тогда, когда она отскочила. Рыжий приехал домой просто больной, долго собирался с духом, чтобы сказать мне. У меня не было причин не верить ему, но я решила, что, возможно, он ошибся, это не может быть наша Ирка!
Но это была она. Все такая же маленькая и худая, сзади похожая на подростка, а глаза — мертвые и пустые. Такой я ее увидела после стольких лет неведения. А теперь она в больнице борется со смертью. Или уже не борется... не знаю.
— Лиза, у тебя нездоровая тяга к кладбищам.
Я даже не оглядываюсь. Этот голос я узнаю из тысячи. Когда-то его обладатель был для меня всем, потом он оставил меня и я хотела покончить с собой. Но не покончила, в конце концов поняв: он того не стоит.
Теперь он ничего для меня не значит, он не тот Стас, которого я знала, с кем пекла картошку и хлеб у реки. Это не тот парень, который целовал меня в школьной беседке. Он другой — хищный, опасный и испорченный тип, до такого я бы и щипцами не дотронулась. Как представлю, скольких женщин он за это время поимел, а о гигиене я все знаю, кому и знать, как не мне...
— Чего ты хочешь, Стас?
— Даже не смотришь на меня... Лиза, неужели ты не тосковала по мне?
— Тосковала какое-то время, а потом решила, что оно того не стоит.
— Вот как! Тогда почему до сих пор ты сердишься на меня?
— Разбитое сердце и презрение — разные вещи. Ты мне неинтересен, я знаю тебе цену, потому не считаю, что обязана говорить с тобой вежливо. Что ты от меня хочешь? В смысле — на этот раз?
— Думал, я могу помочь, — он обходит меня и загораживает дорогу. — Лиза, я абсолютно искренне... Может, тебе нужны деньги? Все-таки похороны — удовольствие не из дешевых, а ты...
— Мне твои деньги не нужны. Я не нищенка и зарабатываю достаточно, чтобы похоронить своего соседа — да и всех соседок скопом, если на то пошло, только их поголовье почему-то никак не уменьшается.
— Хорошо сказано! Ну, что тебе дала твоя принципиальность? Живешь в какой-то дыре, бегаешь чистить дерьмо за рыбками, копаешься в чужих зубах, питаешься паршиво, мужика у тебя нет. Что тебе дала твоя честность, а? На работе коллеги тебя терпеть не могут... да, врач ты классный, но неужто это все, чего ты хотела от жизни, Лиза? Да открой же ты глаза и посмотри, как люди живут!
— Ирка уже посмотрела, ага.
— Ирка... Она просто дура, такой всегда была, такой и сдохнет. А ты — другое дело. Лиза-Элиза, неужели тебе, молодой, здоровой и красивой бабе, не грустно одной? Скажешь про Рыжего — не поверю, ничего у вас нет. И с чем ты остаешься?
— Я тебе скажу с чем. Я не прячу глаза от людей. Я никогда копейки чужой не взяла, никого не обманула, не ограбила. А человек, сколько бы ни приобрел, в конечном счете ничего с собой туда не возьмет. Смотри, сколько их тут лежит. Думаю, многие из них при жизни гребли под себя как могли — и что им теперь от этого? Гроб дороже да похороны многолюднее? Так гроб — ты его хоть из золота отлей, а он гроб и есть. Видишь, Стасик, пет смысла дергаться. Может, Кук был прав — стоит просто жить?
— Кук... Много ты знаешь о Куке! Время было другое, а только я тебе скажу: смотри, на входе тебя ждет мент. Ты сейчас выйдешь, и он сделает с тобой все, что захочет — так, как когда-то с Куком. Знаешь, почему его убили? Потому что понимали: он никто и имя его — никак. И ты так же, как и Кук, — никто. И, несмотря на всю твою честность, взять тебя сейчас, запихнуть в камеру и убить — как таракана раздавить, ничего не стоит, никто за это не ответит. Никто и внимания не обратит. А вот меня — нет. Я еще тогда решил для себя, что никто не поступит со мной так, как с Куком.
— И потому ты меня предал.
— Да. Ты знаешь, кем был Татьянин отец. Большой человек при больших деньгах и важной должности. И он помог мне тогда, без него я бы не достиг того, что имею. Сам бы я не смог, не тот был у меня жизненный старт — и я поменял свою программу, вот и все.
— А когда Танькин отец стал тебе не нужен, ты и ее бросил.
— Я никогда жену не любил. А сейчас думаю, что единственная женщина, которую я любил в своей жизни, — это ты, Лиза-Элиза.
— Боже мой, какой пафос! Только мне теперь все это до лампочки. Так что уходи из моей жизни туда, откуда пришел, и больше не возвращайся. Ты мне неприятен.
Ну, назовите меня злопамятной.
— Лиза, прошу тебя!
Его черные глаза смотрят так призывно... Если бы он сказал мне это несколько лет назад, счастливее меня не было бы на земле человека, а теперь... Все перегорело, я просто усталая и безразличная ко всему развалина, разменявшая четвертый десяток. Что они все от меня хотят? Господи, а еще и зима впереди!
— Иди, Стас. Ты знаешь, что я почувствовала, когда ты сказал, что женишься на Татьяне? Я сначала даже не поняла, о чем ты говоришь. А после ваша свадьба, ее счастливое лицо, ты рядом с ней.
А потом я четыре года сидела с ней в одной аудитории, мы даже здоровались, и она имела наглость одалживать у меня конспекты... Ей словно удовольствие доставляло постоянно мелькать у меня перед глазами. Что я чувствовала, ты знаешь? А каково мне было по ночам? Я представляла себе, что в эту самую минуту ты занимаешься с ней любовью и шепчешь ей то, что когда-то говорил мне? Так как мне было, Стасик?
— Но ты... Ты восприняла все очень спокойно.
— Спокойно? А что я должна была делать? Биться в истерике, чтобы меня все жалели, а за глаза злорадствовали? Я должна была еще и этим себя унизить, словно не хватало мне того унижения, которому ты меня подверг своим предательством! Ты не знал меня никогда, не знал, что я чувствую, да тебя это и не интересовало. Но будь уверен: с тех пор я уже ничего не чувствую. Все перегорело, я запретила себе чувствовать. Я теперь не умею ни любить, ни ненавидеть, ни даже презирать, мне все равно. Жизнь зачем-то идет, и я доживу ее как есть.
— Лиза, послушай...
— Я устала, Стас. Ты иди, пожалуйста.
Наши глаза встречаются, и он отступает. Может, хоть сейчас он что-то поймет?
— Лиза... это не твои глаза.
— Теперь — мои.
— Послушай, ты больна. Давай поедем ко мне, ты отдохнешь, придешь в себя, я приглашу хорошего врача, он осмотрит тебя... ты совершенно истощена.
Он говорит это скороговоркой, может быть, боится, что я буду его перебивать, но я просто обхожу его и иду своей дорогой — на выход. Прогулка испорчена. Вот непруха! Приспичило же ему выяснять отношения именно сейчас! Той Лизы давно нет — она исчезла, умерла, от горя или от ветрянки, неважно... неужели это так трудно понять?
— Я жду вас. — Остапов поднимается со скамьи. — Отвезу вас домой, не возражаете? Где ваш приятель, почему не помогает вам?
— Рыжий на дежурстве, а я вполне способна позаботиться о себе, и он это знает, как никто другой.
— Садитесь в машину, женщина не должна быть такой упрямой. У вас хоть иногда бывает хорошее настроение?
— Не понимаю, чего вы от меня хотите?
— Вы никогда не улыбаетесь.
— Иногда я даже смеюсь. Но сегодня мне как-то нехорошо... наверное, из-за погоды.
Я сажусь в салон разбитого белого «Москвича». Этот хлам пора выбросить на свалку, но, как ни странно, он исправно едет. Правда, в салоне воняет бензином, замасленными тряпками и табаком, но расстояние, отделяющее меня от дома, понемногу сокращается. Я почему-то страшно устала и хочу спать. Хорошо, что мне дали на работе два дня отпуска.
— Я собрал на вас досье. — Остапов искоса смотрит на меня. — И там оказалось много интересного. У вас удивительная судьба!
