том, что убийца целенаправленно пытается засадить меня за решетку. С его возможностями ему было бы нетрудно убить меня, но он вовсе не хочет моей смерти! Зачем ему меня убивать, когда я – его полное и безоговорочное алиби! Я его черновик, на который он собирается навесить все свои грехи и отправить меня на скамью подсудимых. Он меня лелеет, беспокоится о моем здоровье и каждый раз подставляет меня все более изощренно.
Я в сердцах стукнул кулаком по стволу пальмы, и с листьев на нас обрушился поток воды. Ирэн жалобно пискнула и втянула голову в плечи. Ее обновка мгновенно вымокла насквозь, и терракотовая футболка прилипла к телу, в точности повторяя его рельеф. Теперь Ирэн не просто дрожала от холода, ее колотил крупный озноб.
– Что же нам теперь делать, Кирилл? – спросила она, прижимая руки к груди.
Инспектор по чистоте была близка к отчаянию. Я подумал, что мы, конечно, можем переночевать в каком-нибудь курятнике, но утром хозяйка обязательно потребует наши паспорта для регистрации, и нам придется искать другое жилье, где все в точности повторится. И так мы будем болтаться по городу в поисках очередного курятника и при этом прятаться от милиции, кидаться в кусты при виде милицейской машины или патрульных, вздрагивать от стука в дверь, окрика в спину или косого взгляда прохожего. А убийца будет играть в прятки и где попало подкидывать свои дурацкие записочки. И так будет продолжаться до тех пор, пока я не найду негодяя, не обвешаю его уликами и не приведу его к Мухиной в кабинет.
Я взял Ирэн за руку, холодную, влажную, безвольную, и быстрым шагом пошел к набережной. Я давно открыл для себя одну истину: если чувствую, что зашел в тупик, то надо вернуться к исходной точке и уже оттуда двигаться в принципиально ином направлении, причем принципиально другим способом, например, скакать, или плыть, или лететь. Надо как бы начать новую жизнь.
– Куда мы идем? – спросила Ирэн.
– Туда, где мы сможем спокойно выспаться.
– Это далеко?
– Не очень.
– А разве в нашем городе есть такое место, где мы сможем спать спокойно?
Через городской сад мы вышли на набережную. На мокром асфальте отражались огни кораблей и катеров, стоящих у причала. Мимо закрытых аттракционов, похожих на спящих слонов, торопливо прошла одинокая парочка с зонтиком. Взволнованные волны, накатывая на нисходящие к самой воде ступени, расшибались в брызги, и монолитная набережная содрогалась от тяжелых ударов.
– Предлагаешь искупаться? – спросила Ирэн. У нее еще находились силы шутить, хотя выглядела она неважно. Лицо было бледным, щеки горели нездоровым румянцем, глаза блестели, и в них отражались огни парохода.
– Потерпи еще немного, – попросил я.
– Конечно, конечно! – охотно согласилась Ирэн. – Сколько скажешь, столько буду терпеть.
Ей было приятно, что я беспокоюсь о ней, что можно положиться на меня, довериться мне и спокойно ждать, когда придет рай в виде уютной комнаты и сухой постели.
Мы дошли до причальных кнехтов, которые напоминали экстравагантные железные пуфики, и встали на краю причала. Под нами покачивались на волнах большие и маленькие катера и яхты. Голые, освобожденные от парусов мачты размеренно качались из стороны в сторону, словно это были гигантские кисти, которыми невидимые титаны выкрашивали небо в черный цвет. Волны с легкостью играли яхтами, оттого белоснежные суденышки казались игрушечными, очень хрупкими, ненадежными, а потому ни к чему не пригодными. Мне показалось, что Ирэн что-то сказала мне, и я вопросительно посмотрел на нее, но она промолчала, и глаза ее наполнились тоской и усталостью.
– Сейчас, сейчас, – пробормотал я и пошел по кромке причала, надеясь найти на палубах хоть одну живую душу.
Человека в сером плаще с капюшоном, сидящего на корме под тентом, я едва разглядел. Он был сутул, неподвижен и держал в руках удочку. Корма то взлетала вверх, то опускалась, но человек, словно привинченная к палубе статуя, не реагировал, не размахивал для равновесия руками, не пытался схватиться за леер или снасть.
– Капитан? – спросил я его.
Фигура, накрытая плащом, осталась неподвижной, и лишь приподнялся капюшон; оловянный свет причальных фонарей скупо осветил худое бородатое лицо немолодого мужчины. Я не заметил ни любопытства в его глазах, ни даже вялого коммерческого интереса. Привыкший к глупым вопросам и воплям пьяных курортников, день и ночь полирующих набережную, маринер воспринял мое появление на кромке причала как баклана, который с рыбой в клюве приземлился на кнехт. Ничего не ответив, мужчина снова уставился на купающийся в волнах поплавок.
– На яхте катаешь? – задал я более конкретный вопрос.
Мужчина в плаще смотал леску, положил удочку под ноги и с зарождающимся интересом посмотрел на меня.
– А ты что, любитель острых ощущений?
– Так получилось, – ответил я. – Меня мама в детстве слишком сильно раскачивала в люльке. Теперь я по-другому не могу заснуть.
– Это дорогое удовольствие, – буркнул капитан. Он все еще не видел во мне серьезного клиента.
Я вынул из кармана пачку денег, стянутую резинкой, и разделил ее пополам.
– Этого хватит?
Мариман, явно ожидая подвоха, встал со скамейки, неторопливо прошел по сколоченному из двух досок трапу и приблизился ко мне. Молча взяв стопку, он полистал ее, склонившись так, чтобы не загораживать свет фонарей, и убрал с головы капюшон. Волосы его были длинными, почти до плеч.
– Ну-у… Этого хватит дней на пять, – сказал он, бесцеремонно заталкивая деньги в карман, словно мы уже обо всем договорились. – Плюс продукты да камбуз в ваше распоряжение.
– И плюс выпивка, – сказал я.
– Выпивка у меня своеобразная, может не понравиться, – скептически заметил капитан и, повернувшись к нам спиной, шагнул на трап. Мокрые доски заскрипели и прогнулись под ним; мне показалось, что трап сейчас обломится, и нам с Ирэн придется вытаскивать капитана из воды. Но он благополучно достиг кормы и, опершись о стойку тента, стал с интересом смотреть, как Ирэн, балансируя и размахивая руками, преодолевает трап.
– А далеко плыть собрались? – спросил он, когда мы благополучно зашли на борт. Поманив нас за собой по ступеням вниз, он подошел к стеклянной двери и сдвинул ее в сторону.
– Подальше от берега и людей, – ответил я.
– Понятно, – кивнул капитан и поднял вверх коричневый крючковатый палец, похожий на сучок. – Только запомни эти слова, чтобы на второй день плавания ко мне не было претензий. Деньги назад не возвращаю.
Капитан зашел в кают-компанию и включил лампочку. Она была тусклой, но ее света хватило на то, чтобы различить стоящие в углу низкие кожаные диваны, ковер на полу, круглый полированный стол и деревянный шкаф во всю стену с многочисленными дверцами.
– Свет от аккумулятора, – сказал он безразличным голосом. – Потому прошу экономить. А лучше пользуйтесь керосинкой.
– Как здесь хорошо, – прошептала Ирэн. Она едва держалась на ногах, а глаза ее закрывались сами собой.
– Вот когда я поставлю под перила балясины из красного дерева, – возразил капитан, повернувшись к Ирэн, – да куплю картины, и закончу оформлять бар, вот тогда здесь будет хорошо… Осторожнее, берегите головы!
Пригнувшись, он спустился по крутым ступеням на нижнюю палубу, где находились две каюты. Опасаясь, как бы Ирэн не пересчитала ступени нижней частью своей спины, я взял ее под руку. Ирэн с благодарностью опустила голову мне на плечо. Мы оказались в узком и коротком коридоре, застеленном красной ковровой дорожкой. Здесь, в закрытом пространстве, откуда нельзя было увидеть причал и волны, болтанка вызывала особенно неприятные ощущения. Казалось, что пол демонстрирует нам свой крутой нрав: то он, подобно разъяренному быку, пытался сбросить нас со своей спины, то вдруг резко уходил вниз, и наши ноги едва не отрывались от ковровой дорожки.
– Спать будете здесь, – сказал капитан, толкнув дверь одной из кают.
– Господи, как я ждала этого, – прошептала Ирэн, переступая порог и глядя на уютное, обшитое деревом гнездышко с двумя подвесными полками, аккуратно застеленными голубыми простынями и толстыми верблюжьими одеялами, столиком у иллюминатора, миниатюрным рукомойником, большим зеркалом в резной раме и встроенными шкафчиками.
– Гальюн и душ в торце коридора, – сказал капитан. – Вы в море желаете сейчас выйти? Или, может быть, дождемся утра?
– Сейчас, – ответил я.
– Тогда я попрошу тебя помочь мне поставить штормовой кливер, – требовательным голосом, исключающим отказ, сказал капитан и пошел наверх.
Ирэн села на полку, ощупывая одеяло. Она с трудом боролась со сном.
– Сейчас, – произнесла она. – Потерпи немного… Я только приму душ и начну готовить ужин.
– Какой ужин! Второй час ночи! Раздевайся и ложись!
– Хорошо, хорошо, – прошептала Ирэн. – Погоди минутку… Дай прийти в себя… А что мы будем делать завтра? С чего начнем? С самого начала?
– Плевать на завтра! Не думай о нем! Не будет его! – сказал я и прикоснулся ладонью к ее щеке. Она полыхала, словно Ирэн долго прижималась щекой к горячей грелке. – Ложись, я принесу тебе коньяку. И спрошу капитана, может, у него есть мед.
Я вышел в коридор и прикрыл за собой дверь. Довел девчонку до бедственного состояния! У нее жар, она засыпает на ходу!
Капитана я нашел на носу.
– Ну-ка, хватайся за снасть и по моей команде тяни на себя, – сказал он.
Раксы, увлекая за собой парус, с мелодичным переливом заскользили по веревке. Слабый ветер, как заскучавший пес, тотчас нашел новую забаву и, играя, стал полоскаться в поднимающемся к верхушке мачты кливере. Качка усилилась. Нос яхты с устремленным в открытое море бушпритом был подобен рыцарю, вооруженному пикой.
– Красивая у тебя девчонка, – сказал капитан, связывая конец снасти хитроумным узлом. – И любит тебя – будь здоров!
– Ладно тебе! – махнул я рукой. – Мы недавно познакомились.
– Ты мне на этот счет байки не рассказывай, – возразил капитан и хлопнул меня по плечу. – У меня глаз наметан. Я же вижу, как она с тобой обращается, как на тебя смотрит… Слова, жесты и взгляды влюбленной женщины подделать невозможно. Она сама их не замечает, потому как все происходит помимо ее воли.
Он встал за штурвал и принялся разворачивать яхту носом на маяк.
