Рязани.
Захар Ляпунов слегка прокашлялся и заговорил:
— Мой брат, господа-бояре, имеет помысел сбросить с трона Ваську Шуйского, который в делах государственных ни бельмеса не смыслит. Поляки и разбойные шайки Тушинского вора шастают по нашей земле, это ли не стыд и срам! Шведы под Новгородом хозяйничают, крымские татары наши приокские владения грабят. Пора этому положить конец!
— Давно пора! — не сдержавшись, воскликнул горячий Андрей Голицын. — Держава рушится на глазах, а мы сидим и чего-то ждем!
Василий Голицын властным жестом повелел брату умолкнуть, после чего кивком головы дал понять Захару Ляпунову, что он может продолжить.
— Рязанцы всем миром готовы выступить против Василия Шуйского, — сказал Ляпунов. — Мой брат ратует за то, чтобы царский трон занял не кто-нибудь, а ты, Василий Васильевич. — Ляпунов встретился глазами со старшим из братьев Голицыных. — Коль есть в тебе решимость отнять у Шуйского шапку Мономаха, то смело иди к цели. Рязанцы за тебя горой встанут, Господь свидетель.
— Добрую весть ты привез нам, Захар, — проговорил Василий Голицын. — Я вельми рад тому, что твой брат мнит меня достойным царских регалий. Что ж, ежели и московляне отдадут мне предпочтение перед прочими думными боярами, то я готов взойти на царский трон. Но прежде нам нужно промыслить, други мои, как низложить Шуйского. Он в последнее время стал излишне подозрителен, из Кремля никуда не выезжает, к себе в покои никого не впускает, челядь и рынды ни на шаг от него не отходят.
— Чует волк, что охотники близко, — усмехнулся Гаврила Пушкин, переглянувшись с Федором Шереметевым.
— Я думаю, други, момент наступил подходящий, — с загоревшимися глазами продолжил Василий Голицын. — Сильного, верного войска у Шуйского нет. Полки, что стоят в Замоскворечье, верны скорее мне и моим братьям. Дума в большинстве своем тоже недовольна Шуйским. Московские стрельцы злы на Шуйского за то, что он раздает золото из сокровищницы шведам и татарам, а им жалованье задерживает. И главное, под Москвой возле Данилова монастыря объявился Тушинский вор со своим разбойным войском. — В голосе Василия Голицына зазвучали торжествующе-радостные нотки. — Воровские бояре во главе с Дмитрием Трубецким заслали в Москву своего гонца, предлагая нам, думным боярам, скинуть с трона Василия Шуйского. Со своей стороны воровские бояре обещают прикончить Лжедмитрия. После этого мы все сможем собраться и сообща выбрать нового государя, положив конец братоубийственной войне.
— Можно ли верить Трубецкому и его сообщникам? — с сомнением обронил Захар Ляпунов.
— У воровской Думы делишки совсем дрянь, — произнес скрипучим голосом Иван Салтыков, отвечая Ляпунову. — Единственный выход для Трубецкого и прочих воровских бояр — это избавиться от самозванца и замириться с нами. Ведь ни польскому, ни шведскому королю они не нужны.
Никто из сидящих за столом не осмелился возражать Ивану Салтыкову, ибо все знали, что его племянник Михаил Салтыков сам недавно перебежал из стана Лжедмитрия к Василию Шуйскому. Получив прощение от царя, Михаил Салтыков тут же примкнул к заговорщикам, подчинившись воле своего дяди.
— Все наши замыслы может спутать патриарх Гермоген, ведь он обязан Шуйскому своей патриаршей кафедрой, — сказал Иван Голицын. — Народ почитает Гермогена, с охотой внемлет его проповедям. Мы в силах поднять чернь против Василия Шуйского, а Гермоген может погасить воинственный пыл посадского люда своими речами о любви к ближнему и прочей чепухе. Такое уже бывало.
— Ты прав, брат, — озабоченно покачал головой Василий Голицын. — Придется перед низложением Шуйского взять под стражу Гермогена. Нужно проследить, чтобы этот святоша не смел и рта открыть без нашей на то воли.
— А может, взять да и низложить Гермогена вместе с Шуйским, — заметил Захар Ляпунов. По нему было видно, что он привык добиваться своего любыми средствами. — Изберем сразу нового государя и нового патриарха. Разве плохо?
— Гермоген, конечно, фигура для нас неудобная, это верно, — промолвил Василий Голицын, откидывая со лба длинные пряди темно-русых волос, расчесанных на прямой пробор. — Однако в деле избрания нового царя без патриаршего благословения никак не обойтись. Это же дело не только мирское, но и божественное. Ведь государь есть помазанник Божий. Земский собор без присутствия патриарха также законодательной силы не возымеет.
— А ежели Гермоген заартачится, норов свой показывать станет, что тогда станем делать, брат? — обратился к старшему брату Андрей Голицын. — Коль Гермоген подвергнет нас анафеме, то народ и войско за нами не пойдут. Все люди православные от нас шарахаться будут на радость Шуйскому.
Сказанное Андреем Голицыным обеспокоило всех за столом. Бояре заговорили все разом, перебивая друг друга. Особенно горячился Иван Салтыков.
— Нечего церемониться с Гермогеном! — выкрикивал он, стуча по столу костяшками пальцев. — Нечего! Посадить его в поруб, заковать в железа до поры до времени!
— Пригрозить надо этому хрычу! — молвил Федор Шереметев. — Приставить ему нож к горлу, он тогда сразу присмиреет.
— Нужно схватить Гермогена и ночью увезти его из Москвы на любое из наших загородных подворий, — предложил Иван Голицын.
Восстановив тишину в светлице, Василий Голицын попросил своих гостей успокоиться и рассуждать здраво.
— Без Гермогена наша затея обречена на провал, други мои, — сказал он. — Свадьба ли, крестины ли, похороны ли — без священника никогда не обходятся. Тем более выборы нового царя без патриарха будут походить на жалкий фарс. Гермоген должен быть с нами! — Василий Голицын слегка пристукнул ладонью по столу. — Коль Гермоген не пойдет за нами добром, значит, поведем его силой.
— Когда начинаем, брат? — нетерпеливо спросил Андрей Голицын.
Василий Голицын помолчал, обведя взглядом лица своих сообщников, потом негромко, но решительно произнес:
— Завтра поутру.
В последнее время один вид Бориса Лыкова стал вызывать у Василия Шуйского приступы раздражения. Боярин Лыков неизменно приходил во дворец с плохими вестями. Сначала Лыков принес Шуйскому весть о том, что Кантемир-мурза в нарушение договора повернул оружие против царских войск, а не против Лжедмитрия. Затем опять же Лыков известил Шуйского о том, что голландские и немецкие ростовщики отказались ссудить его деньгами даже под высокие проценты.
В это утро боярин Лыков снова испортил Василию Шуйскому настроение, ворвавшись в его покои с криком: «Измена, государь! Измена!..»
Василий Шуйский, только что завершивший свое утреннее облачение перед тем, как идти завтракать, досадливо поморщился, глядя на толстяка Лыкова, упавшего ему в ноги.
— Спешу известить тебя, государь-надежа, — задыхаясь, промолвил Лыков. — Братья Голицыны и их прихвостни из Думы сговорились за твоей спиной с воровскими боярами. Те хотят казнить Тушинского вора, а братья Голицыны собираются тебя с трона скинуть, государь. У меня верный человек имеется среди челяди Василия Голицына, он-то и поведал мне об этом. Василий Голицын сам метит на твое место, государь.
Василий Шуйский махнул рукой на слуг, которые помогли ему одеться и привели в порядок его волосы и бороду. Слуги торопливо удалились. Подойдя к высокому узкому окну с закругленным верхом, утонувшему в толще белокаменной стены, Шуйский нервно стал барабанить пальцами по широкому каменному подоконнику. О заговоре среди думских бояр Шуйскому уже давно было известно, но он не мог и предположить, что думские заговорщики пойдут на соглашение с советниками Тушинского вора.
«Наверняка воровские бояре связались с Голицыными через Михайлу Салтыкова, который на днях сбежал от самозванца и бил мне челом, — размышлял Василий Шуйский. — Мне бы посадить этого негодяя на кол, а я вместо этого простил его, на службу к себе взял. Что же теперь делать? Сидеть сложа руки нельзя, надо действовать!»
