— …То у него будут и другие проблемы, помимо энцефалограммы. Например, регистрация рождения и свидетельство о рождении. Человек без документов — у нас не человек. Предъявление твоего паспорта может вызвать недоумение. Крот об этом подумал?
— Боюсь, что нет, — ее взгляд стал растерянным, даже беспомощным, — и я тоже… Надо что-то придумать, это скорее по твоей части.
— Да уж постараюсь. Не начинать же ему жизнь с поддельных документов.
— Какие еще проблемы ты предвидишь?
— Они могут возникать, как грибы в лесу, в любой момент и где угодно. Если государственные службы безопасности имеют интересы в делах Щепинского, то они просвечивают и ваш институт. Сведения о лабораторном ребенке вызовут у них любопытство, а когда они протянут к нему свою лапу, хорошего не жди. Очень удобный объект для шантажа… Да и вообще всего не предугадаешь, проблемы будут. Мы все находимся в зоне высокого напряжения.
— Так получилось, увы. А ведь мы с самого начала хотели этого избежать… Значит, ты хочешь сказать, что ребенку опасно долго пребывать в такой зоне?
— Именно так. Ликвидировать «Извращенное действие» совсем не то, что закрыть магазин, нарушающий правила торговли. Будет взрыв, и вашу лабораторию он наверняка тряхнет тоже. Мы слишком близко к эпицентру.
— Постой-ка… Ведь ты не планируешь физического уничтожения кого-то или чего-то? По-моему, это входит в условия контракта с тобой, да и вообще само собой разумеется.
Что у нее с головой? Ох уж эти ученые… Ясное дело, я приду к Щепинскому и его деловым партнерам с евангельской проповедью, а они мгновенно раскаются и перестанут себя плохо вести…
— О да, конечно! Я вообще не собираюсь ничего и никого уничтожать… Видишь ли, в психушке наш общий знакомый мне усердно внушал, что в мире существует закон самоуничтожения зла. Вот я и хочу проверить этот философский тезис на практике. Моя задача — всего лишь инициировать и без того неизбежное самоуничтожение «Извращенного действия».
— В твоем исполнении такие речи мне кажутся странными. И мне не нравится, как ты сейчас говоришь… Если так, почему нам следует чего-то опасаться?
— Да пойми же, независимо ни от чего такое заведение, как у Щепинского, не может рухнуть без треска, без разлетающихся по сторонам обломков и осколков. Я трезво оцениваю степень риска: она вполне приемлема для меня, для тебя, для всей вашей научной братии. Но ребенок — это другое дело.
Я замолчал, чтобы ей не показалось, будто я пытаюсь давить на нее, и возникла довольно долгая пауза.
— Хорошо, я поразмыслю над этим, — ответила она тихо.
— Только не нужно заранее устраивать дискуссий с Кротом. Пусть сперва будет так, как он хочет. До начала активных действий нашему ребенку ничто угрожать не будет, и наука за это время успеет получить свое. А когда станет горячо, придумаем что-нибудь… Главное, не заводи споров с Кротом, нам лишний нерв сейчас ни к чему.
— Что верно, то верно, — она усмехнулась, — можешь считать, что ты меня перевербовал… отчасти.
Я мысленно обругал себя идиотом: в какой уже раз переоцениваю ее простодушие.
Через несколько дней мы с Полиной посетили, в сопровождении Крота, подготовленный им инкубатор, и я опять усомнился в здравомыслии профессора. Среди разнообразной электронной аппаратуры располагались, как инородные тела, амбулаторная койка для Полины и детская кроватка. Если даже отбросить абсурдность и неуютность этого интерьера, очевидно было, что, как только младенцу исполнится год и он начнет самостоятельно передвигаться, он тотчас расковыряет размещенные в пределах доступности сверкающие никелем и пестреющие цветными клавишами приборы.
Я с любопытством взглянул на Полину — она улыбнулась и чуть заметно кивнула: надо думать, в ней заработали те самые включаемые беременностью механизмы, о которых она говорила.
Для меня настало спокойное время. До начала решительных действий оставалось месяца полтора, и я старался заранее подготовиться ко всяким вариантам развития событий.
Прежде всего следовало предусмотреть безопасное убежище для ожидаемого ребенка. Насколько я помнил, Валька Рыжая, медсестра из психушки, тоже собиралась рожать в ближайшее время. Предварительно позвонив из уличного автомата, я нанес ей визит с максимальным соблюдением техники безопасности, чтобы не засветить ее, если Порфирий уже успел установить за мной постоянную слежку. В том, что таковая будет установлена к началу операции по уничтожению «Извращенного действия», я не сомневался.
У Рыжей был вид цветущий. Происходя от сельских родителей, она унаследовала сколько-то хрестоматийного крестьянского здоровья, присущего, если верить книжкам, русской деревне.
— Отлично выглядишь, — я слегка погладил ее по животу, — когда поздравлять можно будет?
— Сейчас скажу точно. — Доставая из кухонного шкафа бутылку и рюмку, она бросила на меня косой любопытный взгляд, но отвечать не торопилась. И только расставив передо мной закуски и дождавшись, когда я выпью, принялась загибать пальцы, беззвучно шевеля губами.
Вот ведь какая сметливая баба — сразу сообразила, что я не просто так спрашиваю.
— Дней через сорок, — вскоре последовал результат вычислений.
Осушив еще одну рюмку молча, чтобы придать вескость последующим словам, я напрямую спросил:
— А как ты насчет того, чтобы покормить еще одного ребеночка, который должен родиться?.. Чтобы здоровья от тебя поднабрался?..
Она остановила на мне, спокойный взгляд, без всякого удивления, но, как мне показалось, выжидательно.
— За хорошие деньги, — поспешил я добавить.
— Да я вроде как не нуждаюсь… — Она оттопырила пухлую нижнюю губу и повела плечом. — А чего это ты устройством детей занялся? У тебя была, помнится, другая профессия.
— Это будет мой ребенок.
— Твой… тогда дело другое. Твоего кормить буду, не сомневайся… А что я с этого буду иметь?
— Я же сказал. Сама знаешь, не обижу.
— Деньги — они и есть деньги. И лишних не бывает, и без лишних прожить можно… А тебя-то я иметь буду?
Эге, да тебе, голубушка, палец в рот не клади…
— Мне сейчас все без надобности. — Она кивнула своему животу и непринужденно продолжила: — Но вот когда рожу, чувствую, буду ужас какая похотливая, — в ее голосе зазвучали мечтательные нотки, — а ты мне тогда понравился. — В завершение своей речи она нахально облизнулась.
Оголенная простота вопроса застала меня врасплох — я выдержал дипломатическую паузу.
— Ладно, там разберемся. — Она налила мне еще стопку водки, полную, точно до кромки. — Так ли, сяк, твоему ребенку отказа не будет… Ну давай, за наших детей.
Перед тем как откланяться, я счел полезным ее предупредить:
— Буду тебе позванивать, а светиться у тебя зря не буду. Чтобы те, кто меня пасут, не нашли сюда дорогу. Ты не беспокойся, ничего страшного нет. Просто у меня сейчас работа серьезная, вот за мной и присматривают.
— Я поняла.
Уже в дверях она спросила:
— Так как тебя называть? Доктор?
— Только так.
— Тогда слушай, Доктор. Я рожать собираюсь у знакомого врача, больница тут рядом. Я его давно знаю. И ежели у тебя с ребенком… насчет документов не все гладко… он сможет оформить, к примеру, мне двойню. Как ты сказал? За хорошие деньги… по-простому — за бабки.
Ох догадлива… слишком догадлива. А может быть, это и к лучшему…
Прощаясь, она крепко прильнула ко мне своими полными губами, и я почувствовал их настойчивую мягкость и возбужденное подрагивание. Похоже, насчет того, что ей сейчас «все без надобности», она
