сообщал в Петербург российский военный атташе [141]. Начальник Генштаба лорд Робертс (Roberts) секретно доносил членам кабинета, что «в настоящее время мы, конечно, не в состоянии выставить большую сухопутную армию» [142].
Но в парламенте и на Даунинг–стрит, похоже, до поры до времени были настроены более решительно. «Британская пресса и многие члены парламента, — сообщает историк Дж. Вествуд, — делали все, чтобы вынудить свое правительство объявить России войну. Газеты на протяжении нескольких дней писали о варварстве русских и о «русском флоте бешеной собаки» […] «Настоящее объяснение возмутительного случая в Немецком море, — утверждала «Outlook», — следует искать в природном варварстве и высокомерии русского правящего класса [.] Уважительное отношение к окружающим народам им можно внушить только силой»» [143]. 14(27) октября лидер парламентской оппозиции сэр Генри Кэмпбелл–Баннерман (H. Campbell?Bannerman), выступая в Норвиче, подчеркнул, что «жестокое нападение» русских на английских рыбаков не могло быть «ни несчастной случайностью, ни недоразумением» [144]. «Война может быть вопросом только нескольких часов, — пророчествовала «Times», — [.] Англии остается лишь один путь, а именно: потребовать немедленного отозвания Рожественского и настоять на примерном его наказании» [145]. Устами этой газеты, бесспорно, говорила сама английская дипломатия — по свидетельству современного исследователя, сэр Валентин Чирол (V. Chirol), тогдашний глава международного отдела «Times», не только состоял в личных друзьях сэра Хардинга, но был чрезвычайно влиятелен во внешнеполитическом ведомстве Великобритании в целом [146].
В общем, непреднамеренное убийство двух английских рыбаков на Доггер–банке и ранение еще шестерых сознательно раздувалось до масштабов общенационального унижения Великобритании и катастрофы европейского уровня. Королева Александра, а по ее примеру и многие британские аристократы стали демонстративно жертвовать в пользу семей погибших и раненых гулльских рыбаков. 12(25) октября Адмиралтейство приказало командующему Средиземноморской эскадрой немедленно направить шесть своих броненосцев, все броненосные крейсера и миноносцы в Гибралтар [147]. На следующий день, 13(26) октября, броненосцы «Victorious», «Illustriuos», «Majestic» и крейсера «Lancaster», «Theseus» и «Endymion» флота Канала (Channel Fleet) под командой вице–адмирала лорда Чарльза Бересфорда (Ch. Beresford) вышли в море, чтобы сопровождать (на английском морском жаргоне — «нянчить», «to nurse») русскую эскадру [148]; миноносцы также были приведены в боевую готовность. В тот же день началась мобилизация морских резервистов в количестве 25 тыс. человек. «28 современных судов королевского военноморского флота, — пишет историк Коннотон, — с командами из самых, бесспорно, профессиональных в мире моряков стали собираться из разных портов в ожидании приказа Лондона уничтожить русский флот» [149]. 14(27) октября Адмиралтейство шифром предупредило адмирала Бересфорда: «Возможно, Вам придется остановить Балтийский флот методами убеждения [by persuasion], но если это не удастся — то силой», для чего в его распоряжение передавалась армада, только что передислоцированная из Средиземного моря; пяти крейсерам отряда контр–адмирала Уокера (Walker) было предписано отслеживать передвижения русской эскадры, но так, чтобы русские могли видеть только один крейсер (остальным следовало держаться в отдалении) [150]. (15) 28 октября британские консулы в прибрежных испанских и португальских городах получили указание Лондона «продолжать информировать старшего морского офицера в Гибралтаре по телеграфу обо всех передвижениях русских военных кораблей» [151]. Таким образом, в эти дни Европа балансировала на грани войны.
Но в субботу 16(29) октября страсти заметно утихли — английские политики, в течение всей предыдущей недели неустанно нагнетавшие обстановку, неожиданно взяли более спокойный тон. Речь, произнесенная в этот день Бальфуром в Саутгемптоне, была окрашена миролюбием. «Прискорбное событие прошлой пятницы, — заявил премьер–министр, — не приведет к одной из тех великих [.] войн, которые, хотя, будучи время от времени необходимы [?], оставляют после себя прискорбные следы и неизбежно задерживают прогресс гуманности и цивилизации […] Период затруднений миновал» [152]. В ту же субботу Адмиралтейство предписало Бересфорду впредь «избегать каких?либо демонстраций, которые могли бы осложнить международные отношения», поскольку «Россия согласилась на наше требование учредить международное расследование и задержать движение судов, замешанных в трагедии» [153]. 18(31) октября 63–хлетний адмирал сэр Джон Арбетнот Фишер (J. A. Fisher), накануне получивший из рук короля пост первого лорда Адмиралтейства, писал жене: «Чуть было снова не началась война. Действительно, мы были на пороге ее, но русские отступили» [154]. Как видим, характер договоренностей, достигнутых накануне дипломатами, даже до первых лиц британского военного флота был доведен в искаженном свете.
Между тем из?за близкого присутствия английских военных судов обстановка вокруг самой русской эскадры еще несколько дней была накалена до предела. Когда утром 19 октября (1 ноября) корабли Рожественского салютовали, выходя из бухты Виго, дружественно настроенные к России испанцы приняли орудийный салют за перестрелку с находившимся поблизости английским крейсером «Lancaster» (к тому же
