Спасение пришло! Нам не придется ночевать на плоту, экономить воду и беречь заплесневелую шоколадку на последний день!
– Он нас заметил, Ирина! – горланил я, размахивая фальшфейером и кашляя от едкого дыма.
Дверь вертолета ушла внутрь, обнажив темный проем.
– Сейчас нам сбросят лестницу! – крикнул я Ирэн. – Готовься подниматься первой!
Я увидел, как в проеме появилась фигура человека. Он посмотрел вниз, сплюнул и помахал нам рукой. Затем взвалил на плечо видеокамеру и замер. Кажется, это был тележурналист. Молодчина, хорошие кадры нашел! Наверное, за этот репортаж ему неплохо заплатят.
Я отвел руку с фальшфейером так, чтобы дым обволок наши лица. Телевизионная слава нам совсем ни к чему. Я бы даже сказал, что она нам вредна, как диабетику шоколадный ликер. Правильно сказала Ирэн: нас нет, мы погибли. Пусть в «Новостях» покажут качающийся на волнах плот, затянутый густым красным дымом, в котором с трудом можно различить фигуры каких-то абстрактных людей.
Журналист закончил снимать, снял камеру с плеча и опять помахал нам рукой. Ну, теперь можно скидывать лестницу. Однако нам никто ничего не скинул, если не считать еще одного репортерского плевка вниз. Дверь закрылась, вертолет увеличил обороты, грозно зарокотал, лег набок и полетел вокруг маслянистого пятна. Сделав пару кругов, он взял курс на берег.
– Это все? – спросила Ирэн, провожая взглядом удаляющийся вертолет. – И на том спасибо. Морально поддержали.
Мы сидели друг против друга, испытывая что-то вроде стыда. Нам было стыдно за нашу радость и надежду. Выходит, мы слишком переоценили себя, коль были уверены, что ради нас к месту катастрофы прислали вертолет. Ирэн загрустила, легла посреди плота, раскинув руки в стороны, и притворилась спящей.
Прошло еще полчаса. Мы изнывали от зноя, но в воду не лезли. Я выловил обрывок паруса и сделал из него некое подобие тента. Ирэн бережно сложила аварийный комплект в резиновую сумку и тщательно затянула горловину. Мы оба молчали, словно забыли буквы и слова, и в нашей памяти сохранились лишь одни вопросительные знаки.
– А к нам кто-то плывет, – равнодушным голосом сказала Ирэн, глядя в сторону берега из-под ладони. Она уже не ликовала, не кричала «ура», предусмотрительно сдерживая эмоции. Правильно! Мало ли кто летает и плавает в Черном море? Всем радоваться?
Я тоже взглянул в сторону берега. Небольшой теплоход. Вроде тех, на которых катают курортников «в открытое море».
– Когда он притормозит, – сказала Ирэн, – и туристы схватятся за камеры и фотоаппараты, то предлагаю немедленно взобраться на борт. Иначе, пока прибудут спасатели, наши физиономии появятся в рекламах купальников и надувных лодок.
Проявляя завидную выдержку, мы с Ирэн лежали рядышком и смотрели на приближающийся теплоход. Опустив за борт руку, я медленно разгребал воду, удерживая плот в нужном направлении. Когда нас разделяло метров пятьсот, теплоход издал протяжный вой, похожий на тот, каким слон объявляет своему стаду о найденном водоеме. Мы, наученные горьким опытом, продолжали лежать. Пока не убедимся, что это спасатели, – рукой не пошевелим.
Теплоход сбавил ход. Белая громада медленно надвигалась на нас. Мы уже различали толпу людей, стоящих на палубе. Многие из них были одеты в оранжевые комбинезоны. Из широкой, косо усеченной трубы вился сизый дым. Наконец теплоход замер в сотне метров от нас. На палубе началось оживление. Кто-то отрывисто и невнятно говорил в мегафон. С грохотом разматывая могучую цепь, в воду опустился якорь.
– Продолжаем лежать, – сказала Ирэн.
Матросы принялись спускать на воду моторную шлюпку. Когда она поравнялась с палубой, в нее торопливо полезли люди. Они толкались, мешали друг другу и ругались. Наверное, нечто похожее происходило на тонущем «Титанике». Я заметил, что самым наглым был лысенький низкорослый человечек с видеокамерой в руках. Он размахивал своим аппаратом во все стороны, словно гранатометом, и другие жаждущие попасть на борт шлюпки с испугом шарахались от него.
Наконец шлюпка, заполненная людьми под завязку, коснулась воды. Завелся мотор. Вспенивая воду, шлюпка поплыла к нам.
– Сейчас будут брать интервью, – сказал я. – Готовься ответить на вопрос, не было ли у тебя искушения попить морской воды и съесть меня.
– А я не буду ничего отвечать. Прикинусь ненормальной, – ответила Ирэн.
Шлюпка приблизилась к нам и несколько раз объехала плот по кругу.
– Эй, вы живы? – крикнул рослый мужчина в джинсовой безрукавке, который сидел на корме и держал ручку управления.
– Молчи, – едва шевельнув губами, предупредила меня Ирэн.
До нас донесся всплеск весел. Шлюпка приблизилась к плоту и мягко коснулась его своим бортом. Кто-то, пытаясь удержать плот рядом со шлюпкой, нечаянно огрел меня веслом по голове. Я поморщился и открыл глаза.
Раздался всеобщий возглас, а затем аплодисменты. На нас смотрели десятки жадных глаз. Самым большим из них был объектив видеокамеры. Под ним горела красная лампочка, похожая на луч лазерного прицела. Худая девушка в потертых джинсах и с давно не мытой головой, опершись о борт шлюпки, протянула мне похожий на эскимо микрофон.
– Как вам удалось выжить?
– Хватайте их за руки и ноги! – предложил мужик в безрукавке.
Я приподнял голову, затем сел, изображая полное отупение. Камера фиксировала каждое движение на моем лице.
– О чем вы подумали, когда поняли, что остались живы? – проглатывая окончания, скороговоркой произнесла «немытая» девушка, тыча микрофоном мне в лицо.
– Я могу сесть в вашу лодку? – спросил я.
Все, за исключением девушки с микрофоном, дружно потеснились, освобождая мне место на лавке. Корреспондентка стояла на моем пути насмерть.
– За кого вы будете голосовать на предстоящих выборах?
Я встал, осторожно ступил босой ногой на пружинистый борт плота и оттуда шагнул в шлюпку, навстречу протянутым ко мне рукам. В какой-то момент я сделал вид, что теряю равновесие, и со всей дури врезал рукой по видеокамере. Лысый выронил ее. Камера упала в воду и, снимая мир морской фауны и флоры, пошла ко дну. Однако корреспондентка удержала микрофон, шнур которого натянулся как кукан с богатым уловом. Лысый подскочил к ней и тоже схватился за микрофон. Пока они вытаскивали камеру из пучины, я благополучно перебрался на шлюпку и уже оттуда подал руку Ирэн.
– Я врач, – представился мне молодой мужчина в голубой униформе с красным крестом на спине. – Как вы себя чувствуете? Нет ли на вашем теле ран или ушибов?
Я не успел ответить, как на меня и Ирэн набросили теплые одеяла. Хорошо, что шлюпка тронулась с места и помчалась навстречу свежему ветру, иначе я бы получил тепловой удар.
Подвинув врача, ко мне протиснулся другой мужик – плечистый, с пышными усами и недобрым взглядом.
– Кто-нибудь уцелел, кроме вас? – спросил он. – Видели ли вы живых людей в салоне в момент соприкосновения самолета с водой?
Ах, вот оно в чем дело! Спасатели решили, что мы с Ирэн – пассажиры злополучного самолета.
– Это ошибка, – произнес я, но вдруг Ирэн, сидящая рядом со мной, сделала неловкое движение рукой, и ее локоток припечатался к моим губам.
– Какое соприкосновение с водой? – пробормотала она. – О чем вы говорите… Это был кошмар, кошмар! Мы были единственными, кто летел в салоне бизнес-класса, может, поэтому остались живы…
Что она несет? Зачем она убеждает этих людей, что мы в самом деле были пассажирами самолета?.. Я повернул голову и многозначительно посмотрел на Ирэн. Тут шлюпка причалила к теплоходу. Оттуда уже спустили трап. Все, кто сидел в шлюпке, заторопились наверх. Врач стал кричать, чтобы нам с Ирэн помогли выбраться из шлюпки, но никто не принял эту команду в свой адрес. Шлюпка ударялась бортом о трап, скрипела и стонала. Мужик в безрукавке пытался поймать свисающий сверху крюк. Лысый телеоператор, пройдясь по моим ногам, стал громко отчитывать корреспондентку за то, что она не успела поймать камеру. При этом он тряс перед ее лицом намокшей кассетой, но брызги почему-то летели в Ирэн.
Мы поднимались на борт теплохода в числе последних.
– Ты что несешь? – шепнул я Ирэн. – Зачем сказала, что мы летели в самолете?
– Потому что они верят в это! И грузить их сейчас легендой о яхте и разрубившем ее крыле – глупо и неправдоподобно! – так же шепотом ответила Ирэн.
– Да у них есть полный список пассажиров, которые летели на том самолете! Сейчас они поинтересуются твоей фамилией…
– А я скажу, что забыла, кто я. Нам надо прикинуться чокнутыми. Пусть отвезут в больницу. А оттуда мы спокойно сбежим…
Спорить уже не было времени. Мы поднялись на палубу. Там нас поджидало еще несколько видеокамер. Ирэн закрыла ладонью лицо и воскликнула:
– Уйдите! Уйдите! У меня горе!
Журналисты наперебой начали задавать нам вопросы о том, пили ли мы мочу, обыскивали ли карманы у трупов и правда ли, что в минуты крушения самолета пассажиры испытывают сильное сексуальное возбуждение. К счастью, сквозь строй к нам протиснулись четверо рослых парней в белых халатах и с носилками. Я решил, что в горизонтальном положении буду больше соответствовать имиджу пассажира, который пережил авиакатастрофу, и, не предупреждая, плашмя упал на носилки. Санитары едва удержали меня, лица их напряглись, шеи вытянулись. Кряхтя, они стали пробиваться сквозь толпу. Ирэн немедленно последовала моему примеру. Она точно изобразила требуемый образ и даже безвольно опустила руку, которая свисала с носилок и раскачивалась в такт шагам санитаров. Опытные журналисты сразу приметили в этом хороший кадр и принялись фотографировать руку Ирэн крупным планом.
Я позавидовал ей и тоже скинул руку с носилок, но мои пальцы тотчас коснулись пола, а секундой позже я почувствовал на них чью-то рифленую подошву. Я очень правдоподобно застонал и вдобавок выдавил из себя неприличное слово. Тотчас в мои губы ткнулся микрофон, упакованный в круглую мочалку.
– Какой вам запомнилась катастрофа?
– Люди сидят в креслах, стюардессы разносят водку, – умирающим голосом произнес я. – И вдруг ужасный грохот, треск отваливающегося крыла, страшный ветер и жуткие крики…
– Вы счастливы, что остались живы?
– Не то слово…
– А как ваша фамилия?
– Не помню… То ли Мухин, то ли… Не, не помню…
Журналисты, как по команде, зашуршали списками пассажиров, отыскивая похожую фамилию.
– Может, Блохин? – выкрикнул кто-то.
– Нет, не Блохин, – ответил я твердо.
Тут группа парней в оранжевых спецовках оттеснила журналистов от носилок, и нас с Ирэн внесли в большую светлую каюту, пропитанную
