— Кто бывал у вас дома в последнее перед смертью время?
— Не скажу.
— Тогда мы вас будем держать в этом состоянии вечно.
— Лжешь. Вы не сможете.
— Верно. Но будем держать долго. Вы все равно не выдержите.
— Не знаю.
— Ладно, вы пока подумайте, а я отлучусь. — Послышался звук нескольких нарочито громких шагов.
— Не уходи… Сын с женой.
— Знаем.
— Почтальон, вододроводчик.
— Вы напрасно тянете время.
— Друзья и знакомые.
— Фамилии.
— Шилов с женой.
— Знаем.
— Куриловский.
— Знаем.
— Томилин.
— Имя и отчество.
— Сергей Анатольевич.
— Кто еще?
— Женщина.
— Фамилия, имя, отчество?
— Гусенкина Инна Владимировна.
— Больше никто?
— Никто. Теперь отпустите.
— Сейчас. — Раздался звук шагов, и полковник продолжил значительно тише, обращаясь, по- видимому, к генералу: — Он ничего больше не знает. Дальнейший допрос бесполезен.
— Я все сказал. Отпустите.
— Отпустим, голубчик, отпустим, — вмешался неожиданно генерал, решив вдруг отметиться перед покойником в качестве начальника, и добавил шепотом: — А он нас не водит за нос?
— Они никогда не врут… почему-то. Не умеют или не могут, не знаю.
— Ему осталась пара минут, — влез в разговор конфиденциальный шепот Щепинского, — донор полностью истощен, уже и пульс пропадает.
— Отпустите же, сволочи.
— Прикажете вызвать машину? — деловито спросил полковник.
— Да, конечно. А что тут делать?
— Отпустите, отпустите, отпустите…
— Я могу выключить компьютеры?
— Да, конечно. Вы не против, полковник?
— Он уже не нуждается в этом, — педантично заметил полковник, — они оба уже ни в чем не нуждаются.
— Зато компьютеры нуждаются, — уточнил любезно Щепинский.
И тут мне повезло — полковник стал набирать на своем телефоне номер генеральской машины, чтобы подогнать ее к подъезду, а я мог еще на несколько секунд включить видеокамеру. Затем раздался щелчок, и все смолкло.
Джефу осталось заснять отбытие генерала, появление микробуса и вынос в него уже двух трупов. Парень за эти несколько часов как-то сразу повзрослел или, как ни странно звучит, постарел.
— Я как в дерьме выкупался, — пояснил он, перехватив мой взгляд.
42. ПРОКОПИЙ
Но преклонение перед фактом и есть великий порок!
Я тоже чувствовал себя не лучшим образом. Из-за того, что я не мог слушать всю эту безобразную сцену вполуха, а вынужден был вникать в каждое слово и интерпретировать любой звук, теперь казалось, от меня самого исходит трупный запах. Но зато, по диалектической поговорке «Нет худа без добра», я укрепился в решимости расправиться с «Извращенным действием».
Должно быть, выглядел я скверно, потому что оказавшаяся дома Полина встретила меня испуганным взглядом:
— Что с тобой?
— Наслушался гадостей. Никогда раньше не думал, что можно допрашивать мертвеца.
— Кто же это и где допрашивает покойников? — она нахмурилась.
— У Щепинского. А кто — точно еще не знаю. ФСБ, ФСК, а может, ФБР или Моссад, — я налил себе в фужер коньяка, — все они одним миром мазаны.
— Ты хочешь сказать, — строго уточнила она, — что Щепинский разрешает допрашивать своих пациентов непосредственно после сеанса реставрации?
— Нет, он разрешает допрашивать мертвецов, он делает говорящих мертвецов. Пациентом это не назовешь. Понимаешь, он реставрирует их ровно настолько, чтобы они могли говорить хоть полчаса. Придя в сознание, человек обнаруживает себя уже разлагающимся трупом. Они отвечают на любые вопросы, лишь бы им позволили умереть окончательно.
— Отвратительней не придумаешь… Ты есть в состоянии?
— Через какое-то время попробую… Зато я теперь готов копать яму для этого безобразия… очень глубокую. Такую научную деятельность следует остановить.
— Это хорошо, — кивнула она, — хотя, впрочем, что тут может быть хорошего. Скажем так: это правильно.
Как странно, отметил я механически, что ее занудный педантизм меня вовсе не раздражает.
Мне показалось, она собирается сказать что-то еще, но продолжения не последовало. А ведь нам бы пора вернуться к разговору о ребенке, с тех пор прошло уже две недели с лишком. Помня, что у нее идеальная память и что она склонна скрупулезно выполнять свои обещания, я выспрашивать ничего не стал, чтобы нечаянно не пробудить в ней упрямство.
Поглядев на меня как бы с сомнением и выдержав долгую паузу, Полина удалилась на кухню, побрякиваньем кастрюль и сковородок выказывая свое усердие в приготовлении пищи. Это уже само по себе было хорошим знаком: она не часто соглашалась играть роль феи домашнего очага.
Она заговорила об этом сама, без наводящих вопросов, на следующий день утром, когда, утомившись любовью, я бездумно лежал на спине, с наслаждением ощущая рядом ее прохладное тело.
— Я оценила твой такт и твою выдержку. Но я вчера не хотела, чтобы мысли о рождении ребенка перемешались у тебя в голове с трупным запахом. Не буду томить тебя и сразу скажу: все устроилось сообразно твоим желаниям.
Она сделала паузу, предоставляя мне время высказать свое удовольствие либо неудовольствие, но мне не хотелось перебивать ее речь, и я в ответ осторожно погладил ее по бедру.
Получив таким образом подтверждение, что я обрадован и благодарен, она повернулась на бок и, подперев голову ладонью, заговорила быстро и оживленно, иногда глотая окончания слов:
— Представляешь, когда я сказала Виктору, он не рассердился и не впал в панику. Всполошился,
