— Я все о себе знаю, капитан.
— Меня зовут Алексей. Давайте оставим пока официоз, это ни к чему.
— Я не собираюсь заводить с вами неофициальные отношения. И не надо пересказывать мою биографию, я в ней ориентируюсь не хуже вас.
— Думаю, что лучше, — он как-то странно смотрит на меня. — А знаете ли вы, что ваш бывший любовник Стас Дорохов — один из местных криминальных авторитетов? Известно ли вам, что он подозревается в...
— Мне это неинтересно, я не имею к нему никакого отношения уже много лет.
— Ладно. Но мы к этому еще вернемся. И я теперь знаю, за что вы так предвзято относитесь ко мне. Я узнал о вашем друге из Березани, выяснил, что с ним случилось.
— Я тоже это знаю.
— Я понимаю ваши чувства и признаю, что такое бывает. В последние годы даже слишком часто, к сожалению... А известно ли вам, что те двое, убившие вашего приятеля, через год умерли? И вот ведь какое совпадение: погибли так же, как и ваш друг! То есть кто-то забил их до смерти, причем в одну ночь. Убийц так и не нашли.
— Я в курсе. И мне их не жаль.
— Еще бы вам не знать... Вас и ваших друзей допрашивали в связи с этими убийствами. И вам бы не удалось избежать наказания, если бы не показания гражданки Петровой. Это вам известно? И ей поверили, потому что у нее не было никаких оснований выгораживать именно вас, Элиза, — в документах интерната зафиксировано, что ваши с ней отношения всегда были откровенно враждебными, долгие годы.
— Зачем вы мне рассказываете все это? Я в курсе.
Танька не выдала нас. Она смотрела мне в глаза — и врала на очной ставке, она ненавидела меня — и вынуждена была врать следователю, и от этого еще больше ненавидела, но она нас не выдала.
— Я хочу разобраться в этой темной истории.
— Я не убивала Сашку и никого не нанимала для этого.
— Я не о том. То, что вы его не убивали, для меня аксиома, вы слишком умны, чтобы совершить такую глупость. Вашего соседа с кем-то перепутали. С кем?
— Я еще раз вам говорю: не знаю.
— А я думаю, знаете. Послушайте, Лиза, вы мне очень симпатичны, и я не хотел бы, чтобы с вами случилась беда. Я надеюсь, что мы сможем стать добрыми друзьями.
— Когда ад замерзнет, да.
— Я вам так неприятен?
— Дело не в вас. Поймите, капитан, простую вещь: я не способна ни на какие отношения. Я не потерплю рядом никого, кто претендует на какие-то мои чувства или эмоции, я просто живу, но если бы мне сейчас сказали, что на завтра назначен конец света и я могу спасти мир, чуть пошевелив пальцем, я бы сжала руки в кулаки.
— Я начинаю понимать...
— Спасибо, что подвезли. Очень мило с вашей стороны, правда. Но вам с вашей внешностью и обхождением совсем нетрудно найти себе полноценную женщину. Советую.
— Это из-за Стаса Дорохова, да?
— Прощайте, капитан. Заболят зубы — обращайтесь.
Я не собираюсь вести с тобой задушевные беседы.
— Лиза, я насчет мебели...
Матвеевна поджидала меня в коридоре. Проклятая кикимора, только тебя мне и не хватает! Я не в том настроении, и больше всего мне сейчас хочется кого-то хорошенько пнуть, зима все ближе, и в мою жизнь снова пытается просочиться Стас. А еще один надоедливый тип в погонах преследует меня, и дома ждет темная лошадка — Андрей... или Андерс, и насчет него у меня есть не очень приятные догадки...
— Лиза, ты слышишь? Отдай мне мебель Антоновны.
— Почему?
— А зачем она тебе? Да и не твоя это мебель.
— Но и не ваша.
— Отдай, слышишь?
А не пошла бы ты... нет, туда тебе сходить уже не светит. Не в этой жизни. Разве что геронтофил какой найдется.
Андрей спит сном праведника, укрывшись пледом. Что мне с тобой делать? Откуда ты только взялся на мою голову? Все-таки добрые дела осложняют жизнь. Собственно, я могу сейчас получить десять тысяч евро, но что-то подсказывает, что не видать мне этих денег как своих ушей. Как ты оказался здесь? Уж слишком запутан твой рассказ, такой провал в памяти могут вызвать некоторые препараты, но вот что странно: я помню, как мыла тебя и не видела никаких следов от инъекций. Сотрясение мозга у тебя легкое, провала памяти вызвать не могло. Что же происходит?
Я иду в ванную. Мне хочется посидеть под горячим душем и подумать, а лучше всего мне думается под шелест воды, потому я люблю дождь, только летний, когда тепло и влажно, и дышится легко. Что же происходит? Если этот парень говорит правду... хотя нет, есть куча расхождений. Например, он сказал, что машина подпрыгнула на выбоинах и багажник открылся. Но это была «Мазда», у нее багажник не мог открыться, это технически невозможно. Ну разве что предположить, что его специально не закрыли, но тогда похитители точно спятили — кладут в багажник такой груз и не закрывают крышку как следует. Нет, не сходится.
И рассказ о жене Клауса Вернера Анне. Что-то не верится мне в ее благородство. Как Андрей сказал — теперь предприятие принадлежит ему? А что же получает Анна? Что там, в завещании Клауса Вернера? И почему его убили, а Андрея — нет? Я не понимаю, на что он делает ставку. Разве что он сам все устроил, но зачем? Чтобы получить деньги и бизнес? Но у него и так все было... или он врет? Как он оказался в нашем городе? Нет, что-то не сходится во всей этой истории. И потом... Сашку-то зачем убили? Если Андрея ищут, то он нужен им живой, зачем убивать? Или они везли его куда-то, чтобы убить? А не проще ли было убить там, где допрашивали, и загрузить в багажник труп, который бы уже никуда не сбежал? Я точно знаю, у кого есть ответы на эти вопросы. Деберц, психопат и придурок, вот кто должен знать, что случилось. Но я не могу прийти к нему и велеть: расскажи-ка мне, что за парня ты держал в подвале. Не знаю, что делать, но у меня плохое предчувствие.
Хотя мне может помочь... Ирка. Все время мне казалось невероятным, что Жора прислал Деберцу больную проститутку. Он же не совсем спятил? Тут тоже что-то не сходится. И как-то вся эта история вокруг меня вращается, а это уж совсем глупость. Стас прав, я никто, человек из толпы. Кому могла понадобиться столь сложная интрига вокруг меня? Невозможно.
— Ты уходишь?
— Спи, пойду куплю новый детектив. — Лежи тихо, мой таинственный гость, а я тем временем попробую понять, что происходит.
— Ты любишь детективы?
— А то. А ты разве нет?
— Ну, даже не знаю... Наверное, не очень. Лучше кино посмотреть.
Какая ограниченность! Никакое кино не заменит книгу — потому что вместе с текстом возникают образы. Это то же кино, но в голове, и я никогда, припомнив какой-то сюжет, точно не скажу, смотрела я такой фильм или читала книгу.
Я всегда удивлялась, какой злой гений построил больницу для больных туберкулезом в самом задымленном районе города. Окруженный промышленными предприятиями корпус стоит закопченный и неприветливый. Но внутри чисто, резко пахнет хлоркой, пол блестит.
— К кому? — спрашивает худая высокая медсестра примерно моего возраста, но уже увядшая и усталая. Платят им тут копейки, а риск огромный. Туберкулез — страшная инфекция.
— К Ирине Кулик.
— Она в соседнем корпусе, в изоляторе, но вас туда не пустят.
Ладно, сама разберусь. Мне нужна Ирка, потому что у нее может оказаться ответ на мой вопрос.
Вот небольшой домик во дворе, это изолятор — так написано на табличке.
