— Ну, — сказал отец, — как самочувствие?
— Все в порядке, аба. Только соскучился немного.
— Завтра пойдем домой. Доктор Снайдмен осмотрит тебя в десять часов, а я зайду за тобой в час. Если бы он смог осмотреть тебя раньше, я бы тоже забрал тебя раньше. Но у него с утра операция, а у меня урок в одиннадцать. Так что я заберу тебя в час.
— Аба, у меня просто в голове не укладывается, что так давно знаком с Дэнни. И еще не укладывается, что он сын рабби Сендерса.
— У Дэнни тоже не укладывается, — тихо сказал мой отец.
— Я что-то не…
Отец замотал головой и руками отвел мой незаданный вопрос. Потом снова кашлянул и глубоко вздохнул. Мы посидели молча. Из палаты вышел отец Билли. Он медленно и тяжело ступал. Я проводил его взглядом до лифта.
Отец еще раз глубоко вздохнул и встал на ноги:
— Рувим, мне надо домой и в кровать. Я очень устал. Я почти не спал прошлую ночь, статью дописывал, а сейчас мчался к тебе. Да еще это факультетское собрание… Слишком много всего. Слишком. Проводи меня до лифта.
Мы прошлись по коридору и остановились у двойной двери лифта.
— Мы поговорим за субботним столом, — сказал отец почти беззвучно. — Это будет для тебя особый день.
— Да, аба.
Подошел лифт, двери открылись. Внутри уже были люди. Мой отец присоединился к ним и повернулся ко мне.
— Ах вы, мои бейсболисты, — сказал он, улыбаясь.
Дверь закрыла его улыбку.
Я отправился в свою глазную палату. Я очень устал, и перед глазами у меня по-прежнему стояло, как мой отец и Дэнни говорят о своих библиотечных делах. Дойдя до своего места, я обнаружил, что занавеска теперь задернута не только вокруг кровати мистера Саво, но и вокруг кровати Билли.
Я отправился в застекленную будочку под синим фонарем, где дежурили две медсестры, и спросил, что случилось с Билли.
— Он просто спит, — сказала одна из них.
— С ним все в порядке?
— Конечно. Он просто заснул на ночь.
— Вам тоже давно пора в кровать, молодой человек, — добавила вторая.
Я вышел из будочки и вернулся на свою кровать.
В палате было все тихо. Скоро я тоже уснул.
Стекло сияло солнечным светом. Я полежал немного в кровати, глядя в окно. Затем вспомнил, что сегодня пятница, и быстро сел. Кто-то сказал:
— Рад тебя снова видеть, Бобби. Где ты пропадал?
Я повернулся и увидел мистера Саво, лежавшего на своей подушке. Занавески вокруг его кровати больше не было. Его длинное небритое лицо казалось бледным, и вместо черной заплатки его правый глаз покрывала тонкая повязка. Но он широко ухмылялся и даже подмигнул мне левым глазом.
— Скверная была ночь, сынок. Все из-за этого мячика. Никогда не понимал, чего тут хорошего — мячи гонять!
— Как я рад вас снова видеть, мистер Саво!
— Да уж. Устроил я гонку. Док перетрухнул не на шутку.
— Мы с Билли тоже очень волновались, мистер Саво.
Я оглянулся на Билли и увидел, что занавески вокруг его кровати тоже раздернуты, а сам Билли исчез.
— Его часа два назад забрали, малыш. У него сегодня большой день. Хороший малыш. Держит удар. Проведу с ним когда-нибудь трехраундовик.
Я продолжал смотреть на пустую кровать.
— Ладно, малыш, не бери в голову. Я не могу много разговаривать — а то сейчас старая канатная стойка явится.
Он закрыл глаз и замер на кровати.
Когда я произносил утреннюю молитву, вся она была о Билли, каждое ее слово. Я так и видел его лицо и пустые глаза. К завтраку я почти не притронулся. Потом пробило десять часов, и миссис Карпентер пришла меня забрать. Мистер Саво лежал в кровати очень тихо, глаз его оставался закрыт.
Смотровая находилась в этом же коридоре, через несколько дверей после лифта. Стены и потолок были белыми, пол покрыт квадратиками темно- и светло-коричневого кафеля. У одной из стен стояло черное кожаное кресло, и повсюду возвышались шкафы с инструментами. Белый смотровой столик стоял слева от кресла. Справа от него возвышалась основательно выглядящая металлическая стойка с горизонтальной штангой, на конце которой были закреплены какие-то оптические приборы.
Доктор Снайдмен уже ждал меня. Вид у него был усталый. Он улыбнулся, но ничего не сказал. Миссис Карпентер подтолкнула меня к смотровому столу и помогла улечься. Доктор Снайдмен подошел и начал снимать повязку. Я смотрел на него снизу вверх своим правым глазом. Его руки быстро двигались, и я мог разглядеть волоски на его пальцах.
— А теперь, сынок, слушай меня внимательно, — сказал доктор Снайдмен. — Твой глаз все это время под повязкой оставался закрытым. Когда я сниму последний слой, ты можешь его открыть. Мы притушим свет, чтобы тебе не было больно.
— Да, сэр.
Я нервничал и чувствовал, что потею.
Миссис Карпентер погасила часть лампочек, и я почувствовал, что повязка снята с глаза. Я почувствовал это, потому что века коснулся холодный воздух.
— Ну, теперь открывай глаз, только осторожно, чтобы приспособиться к свету.
Я поступил, как мне было сказано, и спустя некоторое время смог держать глаз открытым безболезненно. Я смотрел двумя глазами.
— Можно прибавить свет, сестра, — сказал доктор Снайдмен.
Я заморгал от добавленного света.
— А теперь давай взглянем, — сказал доктор Снайдмен и склонился надо мной со своим инструментом. Затем велел мне закрыть глаз и надавил на веко пальцем. — Так больно?
— Нет.
— Теперь пересядь в кресло.
Я пересел в черное кресло, и он стал изучать мой глаз через прибор, прикрепленный к металлической штанге. Наконец он выпрямился, отвел штангу и устало улыбнулся мне:
— Сестра, этот молодой человек может идти домой. Я осмотрю его снова через десять дней.
— Да, доктор.
Доктор Снайдмен смотрел на меня:
— Твой отец сказал мне, что ты все знаешь про рубцовую ткань.
— Да, сэр.
— Так вот, я думаю, с тобой все будет в порядке. Я не могу быть абсолютно уверен, ты ж понимаешь, и поэтому хочу осмотреть тебя еще раз, но я думаю, все в порядке.
Я был готов разрыдаться от счастья.
— Тебе очень повезло, молодой человек. Ступай домой и, Бога ради, не подставляй больше голову под бейсбольные мячи.
— Да, сэр. Спасибо вам огромное!
— Огромное пожалуйста.
В коридоре миссис Карпентер сказала мне:
— Надо позвонить твоему отцу. У нас ведь отличные новости.
