ответов конюшиха сумела узнать все, что ей нужно было: место происшествия, какого роду-племени девица и как ее звать.
— Раз она боярская дочь, так полагалось с нами ее познакомить. Привел бы ее к нам или мы бы поехали к ней. Узнали бы, какого она нрава, много ль за ней приданого. Да где уж там! Нынешние дети не любят и не чтут своих родителей.
— Что ж говорить, маманя, о том, чему не бывать? — горестно пробормотал Ионуц, ни на кого не глядя.
— Дитятко мое, — повернулась к нему конюшиха Илисафта, — коли мне на роду написано иметь такую сноху, так она вернется хоть от самого татарского хана. Не таись, все открой, тогда будем знать, что делать. Любые чары можно отвести, любое страдание заговорить. Теперь я в точности знаю, сыночек, что она привидится мне этой ночью с мечом в руке готовая поразить меня.
Судя по движениям рук конюшихи, по глазам, по испуганному лицу, сноха представлялась ей неимоверно рослой и безобразной. Меньшой только улыбнулся, растроганно вспоминая нежное стройное тело девушки в ту ночь, когда она упругой грудью прижалась к нему на мягком сене.
Маноле Ждер слушал разговор без особого волнения.
— Что же, — заметил он, — эту науку проходят все мужчины. Пусть господарев служитель поест и выспится, А с завтрашнего дня служить ему, как прежде, под рукой второго конюшего.
Заметив, что колымага, запряженная вороными, уже подъехала близко и что в ней сидит одна лишь пышно разодетая боярыня Кандакия, старик надел кушму и велел Симиону следовать за ним к загонам трехлеток. Они прошли по внутренним покои, а оттуда задами пробрались к сараям и к тропинке, ведшей в Верхний Тимиш. Ионуц тем временем ускользнул в свою каморку, где ждало его желанное одиночество. Боярыня Кандакия вышла, улыбаясь, из колымаги и принялась обнимать и целовать конюшиху Илисафту.
Конюшиха сразу догадалась, что невестке не терпится поскорее выведать все новости, и недовольно сжала губы. Нечего трезвонить повсюду о любовной страсти Ионуца да о похищенных княжнах. Кандакия тут же сделает из мухи слона. Ишь, бесстыдница, подрумянила щеки и надела золотые серьги в будний день. До того наловчилась верховодить своим казначеем, что он уж позволяет ей разъезжать одной в рыдване. А ведь казалось бы, сколько дел у нынешних хозяек! Хоть бы к одному приложила руки. Так нет же — подавай ей новости про похищенных девиц.
— Ну что, открыл он, как ее зовут? — спросила тут же, сгорая от любопытства, казначеиха.
Конюшиха Илисафта крайне удивилась.
— Это кто должен открыть мне?
— Кто, кто… Уж вы-то, матушка, хорошо знаете кто. Сами небось ждали подобных подвигов от доброго молодца, когда он уехал искать по свету свою царевну. Будто я не видела, как у него горели глаза в той сучавской харчевне.
— Что еще за харчевня?
— Есть там такое заведение. Вернее — было. Теперь его уже нет. Не едой, не питьем завлекали в то заведение юнцов, а пригожей хозяйкой, по имени пани Мина.
— А я ничего не знаю об этом, — удивилась конюшиха. — Выведала только кое-что про дочь ионэшенского боярина.
— Про Насту?
— Как?
— Звать ее Настой. Дочь княгини Тудосии. После той самой заварухи в ночь на успение князь разгневался — отсюда и все беды нашего мальчика. Я уж не говорю, что пани Мина и Иохан Рыжий так и сгинули в тайных подземельях крепости. Господарь смягчился только после поимки ханского сына. Княжич отделался легким укором, хотя, кажется, он виновнее всех.
Конюшиха Илисафта горела на медленном огне, пока не распутала нить приключений Маленького Ждера. А тогда улыбнулась и сама стала скрытничать, давая понять, что знает гораздо больше. Столько, что хоть всю ночь рассказывай — не перескажешь. Да и мальчик домой вернулся, и уж он-то лучше всех знает, как было дело. Кое-что из сведений боярыни Кандакии близко к истине, но многое произошло совсем не так.
— Что я могу поделать, — жаловалась невестка, всплескивая руками и сверкая серьгами. — За что купила, за то и продаю. При дворе об этом только шепчутся, сам князь и тот многого не знает. Возможно, кое-что откроется позднее. Да и говорить об этом опасно. Так что прошу тебя, милая свекровушка боярыня Илисафта, никому ни слова! Пусть все остается между нами.
— Мыслимое ли дело, чтоб я открывала людям такую тайну невестушка? Раз ты об этом никому ни слова, так и я. Думается, что после такого переполоха дочка Тудосии вряд ли вернется из далеких краев, куда ее увезли.
— Разве известно куда?
— Конечно, известно. Хочешь знать? Изволь, могу сказать: оттуда, да еще с того света мало кто воротится.
На пороге крыльца неслышно появилась ключница Кира. Тщетно ждала она минутного затишья, чтобы спросить, какие будут повеления. Совет боярынь продолжался до первого часа дня; сентябрьское солнце, поднявшись высоко в небо, залило мирные угодья золотым сиянием. Тревоги мира, громы набегов лишь отдаленно доносились до этих малонаселенных мест. Жнивья, отава, рощи благоухали в тишине, а серебристые нити паутины, уносимые легким дуновением ветерка, как будто сотканы были из земных испарений.
ГЛАВА XV
Пуще всех заговоров самой боярыни и нашептываний ключницы Ионуцу помогли приказы конюшего Маноле и лечение Симиона. Это они вывели Маленького Ждера из охватившего его оцепенения.
В седьмом часу, когда на прогалинах еще сверкал осенний иней, братья скакали по опушке леса, объезжая загоны. Порой останавливались под черешнями с увядшими, красными, словно новая медь, листьями, прислушиваясь лишь к реву оленей на лесных полянах. Спускались к водопою, где с тонким ржанием дрались жеребчики, за которыми присматривали служители. Затем останавливались под навесами для четырехлеток, где обычно холостили жеребцов. Немало и других дел в таких больших табунах. Были горячие кони — следовало их успокоить, норовистые — их надо было усмирить. Ионуца особенно хвалили за его мастерское умение укрощать самых непокорных коней. До полудня братья, бывало, так устанут, что свалятся без сил в тени раскидистых деревьев. Наскоро перехватив обед, присланный из усадьбы, они вытягивались лицом кверху, закрывали глаза, ощущая на лицах золотистые нити солнца, пронизывавшие кроны деревьев. Но стоило Ионуцу задремать, как Симион громко чихал, чтобы разбудить его.
До сумерек Ионуц не знал покоя.
— Мысли — злейшие враги человека, — твердил старый конюший. — Лучшего лекарства для Маленького Ждера нет — пусть валится без ног на постель и спит непробудным сном.
И все же бесы, именуемые мыслями, находили путь к Ионуцу и мучили его именно в те часы, когда он казался совсем спокойным.
— Любую рану можно исцелить, — добавлял конюший Маноле. — Человек, даже молодой, более понятлив, чем конь. Можно даже сказать, что он и мудростью наделен. Конь встает на дыбы и бьет копытом, а человек останавливается и задумывается Вот почему у лекаря одни средства для коней и другие для людей.
В последнюю субботу сентября братья спустились на заходе солнца в усадьбу — отчитаться перед старым конюшим и получить новые распоряжения. Во дворе стоял чужой конь, и служители снимали с него седло. Симион узнал коня.
— Братец Дэмиан прислал весть, — пояснил он Ионуцу.
Меньшой устало зевнул. На крыльце он заметил Иосипа, львовского служителя, и немного оживился,
