все, что не имеет отношения к пилотированию самолета. Я – пилот. Все внимание на приборы и на землю, которая еще была совсем близко и давала знать о себе буграми и кочками… Вот я на взлетке. Выровнял педали. Левая рука легла на рычаг газа и сдвинула его вперед до упора. Мотор по-звериному взвыл, словно я сделал ему больно. Ручку управления – чуть вперед. Самолет побежал по красной плеши. Меня прижало к спинке сиденья. Стрелка спидометра ожила и пошла по кругу, задевая цифры: «50, 70, 90…» Быстрее, быстрее от глупой комиссии, которая наверняка приняла меня за воздушного хулигана! Прочь от этих людей, которые привыкли устраивать свою жизнь между пунктов и параграфов летных инструкций. О чем они думают, глядя вслед моему самолету? Что они знают обо мне? Хмурят брови, цедя сквозь зубы ругательства, обещают мне большие неприятности, вплоть до полного отстранения от полетов, грозят строгими оргвыводами диспетчеру и инструктору…
Есть взлетная скорость! Ручку на себя… Убрать шасси. Втянуть закрылки. На панели вспыхивают зеленые лампочки – значит, все команды выполнены. Обратного пути уже нет, самолет в воздухе, все пути ведут только в небо. Теперь правую педаль вперед и сразу же подать в сторону ручку. Можно прибрать газ на половину хода… Самолет, быстро набирая высоту, лег на крыло и по большой дуге полетел над аэродромом. Я посмотрел вниз. С такой высоты уже трудно было различить, кто есть кто: где инструкторы, где зеваки, где парашютисты. Лишь яркие пятна парашютов украшали выжженное поле, словно распустившиеся маки… Все! Самое страшное позади. Я уже переступил черту закона и инструкций, я уже сотворил то, на что не сразу смог решиться. Странно! Теперь я чувствовал облегчение. Необходимость выбора зачастую мучит человека больше, нежели страх за содеянное. У меня выбора уже не было, я его сделал. Теперь надо постараться извлечь максимум выгоды из ситуации, коль я принес в жертву свою репутацию самого опытного и аккуратного стажера-пилота.
Самолет добрался до облаков. Казалось, я медленно двигаюсь по улице, расчищенной от снега и сдавленной с обеих сторон огромными сугробами. Ослепительно белые, комковатые, неповоротливые, как ламантины, облака словно с высокомерием смотрели на меня и удивлялись: что это за летающая вошь затесалась в их общество? Я еще раз накренил самолет на правое крыло. Желтая от людских тел набережная расстелилась под крыльями. Пирсы впились в голубое полотно моря, словно кровельные гвозди в лазурный шифер.
Желание выкинуть какой-нибудь финт захлестнуло меня. Ручка управления самолета – это наркотик. Удержаться невозможно… Я выровнял педали и резко потянул ручку управления на себя, едва не вдавив ее себе в живот. Солнце, похожее на большую медовую каплю, сорвалось вниз, пронеслось дугой над пластиковым сводом фонаря и на мгновение ослепило меня. Надрывно гудя мотором, самолет устремился вверх, рассекая упругий воздух крыльями. Я почувствовал, как мое тело, стянутое ремнями, становится необыкновенно тяжелым, и голова наливается свинцом, и ртутные капли пота неправдоподобно быстро стекают по лицу, и темнеет в глазах. Я стал дышать часто и неглубоко, ибо не было сил сделать глубокий вдох – легкие зажала чугунная грудная клетка. Я стискивал зубы, пялился на прибор, по которому бежали мелкие цифры, и отсчитывал в уме секунды. Шесть, семь, восемь… И вот над моей головой голубое небо сменилось бесконечной полосой пляжа; море повисло над фонарем, угрожая душем вылиться мне на голову. Пирсы, корабли, рестораны и кафе проносились над моей головой, едва не задевая мое темечко.
Перегрузка отпускала, самолет начинал пикировать, и земля вернулась под крылья. Я толкнул левую педаль и отвел ручку в сторону. Море, беспрекословно подчиняясь, начало вставать на дыбы за правым крылом, опять повисло над фонарем, но тотчас вместе с кораблями, пирсами, пляжными раздевалками ухнуло вниз… Представляю, какой фурор произвели мои пируэты на отдыхающих! Но вот уже центральный причал, городской парк… Еще небольшой доворот вправо… Где-то подо мной должна быть наша контора. Ага, вот она, спряталась под громадой жилого дома. Асфальтовый пятачок, на котором я когда-то очень давно парковал свой «жигуль», выглядит как набойка для дамской туфельки. Все сдвигается быстро, рассмотреть детали нельзя. Парки и скверы похожи на зеленые рваные мочалки, разбросанные по земле… Самолет на мгновенье накрыл облако, словно сожрало его. Несколько секунд я летел вслепую, окруженный молочной завесой. Словно не переварив, облако так же неожиданно избавилось от самолета. А подо мной уже другие декорации и игрушки. Южнобережное шоссе. Чуть левее, среди красных прямоугольников крыш, спрятался дом Фатьянова. А чуть правее – дом Тоси. Весь город я мог охватить одним взглядом. Неужели я в нем жил, переживал, убегал, прятался, стрелял? Я был ничтожно мелким, значит, мои мысли и деяния – еще мельче, еще ничтожнее.
Сквозь гул мотора до меня донесся едва различимый звук. Казалось, что в кабину попала муха, и вот она бьется своей глупой головой о плексиглас фонаря и жужжит. Я посмотрел по сторонам. Мухи не видно. Звук исходил откуда-то снизу, из-под моих ног. Я взялся за ручку управления левой рукой, а правую опустил и нащупал наушники. Диспетчер надрывал горло так, что наушники дрожали:
– «Полсотни второй»! Немедленно возвращайтесь на базу! Немедленно возвращайтесь на базу!..
Конечно, вернусь, куда же я денусь! Но в разговоры лучше не вступать. Это меня отвлечет. А сейчас надо собраться и сориентироваться в паутине дорог, опутавшей горный склон. Вот уже и поворот в лес. Подо мной проплыли серые коробки гаражей, трубы ТЭЦ… Я начал набирать высоту, чтобы идти параллельно склону. Повсюду лес. Лохматый, с ложбинами и подъемами, словно скомканный зеленый палас с длинным ворсом, который кинули на пол, да пока не расправили. Коричневой нитью подо мной извивалась грунтовая дорога. Вот первая развилка. Буквально сразу – вторая… Я прибрал газ и выпустил закрылки. Посадочный режим. Надо постараться лететь с минимальной скоростью, чтобы успеть увидеть то, что я хотел увидеть… Ручку от себя… Высота падает слишком быстро… Рычаг газа вперед – всего на несколько делений…
Я отчетливо увидел шлагбаум, похожий на тоненького полосатого червячка, лежащего поперек дороги. Дальше! Дальше! Грунтовка стала заметно шире. Теперь это уже не грунтовка, а асфальт! Бетонный забор, который словно нитка бус висит на склоне. Металлические ворота. Наблюдательные вышки по периметру… И целый городок внутри – с автопарком, большим плацем, спортивными площадками, казармами и служебными корпусами… Ручку управления чуть влево. Надо облететь гарнизон по периметру. И снизиться, насколько это возможно. Кажется, верхушки сосен сейчас чиркнут по днищу самолета. Круче, еще круче вираж! Я буквально навалился плечом на левый борт. Земля плыла подо мной… А это что? Похоже на огромный окоп, с одной стороны которого высится земляной вал. Стрельбище! Самое настоящее армейское стрельбище! И на нем полно людей! Не меньше дюжины лежат на огневом рубеже. Еще десятка три толпятся в тылу.
Опять разворот! Скорость упала до критической отметки. Еще мгновение – и начнется сваливание. Я толкнул вперед рычаг газа и надавил правую педаль. Теперь гарнизон проплывает по правому борту. Я таращил глаза, рассматривая газоны, белые полоски бордюров, крохотный памятник с протянутой рукой, похожий на шахматную пешку… Еще доворот… Казалось, крыло сейчас разрежет крышу особняка, на фасаде которого развевался флаг… Наверное, это штаб. Рядом с ним – беготня. Люди, как клопы, разбегаются в стороны. Кто-то машет руками. Может, мне? Солдаты в таких дебрях наверняка соскучились по цивилизации и проявляют обыкновенный мальчишеский восторг при виде самолета…
Ах, блин горелый!! А это что стоит рядом со штабом?! «Лендкрузер»!! Он!! Тот самый!! Я невольно заорал от избытка чувств, а рука, против моей воли, стала давить на рычаг, заставляя самолет опустить нос и нацелить его на джип. Как жаль, что я сейчас не в кабине «Су-27»! С каким бы наслаждением я надавил бы на гашетку, посылая огненный смерч в джип… Значит, вот где ты гнездишься, тварь! Вот твоя нора! И я сейчас парю над тобой, и мне хочется открыть фонарь и помочиться вниз! Поиграл в прятки, ублюдок? Спрятался от меня, выродок? Теперь я разворошу твое гнездо, чего бы мне это ни стоило!
Я вовремя опомнился, с силой толкнул рычаг газа вперед, и крылатая машина, которая уже едва держалась в воздухе, стала набирать скорость. Последний вираж… Плац, спортивный городок, казармы… Опять стрельбище… Эх, солдаты, знали бы вы, какой негодяй командует вами…
И тут вдруг мне показалось, что самолет своим брюхом зацепил острые колья забора. Он затрясся, как в судорогах, звук мотора захлебнулся и затих. Лопасть винта замерла прямо на моих глазах. Я услышал то, чего не слышал еще никогда: как шумит ветер за бортом, когда самолет летит. Вокруг меня, стремительно поднимаясь к облакам, засверкали желтые полоски трассеров. Раздалось несколько глухих хлопков, с каким, наверное, лопаются барабаны… Я не успел понять, что произошло, как самолет стал заваливаться набок. Ужас словно заморозил меня, сделал тяжелыми и бесчувственными руки и ноги. Кресло вместе с полом уходило из-под меня. Неимоверными усилиями я заставил себя схватиться за ручку управления двумя руками… Надо попытаться спланировать… Но высота слишком мала, чтобы выйти из сваливания и перейти в горизонтальный полет… Какой ужасный, невыносимый свист за бортом!.. Земля приближалась. Деревья росли, тянулись ко мне, словно щупальца гигантского осьминога… Самолет медленно выравнивался. Но слишком медленно! И все равно – разницы никакой, как он падает. Все равно ему некуда садиться – кругом деревья…
До крови закусив губу, я потянул ручку на себя, пытаясь хотя бы уменьшить скорость снижения и продлить еще на несколько секунд эту агонию. Я успел увидеть, как крылья срезали несколько самых верхних веток, мгновенно превратив их в силос, а потом раздался страшный треск, фонарь накрылся чем-то темным, спутанным; он лопнул и стал крошиться, словно плитка белого шоколада…
И все. Мрак забвения. Ни боли, ни мыслей, ни звуков. Жизнь ушла в пятки и там затаилась.
Глава 31
КОНТЕЙНЕР
Мне казалось, что кровь заливает глаза. Нет, не просто заливает, а что я тону в ней. Все, что меня окружало, было кровью. Может, я уже растворился в ней и стал вишневым, желеобразным сгустком? Что это? Скорее жизнь или скорее смерть? Но я ощущал движение воздуха на лице, я улавливал запах – нет, не тошнотворный крови, а горьковатый аромат сосновой смолы… Я все больше воспринимал себя. Я лежу. Нет ни боли, ни волнений. Мои глаза закрыты, но кровавый свет пробивается сквозь веки…
Я чуть приоткрыл глаза. Маленькое «деревенское» окно с двумя створками. Нижняя часть его закрыта занавеской на проволоке. Верхнюю заполняет огромное красное солнце. Закат. День подходит к концу. Какой день? Неужели все тот же, когда я самовольно взлетел без инструктора, а потом стал кружить над воинской частью, да еще и спикировал на «Лендкрузер», стоящий у штаба? Что было потом? Часть жизни вырвана из сознания…
Я пошевелил головой, словно хотел определить габариты, какие занимало мое тело на этой планете. Мои руки лежали поверх одеяла, голова уютно пристроилась в середине продавленной подушки. Подо мной поскрипывала железная койка, выкрашенная белой краской. Рядом – тумбочка, исписанная вдоль и поперек аббревиатурой «ДМБ». Комната маленькая, с белыми стенами. В ней никого, кроме меня. В разных углах стоят еще две койки, заправленные так аккуратно, что создается впечатление, будто вместо матрацев под одеялами лежат гранитные надгробные плиты с идеально ровными краями, а в наволочках спрятаны чемоданы. Это больница?
Привстал, все смелее управляя своим телом. Джинсы и рубашка на мне, матросские ботинки – под койкой. Руки и ноги целы, вот только все время кажется, что правый глаз плохо видит, что-то мешает… Я провел рукой и нащупал край лейкопластыря. Легко и без боли оторвал его. На внутренней части налипла запекшаяся кровь, похожая на коричневый песок. Значит, у меня разбита бровь. Я, как слепой, изучал свое лицо на ощупь. И на лбу лейкопластырь, и на подбородке. Наверное, осколками плексигласа всю физиономию посекло.
Надел ботинки. Меня немного пошатывало. Я подошел к окну. Солнце уже наполовину спряталось за лесом. Металлический щит с нарисованным на нем солдатом отбрасывал длинную густую тень. «Военнослужащий обязан строго соблюдать правила ношения военной формы!» Справедливый призыв… Я заправил рубашку в джинсы, зашнуровал ботинки.
Через дверь я попал в короткий коридор, в котором стоял крепкий запах медикаментов. Пусто. Тихо. Только гудят на потолке неоновые лампы. К стенам прижимаются ряды сидений, похожие на те, которые стоят в кинозалах. На дверях кабинетов таблички: «Процедурная», «Терапевт», «Стоматолог»… Ни больных, ни врачей! Можно позавидовать здоровью местного контингента.
