консоли – узорчатый ларец красного дерева. Вокруг него на четырех столбиках был протянут толстый красный шелковый шнур, заграждавший к нему доступ… Цесаревна поймала мой взгляд, но ничего не сказала. Напротив, мне показалось, что она поторопилась уйти.
Уже потом от княгини Урусовой я узнал эту семейную тайну Романовых…
В этом ларце хранилось некое предсказание. Оно было положено туда вдовой убиенного Павла Первого. Ларец завещано открыть и вынуть хранившееся в нем, когда исполнится сто лет со дня кончины Императора Павла. Причем право это дано только тому, кто будет тогда занимать Царский Престол в России. Цесаревна потешалась над суеверием и хотела открыть ларец. Но ей рассказали историю удивительного монаха Авеля, считавшегося русским Нострадамусом… Это его предсказание лежало в ларце, это он повелел открыть ларец в 1901 году. И Цесаревна не решилась… Все поздние слухи о том, что она все-таки открыла, – ложь.
Я слышал, что в 1901 году, как и было завещано, ларец открыл Николай Второй. И прочел там историю своей гибели… Именно оттого с тех пор он часто повторял: «Я рожден в день Иова Многострадального, и меня ждут многие страдания…» Не знаю, правда ли это. Достоверно одно: ларец исчез после штурма дворца в 1917 году.
Цесаревич редко разговаривал со мной. Но Ее Высочество приказывала, и он брал меня с собой на любимую рыбную ловлю.
Она принимала меня с вечно начесанной на лоб челкой. И, глядя настороженными глазами, слушала мой отчет… Не забывая после моего рассказа восхищаться супругом – вместе со мной.
Осенью по Петербургу были разбросаны прокламации таинственного И. К. Это и был Исполнительный комитет, избранный на полянке после моего ухода.
В прокламации объявлялось, что Государь всея Руси Александр Второй приговаривается к смерти. Все это могло показаться бредом, если бы не предыдущие убийства. Прокламацию обнаружили даже во дворце – в кабинете Государя!
Все это сообщила мне Цесаревна… В тот день она вызвала меня в Аничков дворец.
Она приняла меня в зимнем саду, это было ее любимое место в доме.
– Самое ужасное – ничего не предпринимается… – Она оперлась на мою руку. Челка была где-то у моего плеча. Она смотрела на меня… Открытые для поцелуя губы… Я испуганно застыл. И тотчас её взгляд стал холодно-повелителен. Она отстранилась. – Вы все должны поддержать Сашу. Государь не в состоянии справиться сам. Саша должен непримиримо требовать назначения диктатора, иначе все погибнем… Погибнет царство и погибнет Россия…
Вечером я был у княгини Урусовой. Она мне сообщила придворные новости – проводив Императрицу в Ниццу, Государь тотчас решил отправиться в Ливадию.
– Излишне упоминать, кто с ним едет, – добавила, усмехнувшись, княгиня.
Мои опасные знакомые более не приходили. Но судя по угрожающим прокламациям, разбросанным по городу, динамит, закупленный на мои деньги, уже прибыл и они что-то готовили.
Мне думалось, что они устроят взрыв на вокзале во время отъезда Государя в Ливадию. Тем более что княгиня сообщила: Государь отказался увеличить охрану на вокзале. Провожать его будет обычный казачий эскорт…
Я решил отправиться на вокзал. Я понимал: если они что-то организовали, Желябов и Михайлов появятся там непременно. Помнил я лица и остальных липецких господ… Зачем я ехал? Придумал спасти Государя! Я все больше чувствовал себя единственным, кто мог его спасти… Я любил Государя, хотя… ненавидел всю отечественную Власть!
Как это по-нашему!
Я вызвался проводить на вокзал графа Шереметева, адъютанта Цесаревича… Последнее время мы сдружились с ним. Приехал немецкий принц, и мне с Шереметевым было поручено его развлекать… Граф возил его на охоту, но немец предпочитал ездить со мной к цыганам – кутить. Шереметев, хохоча, рассказывал друзьям, что я не понимаю истинную причину этого выбора. Принц был гомосексуалистом и, как говорил наш поэт, «мне пришлось беречь свой зад»… Я прощал графу его остроты, ибо он не раз оказывался очень полезным для меня.
Я приехал на вокзал раньше графа. Вокзал был оцеплен жандармами. Увидел лже- Кириллова в наброшенной на плечи шинели – он руководил охраной.
Показалось, он очень внимательно посмотрел на меня…
Свита с бесконечным своим скарбом грузилась в
Он стоял на другом пути. И вскоре состоялось главное представление. Побежали по перрону жандармы – образовали живой коридор, и по нему, окруженная служанками, быстро прошла в вагон дама с детьми. Это привезли княгиню Долгорукую. Незаконное семейство заняло последний вагон. Через четверть часа после Долгорукой (все было точно расписано) приехали цесаревич, цесаревна и их дети – Ники, Георгий, Михаил и Ксения. С ними – дежурные адъютанты. И вся эта позолоченная толпа, отлично знавшая, кто едет в последнем вагоне императорского поезда, дружно делала вид, что все в порядке.
Наконец приехал Государь и провожавшие его Великие князья. Он быстро прошел в свой четвертый вагон, где его ждал Цесаревич и внуки. Ударил колокол.
Я простился с графом Шереметевым. Поезд свиты тронулся первым.
Я остался стоять на перроне. С интервалом в четверть часа вслед за свитским поездом отправился императорский. Я вздохнул с облегчением…
Впоследствии граф Шереметев весело рассказал мне в письме, как продолжились царские игры в Ливадии.
Император проводил весь день в Ливадийском дворце с Цесаревичем, внуками и приезжавшими министрами. Но каждую ночь он покидал дворец – садился на лошадь и в осенних теплых крымских сумерках один, без охраны, скакал к другой семье… Так что обстоятельства не позволяли Государю и княгине стать скучными супругами. Они оставались пылкими любовниками, преодолевавшими препятствия жизни…
Помню, я усмехнулся, читая в письме о том, что он «скакал один». Это у Его Величества осталось от прошлого. После трех покушений он так и не понял – нельзя уже скакать одному. Плохие наступили времена для романтических историй и одиноких всадников…
Впрочем, вскоре Наследник с Цесаревной отбыли, и княгиня Юрьевская тотчас перебралась во дворец. Шереметев уехал вместе с Цесаревичем, но свита Государя продолжала сообщать сплетни ему, а он – мне…
Свита и министр двора должны были деликатно не замечать ни шумно играющих весьма невоспитанных детей, ни молодую даму, выходившую утром из спальни Императора.
Через неделю после отъезда Императора ночью пришли они. В окно кабинета тяжело влез Михайлов.
Пришли, конечно, за деньгами.
– Мы нашли дешевый путь покупки динамита через Италию, нам нынче потребуется очень много динамита. – И назвал сумму.
Я понял: действительно, затевается что-то грандиозное.
– Видать, будет большой фейерверк?
– Это вы хорошо сказали. Именно фейерверк. И не один.
Я опять спросил его про Соню.
– Ее нет в Петербурге.
– А господин Желябов?
Михайлов внимательно посмотрел на меня.
– Я вам не отвечу – так лучше для вас. Ибо если кого-нибудь из них арестуют, вас убьют тотчас. Мы вам не очень верим, а наши люди… нервны.
– Только не торопитесь убивать – не от кого будет получать деньги.
– Именно поэтому и не говорю вам.
