все высыпали из домов. Женщины — простоволосые и босиком, в платьях с короткими рукавами. Мужчины — большей частью в шортах и теннисках, но без головных уборов и тоже босиком.
После второй молнии и второго грома вышла и Фрося. Она слегка кивнула мне, повела плечами и отвернулась. «А ты, оказывается, гордая!» — подумал я, не теряя, впрочем, надежды. Я хотел было заговорить, но в это время сверкнула третья молния и ударил третий гром, и полил дождь. У нас, как известно, дожди начинаются исподволь. Упадет капля, другая, третья…
А здесь, и правда, — как из ведра.
В воздухе до того потемнело, что я не мог различить человека на расстоянии локтя. Вижу — мелькают тени, а какую тень как зовут, ума не приложу. О домах, деревьях и говорить нечего. Они пропали, точно растворились в небесной хляби. Сначала я еще различал какие-то смутные очертания, а потом и их перестал различать. Все помутнело, расплылось и растворилось, и я не знал, что делать. Впрочем, скоро я сообразил, что делать ничего не надо. Бежать бесполезно, все равно промок до нитки, значит, надо стоять и ждать, подумал я.
Потом, гляжу, немного посветлело, и я стал различать уже не тени, а более или менее ясные фигуры. Эти фигуры вели себя довольно активно. Дядя Кузя (я его сразу узнал, с первого взгляда) набрал в ладони дождевой воды, вылил себе на макушку и потряс головой от удовольствия. Невесть откуда взявшийся сосед и друг Семен запрокинул жизнерадостное лицо и открыл рот с ярким золотым зубом. Я спросил, зачем он это делает.
Семен глянул на меня, как на чудака, сказал: — А зачем ты в озере сидел? — и запрокинул лицо еще пуще, так что было просто непонятно, как человек держится на ногах в такой позе.
Тетка Соня, мокрая — хоть выжми, тоже растопырила руки и тоже стала собирать дождевую воду в ладони. Однако, как я заметил, она не выливала ее себе на макушку, а разбрызгивала вокруг, стараясь облить, обрызгать Фросю, Настеньку или еще кого-нибудь из девушек.
Оказывается, здесь существует примета: если обольешь девушку дождевой водой, та непременно выйдет замуж и будет счастлива. Про богатство обычно не говорят. Во-первых, как читатель скоро узнает, богатство здесь ни к чему. А во-вторых, по уверению одного здешнего ученого, не в богатстве счастье.
Кстати, о приметах и предрассудках. У них здесь все наоборот. Если черная кошка перебежит дорогу — это к добру, а женщина с полным ведром — к худу.
Впрочем, по уверению тетки Сони, черных кошек на этой планете нет, во всяком случае, она не припомнит, чтобы они когда-либо попадались, а ввиду наличия водопроводов нужда в ведрах отпала сама собой. Но это не меняет положения.
Что касается числа 13, то его здесь нет. А значит и никаких предрассудков, связанных с этим числом, тоже нет. 11, 12 и сразу 14, 15 и так далее. А после 19 идет какое-то
Несколько поодаль и как-то особняком стоял мужчина приметной наружности. Все что-то делали, как-то двигались, выражая этим свои эмоции, свое, так сказать, отношение к дождю и друг к другу. А этот мужчина стоял на месте и ничего, ну решительно ничего не делал: не собирал воду в ладони, не поливал себе на макушку и не брызгался.
Представьте мое изумление, когда я узнал в нем Ивана Павлыча, председателя здешнего колхоза. Еще вчера тетка Соня сказала, что Иван Павлыч и здесь председатель, и это меня страшно смутило. Почему, думаю, он, а не кто-нибудь другой? Неужели в мире действуют некие силы, вершащие судьбами людскими?
Иначе чем же объяснить, что он, а не я? Что он, умнее?
И главное — и там, и тут… И, может быть, на какой-нибудь третьей, четвертой, пятой планете?.. Уму непостижимо!
Между прочим замечу, что одежда председателя на этой планете мало чем отличается от одежды рядовых тружеников. На Иване Павлыче были шорты с полосками по бокам, похожими на генеральские лампасы, только не красного и не голубого, а канареечного цвета, тенниска навыпуск с двумя нагрудными кармашками, из одного из них торчал блокнот, из другого — четырехцветная шариковая ручка. Вот и все.
— Здорово, здорово! — Иван Павлыч оглядел меня с ног до головы. Так, наверно, Тарас Бульба оглядывал своих сыновей, когда те вернулись из бурсы.
— Привет!
— Дождь-то… А?
— Дождь что надо!
— А небо… Нет, ты погляди на небо!
Я перевел взгляд на небо и чуть не ахнул. В просветах меж тучами оно было нежно-синим, с каким- то серебристым оттенком. У себя дома, то есть на Земле, я не видел ничего подобного.
В это время дождь перестал — так же неожиданно, как и начался. Только что был и уже нету… Я бы сказал: перестал, как из ведра, — если бы это сравнение не было столь рискованным…
Выглянувшее из-за тучки солнце осветило землю (здешнюю землю, разумеется), и все вокруг засияло и засверкало, как и бывает после дождя.
Люди продолжали веселиться. Минуту назад они наслаждались дождем. Теперь, когда дождь перестал, им доставляло удовольствие пройтись босиком по траве, по теплой луже, ощутить, как подается под ногами, набухает влагой почва.
Но высшей точкой, так сказать, апофеозом праздника явился приход Шишкина. Инженера Шишкина. Георгия Валентиновича Шишкина. У меня даже мурашки пробежали по телу. Там, на Земле, Шишкин как Шишкин, думаю, а здесь… Здесь он на диво представительный мужчина. Не сказать, чтоб красавец, чего нет, того нет, однако и заурядной или, не дай бог, легкомысленной его физиономию никак не назовешь. Было в нем что-то такое, что вызывало уважение, и я был рад, когда он заметил меня и дружески помахал рукой. Дескать, привет, Эдя!
Как потом я узнал, пока шел дождь, Шишкин сидел на телефоне и докладывал в центр. Что он докладывал, не знаю. Но, должно быть, что-то очень важное, если ему нельзя было оторваться и на минуту. Теперь, когда инженер освободился, девушки обрызгали его дождевой водой, зачерпнутой прямо из лужи, а мужчины подхватили на руки и стали качать.
— Хватит, хватит! — остановил их Иван Павлыч.
Мужчины перестали.
— А теперь, кавалеры, берите своих дам и — гулять! — сказал Шишкин и первым направился в столовую. Он имел право войти первым. Он сознавал это и шел не спеша, но твердо и с достоинством, как ходят победители.
Мне было интересно, кто кого возьмет, и я задержался немного. Смотрю, мама родная: Шишкин подает руку Настеньке и идет дальше. Мой друг Семен подскочил к Даше, та недовольно нахмурилась, но ломаться не стала. «А Кузьма Петрович? Ну, ну, посмотрим!» — подумал я. Смотрю, Кузьма Петрович почесал в затылке и зашагал один, без дамы. История с красивой вдовушкой, видно, и здесь не прошла ему даром.
Наконец наступила и моя очередь. Собственно, мне было все равно, с кем гулять. Однако я остановил выбор на Фросе. Читатель, наверно, помнит, что она еще там, в бору, произвела на меня некоторое впечатление…
Я подошел к Фросе и подал ей руку. Она смутилась и обрадовалась (могу ручаться, что обрадовалась) и пошла, как принцесса, которую ожидает корона.
Мы сели за столиком по соседству с Шишкиным. Так как инженер, по здешним понятиям, был героем дня, то и обед заказывал он, по своему вкусу. Он сидел, откинувшись на спинку стула, и, тыча пальцем в меню, называл блюда. Молоденькая официантка, та самая Клавдюха, которой вчера звонила тетка Соня, стояла рядом и записывала в блокнотик.
Надо сказать, меню здесь — настоящее произведение искусства. Оно состоит из двадцати пяти блюд — первых, вторых и третьих — и поражает своим разнообразием. Наши, земные кулинары наверняка
