принадлежавшая к греческой православной церкви. Община жила на территории Польши, и польские дворяне, которые были католиками, всячески притесняли и оскорбляли их. Они обложили налогами не только земли и скот казаков, но и их церкви, и даже религиозные обряды. А кто собирал эти налоги? Евреи. К кому казак должен был отправляться с просьбой открыть церковь, чтобы крестить, обвенчать или отпеть? К евреям. И все это — по поручению польских магнатов.
Долгое время все было тихо, потому что казаки, как и польские крестьяне, боялись польской знати. Но в 1648 году человек по имени Богдан Хмельницкий стал казачьим главой и поднял восстание против поляков. Евреи стали жертвами польских крестьян, которые ненавидели их, и казаков, которые тоже ненавидели их. Восстание продолжалось десять лет, и за этот срок порядка семисот еврейских общин были разрушены и около ста тысяч евреев уничтожены. Когда этот ужас закончился, цветущее польское еврейство почти полностью исчезло».
Отец надолго замолчал. Занавески медленно колыхались в прохладном ночном ветерке. Когда он снова заговорил, его голос звучал глухо, напряженно и растерянно.
«Рувим, что мог наш народ сказать Богу во время восстания Хмельницкого? Евреи не могли возблагодарить Его за погромы, происходившие на их глазах, и не могли отрицать Его существование. И тогда многие уверовали, что грядет Мессия. Ты ведь помнишь Рувим, что те евреи, которые верят в скорый приход Мессии, верят также, что перед этим наступят последние времена. В миг, когда жизнь кажется потерявшей смысл, — в этот самый миг человек должен попытаться найти новый смысл. И поэтому тысячи и тысячи евреев как в Западной, так и в Восточной Европе начали смотреть на восстание Хмельницкого как на предвестие пришествия Мессии. Они молились, постились и каялись — и все для того, чтобы приблизить его явление. И он явился. Его звали Шабтай Цви. Он объявил себя Мессией примерно в то же время, когда начались погромы. Больше половины еврейского мира последовала за ним. Когда, много лет спустя, стало ясно, что он мошенник, — можешь себе представить, какие последствия это возымело для еврейского мира. Восстание Хмельницкого стало физической катастрофой, лжемессия — духовной.
Мы такие же люди, как другие, Рувим. Мы не можем пережить катастрофу, просто обращаясь к некоей невидимой силе. Мы деградируем так же легко, как любой другой народ. Так и случилось с польским еврейством. К восемнадцатому веку оно деградировало. Еврейская ученость умерла. Ее место заняли бесплодные споры о предметах, не имевших прямого отношения к отчаянным нуждам простых евреев. „Пилпул“[26], вот как назывались подобные споры — пустая, бессмысленная аргументация, основанная на тончайших нюансах Талмуда, не имевшая отношения более ни к чему на свете. Еврейских законников стало интересовать лишь одно: показать другим еврейским законникам, сколь много они знают, сколь огромным количеством текстов могут они манипулировать. Их ни на гран не интересовало обучение простых евреев, передача своих знаний и повышение культурного уровня народа. Так между законниками и народом выросла глухая стена. А еще это было время диких предрассудков. Евреи верили, что повсюду кишат демоны и духи, которые мучают людей, рвут тело и запугивают душу. Эти поверья распространились среди всех людей, но хуже всего — среди самых необразованных. У законников, по крайней мере, был их пилпул, чтобы держать мысли в узде.
А теперь подумай, Рувим, — если тебя повсюду окружают силы, желающие тебя погубить, как ты можешь спастись? Конечно, ты должен попытаться разрушить эти силы. Но простые евреи не верили в собственные силы. Только у очень сведущих людей достанет на то умения, чувствовали они. Так на сцену вышли евреи, считающиеся способными отгонять духов и демонов. На таких людей смотрели как на святых, и они приобрели огромную известность в Польше. Считалось, что их сила проистекает от их умения комбинировать буквы, из которых складываются тайные имена Бога. Вот почему их звали „бааль-шемы“ — „Владыки Имени“. Чтобы изгнать злых духов, они писали слова на магических амулетах, прописывали снадобья, исполняли дикие танцы, надевали талит и тфилин поверх белых одеяний; жгли черные свечи, трубили в шофар, декламировали псалмы, кричали, умоляли, хрипели — проделывали все, чтобы изгнать злого духа из человека, который, скажем, мог быть болен, или отогнать его от роженицы, которая готова была разрешиться. Так низко пал наш народ в Польше в восемнадцатом столетии, Рувим. И здесь-то и начинается на самом деле мой ответ на твой вопрос о сыне рабби Сендерса».
Отец прервался и допил свой чай. Затем с улыбкой посмотрел на меня:
— Ты еще не устал, Рувим?
— Нет, аба.
— Я не слишком похож на учителя?
— Так ты и есть учитель.
— Но у нас не урок. Я не вызову тебя потом к доске.
— Продолжай же.
Он кивнул и снова улыбнулся:
— Выпью-ка я еще чайку. Но потом. А сейчас я расскажу тебе о человеке, который родился в том самом столетии. И, я думаю, ты начнешь понимать, что к чему.
«О рождении этого человека существует множество легенд, но я не намерен пересказывать тебе легенды. Родился он около тысяча семисотого года. Звали его Исраэль. Родители его были очень бедны и необразованны и умерли, пока он был еще ребенком. Односельчане заботились о нем и отправили в школу. Но ему не нравилась школа. При первой возможности он ускользал из нее и убегал в лес, чтобы гулять меж деревьев, любоваться цветами, сидеть у ручья, слушать птичьи песни и шум ветра в кронах. Учителя приводили его обратно, но он убегал снова и снова, пока наконец его не оставили в покое. В тринадцать лет он стал помощником учителя[27], но вместо того, чтобы помогать учить малышей, он тоже начал частенько уводить их в лес. Там они пели или молчали, слушая пение птиц в ветвях. Когда он подрос, то стал синагогальным служкой. Весь день он сидел и слушал ученые споры, которые велись в ее стенах, а по ночам, пока все спали, брал священные книги и прилежно изучал их. Но интересовал его не Талмуд, а Каббала — книги еврейского мистицизма. Раввины запрещали изучение Каббалы, так что Исраэль делал это тайком. Наконец он женился, но о его жене почти ничего не известно. Вскоре она умерла, и Исраэль, теперь уже взрослый мужчина, сам стал учителем. Как учителю, ему удавалось находить особый подход к детям, и это принесло ему всеобщее уважение. Он был мягким и деликатным человеком, честным и прямодушным, так что люди начали приходить к нему с просьбами разобрать их ссоры. К нему стали относиться как к мудрому и святому человеку, и однажды отец раввина Авраама-Гершона из города Броды прибыл к нему и попросил разрешить его деловой спор с каким-то человеком. И при этом Исраэль произвел на него такое впечатление, что он предложил ему свою дочь Ханну в жены. Исраэль согласился, но попросил, чтобы помолвка до времени держалась в тайне. А дальше начали происходить интересные вещи. Отец Ханны умер, и Исраэль отправился в Броды, в дом знаменитого раввина Авраама-Гершона, чтобы потребовать свою невесту — его сестру. Но при этом вырядился земледельцем, в потрепанную обувь и грубую одежду — так что можешь себе представить ужас раввина, когда Исраэль показал ему брачное соглашение. Его сестра должна выйти за деревенщину? Какой стыд, какой позор для всей семьи! Он пытался убедить свою сестру отказать жениху, выбранному их отцом, но Ханна разглядела в Исраэле что-то, чего не смог разглядеть добрый раввин, и отказалась это делать. После свадьбы Авраам-Гершон решил заняться образованием своего зятя. Он начал учить его Талмуду, но Исраэль, похоже, совершенно этим не интересовался. Тогда раввин сделал его своим кучером. Но у Исраэля и здесь ничего не получилось. Наконец раввин сдался и велел своей сестре с зятем покинуть Броды, чтобы не позорить его доброе имя. Они уехали».
— А теперь, Рувим, мы приближаемся к ответу на твой вопрос. Прости, что я так долго говорю.
— Пожалуйста, продолжай, аба.
«Так вот. Исраэль и его жена покинули Броды и поселились в Карпатских горах, в деревушке недалеко от Бродов. Они жили очень бедно, но очень счастливо. Исраэль зарабатывал на жизнь тем, что продавал известь, которую он добывал в горах. Карпатские горы изумительны. Исраэль выстроил маленький
