выяснить, когда я смогу доставить всем вам это удовольствие?
— Сразу же, как только закончишь игру, — ответил надзиратель.
Тейлор решил, что ослышался.
— Игру? Я что-то не понимаю. О какой еще игре ты говоришь?
— По нашим законам осужденному дается право сыграть последний раз в жизни в какую-нибудь игру. Мы подбираем ему в противники хорошего, опытного игрока. Когда игра заканчивается, осужденного уводят и казнят.
— Казнят, если выиграет, и казнят, если проиграет?
— Исход игры не имеет значения. Осужденный должен быть казнен. Поэтому выиграет он или проиграет — его все равно казнят.
— По-моему, это полнейшее безумие, — нахмурился Тейлор.
— Для чужеземца — возможно, — ответил надзиратель. — Но, думаю, даже ты согласишься, что осужденному на смерть нужно дать немножко уверенности… я бы даже сказал — привилегию побороться за свою жизнь.
— Борьба-то бессмысленная, если от ее исхода ничего не зависит.
— С одной стороны, да. Но приговоренному дорога каждая минута отсрочки.
Надзиратель потер руки, предвкушая зрелище.
— Скажу тебе: нет ничего более волнующего и захватывающего, чем смотреть, как обреченный на смерть ведет игру против опытного игрока.
— Неужели?
— Можешь мне верить. Вся штука в том, что приговоренный к смерти играет в особом состоянии. Его разум полон мыслей о неминуемом прощании с жизнью, а его противник ничего подобного не испытывает. Это одна особенность. Другая: осужденный изо всех сил стремится сделать так, чтобы не дать своему противнику ни выиграть, ни проиграть. Все свое умение, все способности он прилагает к тому, чтобы игра длилась как можно дольше. И при этом он ни на минуту не забывает о неизбежном конце.
— На вас это действует как скипидар, впрыснутый в задницу, — сказал Тейлор.
Прежде чем причмокнуть губами, надзиратель их облизал.
— Многие из виденных мною преступников играли в холодном поту, и отчаяние делало их изобретательными. Но рано или поздно их ход все равно оказывался последним. Я не раз видел, как осужденные теряли сознание и падали со стула. Их приходилось волоком тащить к столбу, обмякших, будто пустой мешок. И только у столба, когда на шею уже была накинута петля и палач готовился первый раз повернуть палку, к ним возвращалось сознание. Но зрелище было испорчено.
— Похоже, не стоит особо и дергаться, — заключил Тейлор. — Никакому игроку все равно не продержаться долго.
— Обычно все кончается быстро, но я видел и исключения. Среди осужденных попадались крепкие и опытные игроки, способные отодвинуть казнь на четыре-пять дней. Был один парень — профессиональный игрок в шизик. Естественно, он выбрал эту игру и умудрился продержаться шестнадцать дней. Я даже пожалел, когда игра прекратилась: он так здорово играл. А как сильно опечалились телезрители!
— Значит, у вас эти игры показывают по телевидению?
— Конечно. Более захватывающих передач ты не найдешь. Все сидят как приклеенные и смотрят.
— M-да, — Тейлор снова немного задумался. — А если бы такому телегерою удалось продолжать игру в течение года или больше, ему бы позволили играть?
— Обязательно. Я же говорил: осужденного нельзя казнить до тех пор, пока игра не закончится. Тебе это, верно, покажется глупостью, но таков наш закон. Скажу тебе больше: закон требует, чтобы в продолжение всей игры осужденного хорошо кормили. Если он захочет, то может пировать как король. Но все равно, они редко едят много.
— Разве впроголодь играть лучше?
— Нет, конечно, но осужденные так нервничают, что их желудки отказываются воспринимать пишу. Как-то одного из приговоренных вывернуло прямо посреди игры. Тут я сразу понял, что парню не дожить до следующего дня.
— Хорошая у тебя работа. Сколько развлечений в служебное время, — усмехнулся Тейлор.
— Да уж, на работу не жалуюсь, — согласился тюремщик. — Но бывает такое — глаза бы не глядели. Попадаются скверные игроки. Эти на меня лишь тоску нагоняют. И от телезрителей потом одни жалобы. Только начнут игру и успеют сделать несколько ходов — как все уже кончено. Словно им не терпится, чтобы их задушили. Нет, мы любим настоящее зрелище, когда приговоренный борется до последнего.
— Ну и положеньице у меня, — протянул Тейлор. — Ведь я не знаю гомбарских игр, а у вас не знают наших.
— Это не беда. Любой игре можно быстро научиться. К тому же тебе предоставляется право выбрать игру. Разумеется, не такую, чтобы с тебя сняли кандалы и выпустили играть на улицу. Выбирать придется из настольных игр, поскольку играть ты будешь в закрытом и охраняемом помещении. Хочешь добрый совет?
— Хочу.
— Вечером сюда явится чиновник, узнать, какую игру ты выбрал. Ему нужно будет найти тебе стоящего противника. Не проси, чтобы тебя научили играть в нашу игру. Будь ты умницей из умниц, у твоего противника все равно останется преимущество: ему-то игра хорошо знакома, а у тебя — никакого опыта. Выбери одну из ваших настольных игр. Тогда преимущество будет за тобой.
— Спасибо за предложение. Но что толку в преимуществах? Вот если бы проигрыш означал смерть, а выигрыш — жизнь.
— Я уже говорил: исход игры не имеет значения.
— В чем тогда преимущество выбора?
— Ты выбираешь, умереть ли тебе этим утром либо умереть завтра или даже послезавтра.
Надзиратель поднялся со скамьи, закрыл дверь и сказал уже через прутья решетки:
— Я все равно принесу тебе книжку с описанием наших игр. У тебя вполне хватит времени прочитать ее до прихода чиновника.
— Очень любезно с твоей стороны, — сказал ему Тейлор, — Но, думаю, мне она ничего не даст.
Оставшись один, Уэйн Тейлор растянулся на скамье и задумался. Мысли были отнюдь не из приятных. Профессия космического разведчика отличалась повышенным риском, и никто не знал этого лучше самих космических разведчиков. Теоретически каждый из них охотно соглашался на эти опасности, руководствуясь древней как мир мудростью: беды всегда случаются с кем-то, но не со мной. А на практике… Тейлор засунул указательный палец за воротник рубашки, немного сдавливающий ему шею.
Когда он спускался, продираясь сквозь пелену облаков, и два военных самолета гомбарцев вели по нему прицельный огонь, он успел нажать кнопку «D» и подать сигнал тревоги. Бортовой передатчик тут же послал в эфир короткое, но емкое сообщение с координатами планеты, идентифицирующее ее как враждебную территорию.
Ранее, находясь за несколько тысяч миль от Гомбара, Тейлор сообщил о намерении совершить вынужденную посадку и передал координаты планеты. Следовательно, второе сообщение подтверждало первое и показывало, что его жизни может угрожать опасность. По подсчетам Тейлора, со времени нажатия кнопки «D» и до момента посадки сигнал тревоги успел повториться не менее сорока раз.
Едва опустившись на поверхность планеты, Тейлор включил часовой механизм взрывного устройства и спешно покинул корабль. Самолеты гомбарцев жужжали где-то рядом. В момент взрыва один из них как раз пролетал на бреющем полете над кораблем. Самолет разнесло на кусочки. Второй самолет сразу же набрал высоту и стал кружить, выслеживая Тейлора. Вскоре он понял, что его угораздило сесть в военной зоне, где было полно болванов в форме, жаждущих крови. И все же Тейлору удалось шесть часов подряд играть с ними в кошки-мышки и пройти не менее двадцати миль. Зато потом взбешенные вояки отыгрались на нем и руками, и ногами.
Он не знал, сумела хотя бы одна из приемных станций землян услышать поданный им сигнал тревоги. Хотелось бы думать, что да, поскольку такие сообщения передавались по спец-каналу, который прослушивался круглосуточно. Тейлор ни на секунду не сомневался в том, что свои обязательно придут ему
