Элиэль достала мобильник и сняла устройство с блокировки.
— Вадим очнулся, — прочитала она СМС сообщение…
— Лежи-лежи, — узкая женская ладошка, приятно кольнув холодком, легонько коснулась его груди. — Куда намылился, родственничек?
— А? — пробормотал Вадим, пытаясь разглядеть Наталью в хороводе хаотично перемещающихся цветовых пятен. Зрение упорно не желало фокусироваться на чём либо, приходилось ориентироваться на голос. — Я, это…
Вадим думал, что орчанки давным-давно отучили его стесняться, оказалось это далеко не так. Ему почему-то стыдно было признаться в давящем на серные пробки в ушах желании освободить мочевой пузырь. У него ещё не выветрились воспоминания о больничной палате, в которую он угодил после аварии. Врачи и медсёстры точно так же укладывали пациента с переломанными ногами в постель и пытались подсунуть утку, но вредный больной хватал костыли и телепал до уборной. Наташа напомнила Вадиму пожилых медсестёр, ухаживавших за ним больше месяца. Золотые души, сохранившие тепло и сострадание к людям, не очерствевшие от тяжёлой работы и нищенских, словно в насмешку над каторжным трудом, зарплат.
— Ну, герой, куда тебя тащит на этот раз? — ехидно поинтересовалась Наталья. — Тебе лежать надо.
— До ветру бы, — процедил Вадим.
— Горюшко моё, — словно ребёнку, тепло сказала Наталья. — Давай помогу, что ли, держись, герой болезный ты наш.
Женщина помогла парню подняться и, подставив плечо, довела до туалета. Вадим еле ковылял на подгибающихся и дрожащих ногах. Чувствовал он себя, мягко говоря, неважно. Ощущения были словно у ливера, пропущенного через мясорубку.
— Дальше я сам, — пробормотал он, мягко отставив Наталью и прислоняясь к стене.
Нащупав руками дверь и выключатель, Вадим щёлкнул клавишей. Зачем, спрашивается? Зрение по- прежнему показывало сплошную муть. Унитаз угадывался более светлым оттенком внутри белесой кляксы. Дабы не разводить мокроту вокруг белого керамического 'чуда', так как с 'прицелом' было туго, и не позориться лишний раз перед нежданной роднёй, пришлось облегчаться сидя.
— Вадим, — вместе со словами на Белова свалился целый букет чужих эмоций. Во всём многообразии чувств, преобладающим было неподдельное беспокойство за его шкурку. Поражённый настолько объемлющей способностью к эмпатии, которой он раньше не мог похвастать, Вадим чуть не прикипел к унитазу. — Ты там живой?
— Сейчас, выхожу.
— Фу, ты так больше не шути, ушёл и провалился, мне уже дурь всякая в голову лезть начала. Вдруг ты там преставился, на унитазе сидючи, — за грубой попыткой перевести фразу в шутку не получалось скрыть костры радости и облегчения от свалившегося с плеч груза из сковывающих женскую душу переживаний.
— Хорошо, мамочка, — пошутил Вадим.
— Поговори мне, — ответила Наталья, отвесив шутливый подзатыльник, и потрепав Белова по растрёпанным волосам, жест получился на удивление тёплым и ласковым, так матери, для блезиру, бранятся на непослушных чад. Вадима повело в сторону, Наталья, тут же подхватила его за руку. — Чисто дитя малое… 'Дядя, достань воробушка' вымахал, а всё туда же. Мало дед тебя ремнём порол.
— Спасибо.
— Не за что. Чего уж там… Ложись давай.
Вадима осторожно, словно хрупкую фарфоровую игрушку уложили на диван. Поход 'до ветру' дался неожиданно тяжело, о чём прозрачно намекали крупные градины пота на челе молодого человека и бледно-серый цвет лица. Наталья, покачав головой, намочила чистую тряпицу, отжала и оттерла с парня пот.
— Давно я так?
— Два дня, — ответила женщина, подавая хозяину дома кружку с крепким сладким чаем с добавками из липового цвета и сушёной земляники. — Пей, герой.
— Нехило меня приложили господа маги.
— Да, я грешным делом подумала, что Костлявая тебя прибрала. Лежишь бревно-бревном и почти не дышишь, весь в кровище, будто на бойне в чане искупался.
— Да ну, правда что ли? В человеке только дерьма без меры, а крови всего пять литров, так что не мог я в чане полоскаться, — попробовал отшутиться Вадим.
— Цыть, чушь не городи, ты не Витька мой — телок неразумный, никогда не говори так. Ты же не голь подзаборная. А я говорю о том, что видела.
— Ладно-ладно, — замахал руками Белов, — верю! А что так темно? Сколько сейчас времени?
— Два часа пополудни. А почему темно, то это тебя спросить надо. Деревьями у нас кто командует?
— Какими деревьями?
— Ты опять? — возмущение Натальи можно было резать ножом.
— Что опять?! — тут уже возмутился Вадим, — чего я опять не так сказал? И можно без намёков, у меня голова и так не варит, а тут ещё ребусы с деревьями разгадывать предлагают.
— Ладно, извини. Скажи ещё, что это не ты разогнал вояк и жути навёл. Мэллорны целую крепость вокруг дома выстроили.
— Мэллорны…, - пробормотал Вадим.
Поток образов захлестнул сознание. Бегущие люди, Толстенные анакондоподобные корни, рвущие на куски автомашины. Счастье от осознания себя и обретения партнёра-хранителя. Терпкие волны обожания и беззаветной преданности, скорее присущие собакам, а не людям, но… Но как Вадим не хмурил лоб, играя складками и бровями, никаких фамильяров-псов припомнить не мог. Чей тогда ментальный импульс он принял на едва не сварившиеся от мощи менталиста мозги? Снежка можно не считать, желания у кобеля самые приземлённые. Вадим мысленно потянулся к сверкающему каналу эмоциональной связи и ощутил трепет ветра в каждом лепесточке и веточке, игру солнечных зайчиков на … коре и ток воды в капиллярах корней. По открытому каналу к нему потёк медовый ручеёк силы, моментально заполнивший резерв и подаривший краткое блаженство. У Вадима возникло приятное чувство, будто на грудь к нему взобралась пушистая кошка, которая свернулась уютным клубочком и мурлычет громче трактора. Сразу стало хорошо и спокойно, словно в ласковых объятьях бабушки.
— Вадим, очнись! — испуганный женский голос вонзился в нирвану подобно керну буровой установки и разрушил радужный внутренний мир вселенского блаженства и спокойствия. Хлёсткая пощёчина, разнесла его на мелкие осколки.
Белов с трудом разодрал веки друг от друга и поразился анимешным ошарашенным глазам Натальи, благо зрение после минутного отдыха вернулось и перестало устраивать безумные пляски цветными кляксами. В эмоциональном компоте, который бил из добровольной сиделки без пол литры или двух разобраться было невозможно.
— И чего это было? — гневно спросил пострадавший от рукоприкладства.
— Это я тебя спрашиваю: чего это было?! — старательно пряча испуг и беспокойство за вуалью напускного безразличия и гипертрофированного возмущения, рявкнула Наталья.
— Так, стоп, тайм-аут, — приложив пальцы правой руки к раскрытой ладони левой, Вадим настороженно посмотрел на женщину. — Наташа, без рукоприкладства, пожалуйста. С тактом, с чувством, с расстановкой, повторяю, меня не бить, рассказываешь причины, из-за которых ты решила изменить геометрию моего лица.
— Ещё раз вздумаешь сдохнуть, я твою 'геометрию' в девять на двенадцать отформатирую!
