битвы.
Штефан-водэ повелел отслужить молебны в церквах Васлуя. И сам, войдя в часовню, опустился на колени и оставался там долгое время, словно позабыв о своем бренном теле и вознесясь душою к источнику всех надежд. Когда он очнулся, уже наступил вечер, пришли первые часы покоя после победы. Отовсюду поступали вести о гибели османских поработителей, которые умирали в тающих снегах, тонули в потоках, сверзающихся в расселины и ущелья. В келье архимандрита князь произнес слова, которые затем были начертаны в княжеской грамоте, возвещавшей властителям и королям о битве под Васлуем. Грамота эта была затем искусно переведена доминиканцем отцом Джеронимо.
Княжеская грамота гласила:
«Мы Штефан-воевода, милостью божией господарь земли Молдавской, дружески кланяемся вашим милостям и желаем самого лучшего всем, к кому обращаемся. Ведомо вашим милостям, что неверный император турок был и есть гонитель христианства, денно н нощно помышляющий о том, чтобы покорить и погубить христиан. Извещаем вас, что накануне Крещения из империи измаильтянина двинулось на страну нашу, на наше княжество войско великое, числом в сто двадцать тысяч человек во главе с беком Сулейман-пашой, а вместе с ним были все придворные нечестивца султана и знатные лица Румелии, а также князь валашский с войском.
Услыхав и увидав сие, взялись мы за меч и с помощью всемогущего бога вышли супротив врагов христианства, победили их, попрали ногами и всех предали мечу, за что и воздаем хвалу всевышнему.
Узнав об этом, император нечестивцев захочет отомстить нам за поражение свое и вознамерится пойти на нас всею своею силою, дабы покорить страну нашу. Доселе господь хранил нас от подобного бедствия. Если страна наша, сиречь врата христианства, упаси бог, падет, тогда гибель грозит всему христианскому миру. А посему я прошу ваши милости, пока еще есть время, прислать военачальников и войска на помощь нам против общего нашего врага. Именно теперь приспело время, ибо у измаильтянина много противников, которые со всех сторон подняли на него меч. А мы клянемся в верности и будем бороться до смертного часа за нашу христианскую веру. Поступите, ваши милости, и вы так же сейчас, когда мы с божьей помощью отсекли врагу десницу; готовьтесь же к сему без промедления».
Князь сидел, опустив голову, упершись локтями в колени и долго думал; вздыхая, он вспоминал все, что произошло в жестокий день, промчавшийся как вихрь.
— Отец Амфилохие, — сказал он, оторвавшись от размышлений, — извести двор и страну, что завтра день поста и молитв за погибших.
На другой день с утра тихо падал снег. За ночь небо прояснилось, земля от легкого мороза затвердела, а ветер пригнал с востока снежные облака. Лишь теперь, будто после тяжких усилий стихии, рождалась настоящая зима.
Верхом на Визире, окруженный придворными, Штефан-водэ медленно объезжал поле битвы; остановился там, куда были свезены тела убитых молдаван. Окидывая взглядом поле брани, он задерживался то в одном месте, то в другом. Вдруг он почувствовал, что его конь, украшенный султаном, встревожился, стал пятиться и всхрапывать. Князь спешился и в нескольких шагах увидел своих конюших, а чуть поодаль — старшину Кэлимана. Бросив поводья, он подошел к алтарю, воздвигнутому под открытым небом, и опустился на колени. Опустились на колени отряды рэзешей, служилые люди и все, кто был там, а владыка Тарасий, которого окружали другие священники, встал под знамя и стал шептать молитву за упокой души убитых.
Стоя на коленях, Штефан-водэ время от времени подымал голову, будто внимая молчаливому зову погибших воинов своих. Они лежали навзничь, и лица их, обращенные к небу, застыли в последнем спокойствии. Князь чувствовал, как сердце его сжимается от скорби. Когда же прочли молитвы, а священники с певчими пропели вечную память павшим, князь не смог сдержать волнения. Из души его вырвались слова, которые сказал он тем, кто был рядом:
— На восходе солнца мы будем вспоминать о них. Будем скорбеть о них и на закате, а пробудившись от звона, отмечающего полночь, мы ощутим их рядом с собою, и вечно будет нам горестно от их гибели.
Когда господарь смолк, слышно стало, как сильнее завыл ветер в лесах и низинах, а с другого берега донеслись причитания женщин, которые пришли проводить павших воинов в их последний путь.
В этот же день постельничий Штефан Мештер отправился по приказу князя в Нямцу и Сучаву: в крепости Нямцу находились княгиня и княжна Раду-водэ, а в крепости Сучавы ждала вестей о победе княгиня Мария Комнен. С назначенной ему свитой и со своим слугой постельничий быстро проделал весь путь. На другой день утром он, как и обещал своим друзьям, заехал в Тимиш, усадьбу Ждеров.
Как только он показался в воротах, боярыня Илисафта увидела его из своей горницы. Поспешно накинув лисью шубейку, она выбежала на крыльцо и прокричала своим звучным голосом:
— Первый гость по первопутку! Добро пожаловать, боярин постельничий!
— И я рад тебя видеть, дорогая боярыня Илисафта, — ответил валашский боярин.
— Мы все ждем вестей о битве, честной постельничий, — возбужденно и громко говорила боярыня Илисафта, в то время как постельничий слезал с коня. — Пожалуй в дом и расскажи нам, как идут дела. Дошли слухи, что пресветлый князь наш одержал большую победу над нехристями. Возблагодарим господа и пречистую богоматерь! Сядь, боярин постельничий, вон на тот удобный стул и рассказывай. Порадуй добрыми вестями обо всех наших. Ну, не томи же, расскажи все подробно. Но прежде скажи, не голоден ли ты. Смотри-ка, я только говорю, а нана Кира уже подумала об этом раньше меня н немедля принесет все, что нужно голодному страннику; не позабудет она и о слугах твоей милости. Ох, боярин постельничий, если бы ты знал, сколько хлопот у меня с этим Храна-беком, которого зачем-то прислал князь на мою голову. Я знаю, что он пленник Ионуца, но зачем же присылать его на мое попечение? Ничего ему не нравится. Подают ему свинину — нет, он свинину не ест. Жарят ему телятину или птицу — воротит нос. Угощаю его яичницей на сливочном масле — и это ему не нравится. А думаешь, к пирогам он притронется? Куда там! И вместо сливочного масла подавай ему баранье сало! Господи, матерь божья! Такой напасти мне только и не хватало. И ни слова не понимает по-нашему, и мы не понимаем, что он бормочет. А вообще-то что сказать? Человек как и мы; мужчина не уродливый. Скажи мне скорее, боярин постельничий, что с нашими. И если ты вернешься в стан, смотри не забудь передать конюшему Маноле, что теперь уже все решено и я ищу ему сноху. Если мы не женим Ионуца, то не будет Маноле от меня ни покоя, ни мира…
Заметив вдруг печальный взгляд постельничего, боярыня Илисафта смолкла.
— Дорогая боярыня Илисафта, — тихим голосом произнес постельничий, — наш друг конюший Маноле обрел мир и вечный покой.
Лицо Илисафты побелело, вся кровь отхлынула от него, глаза широко раскрылись, она сжала виски руками и, отвернувшись, вперила взгляд в темный угол комнаты.
— А-а-ах! — только простонала она, словно вдруг все в ней заледенело.
Она повернулась. Сухие глаза ее горели, губы дрожали.
— Когда?
— Позавчера утром, дорогая боярыня Илисафта. Вместе с ним погиб и конюший Симион.
— А-а-ах! — вновь простонала боярыня.
От сердца кровь прихлынула к лицу.
— Нана Кира! Нана Кира! — закричала она. — Иди скорее сюда. Страшную весть привезли!!! Нет уже, нет на свете двух наших любимых. Погибли супруг мой и старший сын. Позови немедля боярыню Марушку, мою невестку. Но ни слова ей не говорите, пока я ее не увижу: я сама скажу ей. И тотчас готовьте сани, слуг и припасы. Мы обе отправимся в Васлуй, чтобы устроить как положено тризну по убитым.
Таким образом остался один в гнезде у Тимиша, окруженный няньками, новый Маноле Черный. Его бабка и мать в тот же день отправились на санях в Васлуй, и подгоняла их северная метель.
Позднее, когда иеромонах Никодим возвратился со своим келейником Герасимом в Нямецкую обитель, он не забыл записать в Часослов о происшедших событиях:
«В год от рождения Христа 1475-й, а от сотворения мира 6983-й, во вторник, на четвертый день после святого Крещения, была под Васлуем великая битва с турками, и пресветлый князь Штефан-водэ
