слова не скажет в ее защиту.
Ходить больше никуда нельзя, все закроют перед ней двери да еще, пожалуй, собак натравят! Даже к матери идти незачем: она ее почти выгнала из дому, несмотря на слезы и просьбы… Если бы не Ганка, она бы руки на себя наложила. Да, одна только жена Антека не отвернулась, жалела ее да еще защищала перед людьми!
'Да ведь и не виновата я, нет! Войт виноват, он меня в грех ввел… А уж больше всех виноват этот старый хрыч! — подумала она вдруг о муже. — На всю жизнь меня связал! Была бы я девушкой, так не дали бы меня в обиду… И какая радость мне с ним была? Ни жизни не видала, ни света'.
Такие мысли лихорадочно сновали в голове Ягны. Печаль и раскаяние уже сменялись страшным гневом, и она в возбуждении забегала по комнате. 'Да, да, все из-за него! И с Антеком не вышло бы так… и войт не посмел бы… Жила бы я себе спокойно, как прежде, как все живут. Нечистый поставил его у меня на дороге и мать прельстил его моргами, а теперь я должна мучиться… О, чтоб тебя черви ели!'
В порыве злобы она даже кулаки сжала. Увидев через окно лежавшего под деревом Мацея, кинулась туда, нагнулась над ним и прошипела с ненавистью:
— Хоть бы ты поскорее издох, старый пес!
Больной смотрел на нее во все глаза и что-то бормотал, но она тотчас убежала. Ей стало легче — было на ком выместить свою обиду.
Когда она шла обратно в дом, на крыльце стоял кузнец. Делая вид, что не замечает ее, он громче заговорил с Рохом:
— Слышал я от Матеуша, что вы их поведете на немцев…
— Да, просят, чтобы я пошел с ними к соседям, — сказал Рох, напирая на слово 'соседи'.
— По кандалам соскучились! Совсем осатанели мужики. Думают, что если опять пойдут толпой с кольями и криками, так немцы перепугаются и не купят Подлесья! — Он едва сдерживал злость.
— А может, и откажутся от покупки, как знать?
— Ну да, ждите! Они уже и землю размерили, и семьи перевезли, копают колодцы, возят камень для стройки.
— Мне хорошо известно, что они еще у нотариуса купчей не подписали.
— А мне они божились, что все сделано!
— Говорю то, что знаю. И если помещику подвернутся другие покупатели, получше этих…
— Да ведь липецкие не купят, ни у кого гроша за душой нет.
— Гжеля что-то надумал, и сдается мне…
— Гжеля! — нетерпеливо перебил кузнец. — Гжеля всегда вперед лезет, а сам дурак набитый, только народ мутит и на худые дела толкает…
— Посмотрим, что выйдет, посмотрим, — отозвался Рох, с легкой усмешкой наблюдая за кузнецом, который со злости так дергал усы, словно хотел их вырвать.
— Яцек идет! — воскликнул он вдруг, увидев входившего во двор сторожа.
— Бумага из канцелярии Анне Матвеевне Борыне, — объявил Яцек, достав из сумки конверт.
Выбежавшая на крыльцо Ганка с беспокойством вертела в руках бумагу, не зная, что с ней делать.
— Дай прочту, — сказал Рох.
Кузнец попробовал заглянуть через его плечо, но Рох быстро сложил письмо и сказал спокойно:
— Суд уведомляет тебя, Ганка, что тебе разрешены свидания с Антеком раз в неделю.
Ганка, дав на чай сторожу, вернулась в комнаты, а Рох только после ухода кузнеца вошел туда же и сказал радостно:
— В бумаге совсем не то написано, — я не хотел говорить при кузнеце! Суд извещает, что Антека выпустят, если ты привезешь залог, пятьсот рублей, или поручительство за него… Что с тобой?
Ганка не отвечала — голос ей изменил. Она стояла, как вкопанная, лицо вспыхнуло румянцем, потом побелело как мел. Вдруг она всплеснула руками и с тяжелым вздохом упала ниц перед образами.
Рох тихо вышел и, сев на крыльце, с довольным видом перечитывал бумагу. Немного погодя он опять зашел в избу.
Ганка все еще молилась. Ей казалось, что она умирает от счастья, слезы текли ручьями, смывая память о всех перенесенных страданиях и обидах.
Наконец, она поднялась и, отирая слезы, сказала Роху:
— Теперь я готова ко всему. Что бы меня ни ожидало, а страшнее того, что было, не будет!
Рох даже удивился внезапной перемене в ней: глаза ее ярко блестели, на бледном лице заиграл румянец, она выпрямилась, словно десять лет с плеч сбросила.
— Продай, что хотела, собери деньги и поедем с тобой за Антеком — завтра или во вторник.
— Антек вернется! Антек вернется! — бессознательно повторяла Ганка.
— Не говори пока никому! Вернется — и так узнают. Да и тогда надо будет всем говорить, что его отпустили без залога, — это для того, чтобы кузнец к тебе не приставал, — вполголоса советовал ей Рох.
Ганка торжественно обещала молчать и доверила тайну одной только Юзе. Ей трудно было сдерживать огромную радость, она ходила, как пьяная, то и дело целовала детей, разговаривала с жеребенком, со свиньей, дразнила аиста, а Лапе, который, повизгивая, ходил за ней и смотрел ей в глаза, словно понимая что-то, шепнула в самое ухо:
— Тише, глупый пес, хозяин вернется!
Смеясь и плача, она долго рассказывала обо всем Мацею, а он испуганно смотрел на нее и что-то бессвязно лепетал. Она забыла обо всем на свете, и Юзьке пришлось напомнить ей, что пора в костел. Ей хотелось петь от радости, лететь куда-то и кричать колосьям, которые с шелестом кланялись ей в ноги, и деревьям, и всей земле:
'Хозяин вернется! Антек вернется!'
Она даже позвала Ягну идти вместе в костел, но та предпочла остаться дома.
Ягне никто не сказал о скором возвращении Антека, но она легко догадалась об этом по намекам и поведению Ганки. Эта новость и ее взволновала, разбудила в душе какую-то радостную, робкую надежду. Забыв все, она побежала к матери.
И пришла не вовремя. У матери с Шимеком как раз вспыхнула жестокая ссора.
Дело было так. Шимек после завтрака сидел у окна с папиросой в зубах, долго размышлял, собирался с духом, поглядывал на брата и, наконец, сказал:
— Мама, дайте мне денег, надо в костеле за оглашение платить. Ксендз сказал, чтобы я пришел перед вечерней.
— На ком же это ты жениться задумал? — с язвительной усмешкой спросила мать.
— На Настусе Голуб.
Доминикова ничего больше не сказала и продолжала возиться с горшками у печи. Испуганный Енджик подбросил дров в печь и, хотя огонь горел ярко, стал его раздувать. Подождав несколько минут, Шимек начал снова, уже решительнее:
— Целых пять рублей мне дайте, — надо и сговор справить.
— А ты уже сватов засылал? — спросила она тем же тоном.
— Да, ходили Клемб и Плошка.
— И она согласна? — У Доминиковой от смеха дергался подбородок.
— А как же! Ясное дело, согласна.
— Еще бы, такая рвань да не согласится! Попалось слепой курице зерно!
Шимек нахмурился, но ждал, что она скажет дальше.
— Принеси воды с озера, а ты, Енджик, поросенка выпусти, — слышишь, визжит!
Привыкнув слушаться, они почти машинально сделали то, что она велела. Когда Шимек опять сел у окна, а младший брат стал что-то мастерить у печки, старуха строго скомандовала:
— Шимек, неси пойло корове!
— Сами несите, я вам не работница! — ответил он дерзко, еще больше развалившись на лавке.
