Он взглянул на нее и, вздрогнув, поднял глаза на Никоарэ. В его глазах он в тысячной доле мгновения угадал воскресшее неистовство давней губительной страсти, подобной той, что владела теперь их несчастным младшим братом.
Оба молчали, растерянно глядя друг на друга, оцепеневшие, будто оглушенные ударом обуха, но вдруг женщина подняла голову и сразу поняла причину их оцепенения. Еще утром тайна, принадлежавшая им троим, была, казалось, забыта навеки, но лучи полуденного солнца вдруг затянула мгла, и из плавней поднялось видение смерти.
— Боже! Боже! — вскричала узница и, отвернувшись, протянула руки, словно ища защиты.
Благочестивый Никодим глубоко вздохнул, сдерживая пламя, вспыхнувшее в сердце.
— Это София гречанка, — спокойно сказал он Симиону. — Когда-то мы оба знали ее.
Второй конюший отстранил рабыню и шагнул к бритоголовому. Зацепившись шпорой за желтые шелковые шаровары одалиски, он рванулся, оттолкнул ногой цеплявшуюся за его колени женщину и обхватил Ионуца. По тому, как юноша сжимал рукоятку кинжала, он понял, что тот снова готов ринуться в схватку.
— Уведите хлопца в сторону, — распорядился старый Маноле Ждер. — Нехристи идут на нас.
Торопливо собрав янычар, Сулейман-бей повел их на противника. Седые воины, час тому назад срезавшие камыши в протоке, шли теперь в бой, как умелые рубаки. Сучавские гости и мореходы тоже выстроились, и оружие их сверкало в лучах полуденного солнца.
Жалобное стенание, звучавшее позади них, внезапно переросло в вопль отчаяния. Гречанка, выпрямившись, вырвала из рук княжеского служителя саблю, мигом повернула ее рукоятью к земле и бросилась на острие. Сталь пронзила ей горло. Она осталась лежать на земле, протянутые руки ее бились, словно она уже плыла по реке вечности.
Услышав вопль, люди повернули головы и увидели все. Старый Ждер провел рукой по лбу и громко закричал, приказывая отступить к Килийской крепости, ибо вся эта затея уже не имела смысла. Он это понял давно; а другие, казалось, все еще не понимали.
Гнев Маленького Ждера, во сто крат усиленный отчаянием, нашел поддержку в ярости казначея Кристи. Грозно выглядел также благочестивый Никодим, у которого из-под клобука свисали, извивались и бились на ветру длинные космы. Второй конюший находился рядом, оберегая и защищая его.
В этот тяжкий час, когда люди могли погибнуть во имя несбыточных грез влюбленного юноши, сохранял спокойствие один лишь старшина Некифор Кэлиман, стоявший рядом со старым конюшим.
— Чур тебя, нечистая сила! — воскликнул он, обратясь к своему приятелю. — Надо удержать их и поворотить к крепости. Такие безумцы, разгорячившись, могут погибнуть все до последнего, оттого что мы, разумные, оказались безумнее их.
Схватка прекратилась столь же странным образом, как и началась.
Ионуц, Симион и Никоарэ пуще всего старались добраться до Сулейман-бея. Но как только они приближались к нему, на пути оказывались янычары. Тут вырвался вперед татарин Георге Ботезату. Сделав прыжок, он остановился, вскинул кверху кинжал, держа его за острие, и метнул в просвет между подбородником шлема и кольчугой Сулейман-бея. Владыка Орманлы-гьол рухнул без звука лицом вниз. Черной лужей растеклась под ним гнилая кровь. Янычары поняли, что эта кровь — знак кары господней, и. побросав оружие, закричали:
— Алла, алла!
Так завершилось ученичество Ионуца Ждера.
После этого, согласно повелению князя, Ионуц явился ко двору. В день пятнадцатого октября князь Штефан находился со своей свитой в Яссах. Конюший Маноле Ждер смиренно испросил дозволения господаря, чтобы его младший сын не обнажал головы, когда будет стоять на коленях и вымаливать прощения за свои безумства. Князь усмехнулся и шепнул на ухо сыну несколько слов. Александру-водэ поднял ладонь к усикам и отвернулся.
Двадцатого октября Ионуц Ждер предстал с обнаженной головой перед матерью, боярыней Илисафтой. Конюшиха горячо обняла его и поцеловала, затем, осмотрев Ионуца, подняла глаза к образам и принялась креститься.
Двадцать первого октября благочестивый Никодим с печалью вернулся в монастырь и вошел в свою келью, где на столике у оконца еще лежал Часослов. Прежде чем открыть его и прочесть святую молитву, инок обмакнул орлиное перо в чернила и обозначил на обратной стороне переплета день своего возвращения, после чего добавил на память о происшедшем:
«Когда мы были в турецкой земле».
Белый источник
ГЛАВА I
Время близилось к полудню: солнце заливало нестерпимым светом серые стены крепости. Знойный воздух застыл недвижно. Ни дуновения ветерка. Над землею простиралось белесое небо.
Вот уже три недели не выпадало ни капли дождя. На равнине крестьяне не могли надеяться покосить отаву. Как всегда в засуху, эта радость была доступна лишь жителям горных селений. Был день усекновения главы Иоанна Предтечи. Горцы в Княжьих Яслях и в Тимише, под Рарэу, и в Хангу сговорились выйти завтра всем — от мала до велика, и начать косьбу шелковистой муравы, именуемой в этих местах «оленьей усладой».
А в окрестностях стольного города Сучавы жнивья и луга побурели. Крестьяне пасли скот на лесных опушках, ближе к Серету, а то и за Молдовой-рекой. В пчелиных ульях меду накопилось мало. Летом не было отводных роев, и пасечникам так и не удалось во второй раз подрезать соты в неотроившихся семьях, которые они называли «бугаями». Мало добыли и овечьего сыра, — овцы и пчелы всегда заодно. Воды в колодцах тоже убавилось.
Старики говорили, что то — небесное знамение, какое было и в 6963 году от сотворении мира, когда проклятый Мехмет-султан сокрушил Царьградскую твердыню. И в том году засуха тянулась всю осень, до конца ноября месяца. И афонские иноки рассказывали, что река Вардар в Македонии в день седьмого ноября ушла в землю, обнажив сухое дно. Только после падения Царьграда и гибели царя Константина начались ливни, и воды Вардара потекли в своем прежнем русле. Так и теперь. Со стен княжеской крепости видно вдали, за прибрежными рощами обмелевшее, похожее на узкий серебряный пояс, русло Серета. И днем и ночью то и дело налетает горячее дыхание ветра. В третью стражу ночи, в час, когда выходят духи и все живое застывает под мерцающими звездами, воздух так прозрачен, что слышно, как поет петух в немыслимой дали — не иначе, как на том свете. Под утро, едва забрезжит заря, на востоке проступает кровавая полоса, и лишь затем в ясном небе показывается солнце. Дозорный на башне, обращенной к городу, внимательно оглядывает знамя, поднятое над княжеским дворцом. Легкий утренний ветерок не в силах шевельнуть его. На голубом атласном стяге вышит золотом герб Молдовы — голова зубра и пятиконечная звезда; прислали его господарю в подарок от царевны Марии Комнен двое именитых
