Сибирский ледяной поход», а государь присвоил мне, с учетом прошлых заслуг, внеочередной чин капитана. И союзные японцы мне свой знак пожаловали, вот он, — Фомин коснулся трех наград, они, как и два георгиевских солдатских креста, были его собственными, потому он ими гордился по праву.
С нацепленной на кортик «клюквою» и «иконостасом» было гораздо сложнее!
— У вас, Семен Федотович, как я вижу английских и французских знаков много? — старший офицер, держа в руках фотографию, с интересом посмотрел на танкиста.
— Так я на Западном фронте до самой капитуляции немцев сражался. Прошел Сомму, Камбре, был в прорыве у Амьена. В последний год большую часть получил, щедро награждали, чуть ли не за каждую атаку или ранение! — Фомин пожал плечами.
Наград действительно было много, но из разряда тех, что союзники раздавали своим солдатам и сержантам не то что бы горстями, целыми мешками. Многие даже без номеров были, а потому попробуй докажи, что их самозванец носит. Тем паче если человек под чужим именем сражался и открывать его не вправе.
То же и с фотографиями — отобрали те, где лица разобрать трудно, или большие групповые снимки союзников на фоне танков. Поди найди или определи, кто из танкистов в английской форме есть Фомин, с его-то изуродованным «фасадом».
Тут и маститый следователь опустит руки!
«Что же сейчас будет?» — Фомин собрался, продолжая сохранять самый безмятежный вид — капитан 2-го ранга Остолопов добрался до двух последних фотографий, взяв их в руки…
Мотор мощно рокотал, с натугой держа тяжелый «Де Хевиленд» в воздухе. Еще бы — почти двадцать пудов бомб нес аэроплан целых полчаса, пролетая над раздольной степью.
Вот только не миром дышало «Дикое поле», а именно так называли эти равнины во времена набегов крымских татар на московское царство трехвековой давности.
Нет, здесь три года уже шло кровавое безумие, перед которым меркли все набеги в прошлые века. Прямо в центре степного района воцарилось самое настоящее мужицкое владычество под внушающим страх анархистским черным знаменем.
Его столицей стал городок Гуляй-поле, а новоявленным ханом разбойник и каторжанин в прошлом, а ныне атаман вольницы Нестор Махно, которого все именовали батькой.
Собрав мужицкие отряды, Махно взбесившимся чертом носился по степи, воюя со всеми, кто сюда приходил — с австрийцами и германцами в 1918 году, на следующий год попеременно ожесточенно хлестался и с красными, и с петлюровцами, доставалось и белым с донскими казаками.
С первыми он, впрочем, мирился время от времени, тогда его воинство почтительно называлось бригадой РККА, а сам атаман был даже награжден орденом Боевого Красного Знамени.
Именно коварный удар отрядов Махно в сентябре прошлого года и пресечение железнодорожных перевозок по всему Приазовью сорвали наступление войск генерала Деникина на Москву.
В этом году батька уже вовсю воевал с красными, выступая под лозунгом «вольных мужицких советов без комиссаров и чрезвычаек». Истребление советских работников и продотрядов носило повсеместный характер и полностью сорвало вывоз хлеба.
Несмотря на все усилия, Красной армии не удалось подавить мужицкое движение. Местное население, находясь под опекой Нестора Махно все эти годы, чрезвычайно разбогатело на грабеже городов и проезжающих поездов, а потому батьку боготворило, всегда укрывало, кормило его воинство и предупреждало о любых действиях карателей, благодаря чему махновцы оказались неуловимы.
Собственно «армии» у Махно не имелось, только сотня его самых преданных головорезов, однако по первому его сигналу все села немедленно выставляли хорошо вооруженные отряды, обильно обеспеченные патронами. И неслись по степи пулеметные тачанки, запряженные сильными, сытыми и резвыми конями.
Махновское воинство, ощерившееся во все стороны пулеметами, представляло собою грозную, по местным меркам, силищу в два пулеметных полка, справиться с которой так и не смогли до недавнего времени ни белые, ни красные. Да и как их поймаешь, если степь большая, пехота на своих двоих лошадей не догонит!
С кавалерией, включая казаков, махновцы легко справлялись, выкашивая атакующие лавы массированным пулеметным огнем. Такая тактика всегда приносила успех, добившись которого, батька распускал свою «армию» по домам. И стояли у своих хат довольные крестьяне, недоуменно пожимая плечами на вопросы красных и белых всадников, что продолжали безуспешно гоняться по степи за неуловимым Махно.
Хорошо отдохнув, упившись самогоном, мужики снова выкатывали свои повозки из сараев, запрягали коней, выкапывали пулеметы и растягивали длинные черные транспаранты, где большими белыми буквами были написаны весьма доходчивые слова — спереди «X… уйдешь», а сзади «х… догонишь».
Такая незамысловатая агитация действовала на их оппонентов просто убийственно! Перефразируя одно американское изречение, Махно мог бы сказать, что доброе слово в сочетании с пулеметом «максим» действует более доходчиво, чем просто слово.
В сентябре красные ушли из степи и им на смену пришли белые. Анархистские отряды снова повели войну, не давая жизни недобитым «золотопогонникам». Недаром махновцы всегда говорили, что красных нужно бить пока не побелеют, а белых — пока не покраснеют.
Царский манифест был сразу же отклонен привыкшими к вольнице мужиками. Попытки переговоров не только не принесли результата, а хуже того — по приказу батьки зверски замучили офицеров, посланных под белым флагом в качестве парламентеров.
Однако на этот раз Махно сильно заблуждался, как и его повстанцы, в своем убеждении, что на них никто не найдет управу, сильно понадеявшись на свою отработанную тактику. Недаром говорят, что может найтись на всякую хитрую задницу…
— С чего начал, на то и вернулся!
Генерал-майор Яков Александрович Слащев задумчиво хмурил брови, искоса поглядывая на генерал- лейтенанта Витковского. Тот в своей черной форме Марковской дивизии задумчиво похаживал чуть в стороне, о чем-то напряженно размышляя.
Слащев мысленно усмехнулся — мысли командующего 2-м ударным корпусом Русской армии ему были видны и как никогда понятны. Принять корпус погибшего Казановича, сраженного первым же снарядом еще позавчера, влить туда свою единственную дивизию и бросить вперед кулак из трех ударных дивизий, полностью оголив всю границу по Днестру.
Сам Яков Александрович поступил точно так же и не иначе — растягивать три «цветных» дивизии тонким кордоном по левому берегу, с надеждой прикрыть всю границу — или безумие, или непроходимая тупость. Против девяти румынских дивизий не устоять, хотя те вояки из себя худые. Но трехкратный перевес при обилии артиллерии и снарядов при позиционной войне для русских мог оказаться фатальным. Такое уже проходили годами ранее, и ввязываться в окопное сидение никто не желал.
Потому генерал Витковский и ударил первым, захватил стратегически важный мост у Тирасполя и рванул на Бендеры. Стремительность действий позволила русским войскам добиться ошеломительного успеха, с ходу разгромить одну и основательно потрепать другую румынскую дивизии и освободить Бендеры.
Удивил всех Владимир Константинович, сильно поразил. Сам Слащев, неравнодушный к чужой славе, посчитал, что такое решительное и умелое руководство войсками достойно награждения орденом святого Георгия 3-й степени, никак не меньше.
Однако в военном министерстве и генштабе интриги так и остались главным средством разрешения всех проблем. Вчера ночью Якова Александровича вызвал генерал Кутепов и самым безапелляционным тоном, с привычным для него потаенным хамством, предложил сдать округ генералу Драгомирову и принять
